Культурно-историческая психология
2019. Том 15. № 2. С. 54–64
doi:10.17759/chp.2019150206
ISSN: 1816-5435 / 2224-8935 (online)
Множественные идентичности, аккультурация и адаптация русских в Латвии и Грузии
Аннотация
Общая информация
Ключевые слова: этническая идентичность, гражданская идентичность, идентичность с местом, интеграция, адаптация, стратегии аккультурации, этнические меньшинства
Рубрика издания: Эмпирические исследования
Тип материала: научная статья
DOI: https://doi.org/10.17759/chp.2019150206
Финансирование. Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда (проект № 15-18-00029).
Для цитаты: Рябиченко Т.А., Лебедева Н.М., Плотка И.Д. Множественные идентичности, аккультурация и адаптация русских в Латвии и Грузии // Культурно-историческая психология. 2019. Том 15. № 2. С. 54–64. DOI: 10.17759/chp.2019150206
Полный текст
Введение
Гражданскую и этническую идентичность часто рассматривают в качестве психологических измерений аккультурации [22; 34]. Но идентичность формируется, во-первых, именно в том месте, где мы живем [16], во- вторых, взаимодействие личности с этим местом может давать важное для адаптации «чувство дома» [29]. Поэтому мы считаем необходимым включение «идентичности с местом» (place identity) в исследования аккультурации в дополнение к другим видам идентичности.
На аккультурацию и ее связь с адаптацией существенное влияние оказывает контекст аккультурации [38]. Поэтому теоретический и практический интерес представляет изучение аккультурации русских на пространстве бывшего СССР, поскольку условия проживания русских на постсоветском пространстве сказываются и на их идентичности, и на процессе аккультурации в целом.
Целью исследования стало сравнение взаимосвязей различных видов идентичности и стратегий аккультурации с психологическим благополучием русского меньшинства в Грузии и Латвии, что позволит проанализировать обусловленные контекстом особенности этих взаимосвязей и адаптации русских жителей этих постсоветских стран.
Теоретический подход к исследованию аккультурации
В исследовании мы будем придерживаться теоретического подхода, в котором разграничиваются условия аккультурации, аккультурационные ориентации (стратегии) и результаты аккультурации [6].
К условиям аккультурации относятся:
— особенности принимающего общества — идеология и политика мультикультурализма обеспечивают успешную интеграцию мигрантов и этнических меньшинств [8], а дискриминация и неравенство препятствуют интеграции, ухудшая адаптацию [9];
— особенности групп — этническая жизнеспособность (ethnic vitality) группы меньшинства позволяет группе выступать в качестве коллективного субъекта и ориентироваться в большей мере на собственные приоритеты, чем на требования большинства [3], а соответствие или несоответствие аккультурационных предпочтений большинства и меньшинства отражаются в восприятии межгрупповой угрозы [15; 28];
— индивидуальные характеристики — это возраст, продолжительность проживания в стране, социальный статус [6; 19], личностные характеристики: идентичность [10], ценности [5].
Аккультурационные ориентации связывают условия аккультурации c ее результатами. Широкое распространение получила модель аккультурации, предложенная Д. Берри [7]. В ней описаны четыре стратегии, являющиеся результатом комбинации установок на сохранение культуры происхождения и на контакты с группой большинства. Это ассимиляция (отказ от собственной культуры в пользу культуры большинства), сепарация (сохранение только собственной культуры), интеграция (сохранение ключевых особенностей собственной культуры с одновременным принятием элементов культуры большинства) и маргинализация (отказ от обеих культур).
Стратегии аккультурации взаимосвязаны с ее результатами — социокультурной и психологической адаптацией [10]. Психологическая адаптация определяется через показатели психологического благополучия; социокультурная адаптация отражена в навыках, приобретаемых в условиях жизни в иной культуре [39]. Несмотря на тесную взаимосвязь двух видов адаптации, они могут иметь различные предикторы [19]. Известно, что с течением времени уровень социокультурной адаптации растет; для психологической адаптации такая зависимость проявляется не всегда [6; 39]. Наилучшие адаптационные результаты дает стратегия интеграции, а маргинализация считается наименее успешной [10].
В нашем исследовании в качестве условий аккультурации мы используем различные виды социальной идентичности — этническую, гражданскую и идентичность с местом; в качестве аккультурацион- ных ориентаций (стратегий) — интеграцию и ассимиляцию (мы предполагаем, что они являются наиболее вероятными в рассматриваемых контекстах); в качестве результатов аккультурации — удовлетворенность жизнью и самоуважение.
Множественные идентичности и аккультурация
Аккультурация включает в себя широкий диапазон паттернов поведения, установок, ценностей, норм, личностных характеристик, которые могут изменяться в условиях контакта [38]. Идентичность — более узкий концепт, однако в аккультурации различные виды идентичности, или множественные идентичности (культурная, этническая, гражданская и другие), играют решающую роль [22; 26], актуализируясь в различных условиях в неодинаковой степени.
Этническая идентичность относится к самоощущению индивида с точки зрения принадлежности к определенной этнической группе, гражданская идентичность — с точки зрения принадлежности к нации или национальному государству [21; 22]. В группе большинства эти идентичности, как правило, не противоречат друг другу, для меньшинств это не всегда так: полная интеграция этнической и гражданской идентичностей может оказаться затруднительной, что может быть вызвано статусными различиями групп в обществе и существованием жестких групповых границ. В результате множественные идентичности формируют сложную структуру, которая может меняться в процессе аккультурации [11].
Соотношение этнической и гражданской идентичностей сопоставимо со стратегиями аккультурации в модели Д. Берри. Интеграции соответствует бикультурная идентичность — это выраженные этническая и гражданская идентичности. Сепарационная идентичность — это сочетание выраженной этнической идентичности и отсутствия идентификации с большинством, ассимилированная идентичность — выраженная идентификация с большинством, маргинализованная идентичность — отсутствие идентификации с обеими группами [22]. Для психологической адаптации наиболее выигрышной является бикультурная идентичность [10; 24]. Результаты взаимосвязи отдельных видов идентичности с психологическим благополучием зависят от контекста: в одних контекстах с лучшей психологической адаптацией связаны сепарация и выраженная этническая идентичность [10], в других — ассимиляция и выраженная гражданская идентичность [26], т. е. выигрышными с точки зрения успешности адаптации могут быть разные комбинации идентичностей [22].
Говоря об идентичности в различных контекстах, нельзя игнорировать и тот факт, что она формируется в том месте, где живет человек. По мнению С. Хаслама и коллег, именно место является одним из самых мощных якорей и символов того, кем мы являемся в социальном и человеческом смыслах. Идентичность не только дает людям чувство принадлежности, но и обеспечивает их чувством, где именно эта принадлежность возникает и существует [16]. Для нашего исследования идентичность с местом является важной, именно она может играть существенную роль в аккультурации этнических меньшинств в условиях, когда гражданская идентичность может быть проблематичной, а этническая — находиться под угрозой в силу разных причин.
Идентичность с местом представляет собой результат самокатегоризации на основе принадлежности к определенному месту [13]. Можно предположить, что чем больше характеристики места будут соответствовать личностным особенностям и ценностям, тем сильнее будет идентификация с этим местом, тем более будет выражена установка представителей этнического меньшинства на интеграцию и выше уровень психологической адаптации.
Нами сформулированы следующие исследовательские вопросы.
1. Различается ли характер взаимосвязей разных видов социальной идентичности с различными ак- культурационными стратегиями русских в Латвии и Грузии?
2. Различается ли характер взаимосвязей стратегий аккультурации с показателями психологического благополучия у русских в Латвии и Грузии?
3. Различается ли характер взаимосвязей разных видов социальной идентичности с показателями психологического благополучия у русских в Латвии и Грузии?
4. Опосредуют ли аккультурационные стратегии русских в Латвии и Грузии взаимосвязи различных видов идентичности с показателями психологического благополучия?
Для ответов на поставленные нами вопросы была построена модель взаимосвязи множественных идентичностей со стратегиями аккультурации и психологическим благополучием (рис. 1), которую мы протестировали на русских респондентах в Латвии и Грузии.
Контекст аккультурации русских в Латвии и Грузии
Русские в Латвии
Численность. По данным переписи населения 1989 г., русские составляли 34% населения республики, сейчас русские составляют 25,8% населения Латвии и являются самым многочисленным этническим меньшинством [23; 35]. Положение русских специфично: группа занимает промежуточное положение между этническими меньшинствами и мигрантами, поскольку изменение статуса русских произошло только после распада СССР [33].
Политика гражданства. После восстановления Латвией независимости гражданство было предоставлено гражданам Латвии, проживавшим на ее территории до 1940 г., и их потомкам; для остальных предусматривался процесс натурализации. В результате 29% населения остались без гражданства, что стало исключительным случаем не только в Европейском Союзе, но и за его пределами [30]. Большинство неграждан составили русские. После вхождения Латвии в состав Евросоюза процесс натурализации ускорился, количество неграждан снизилось [18]. Русские Латвии участвуют в политической жизни, поддерживаемые ими партии представлены в парламенте [30].
Язык. В независимой Латвии единственным государственным языком является латышский. С 2004 г. 60% уроков в русских школах должны проводиться на латышском языке.
Межкультурные отношения. Ассимиляционист- ские тенденции, которые прослеживаются в интеграционной политике Латвии, усилили восприятие культурной угрозы как меньшинствами, так и большинством и снизили чувство принадлежности русских к Латвии [18; 23].
Русские в Грузии
Численность. После распада СССР количество этнических меньшинств в Грузии снизилось с 29,9% в 1989 г. до 16,2% в 2002 [25]. Количество русских — с 6,5% до 1,5%, в основном за счет эмиграции, вызванной ухудшением экономической ситуации, политической напряженностью 90-х гг. ХХ в. и военными конфликтами в Южной Осетии и Абхазии [37]. В 2014 г. русские были третьей по численности группой меньшинств, составляя 0,7% населения [14].
Политика гражданства. В соответствии с Законом о гражданстве 1993 г. правом на гражданство обладали все, кто проживал на территории Грузии не менее пяти лет, предоставление гражданства не зависело от происхождения и знания языка, что отличало политику Грузии от политики стран Балтии [25]. Однако меньшинства слабо представлены во властных структурах и практически не участвуют в принятии решений на государственном уровне [40].
Язык. Провозглашение грузинского языка в качестве официального способствовало отходу этнических меньшинств от участия в политической жизни и ухудшило отношения между этническими группами [25; 37; 40]. Меньшинства имеют право на получение образования в школах на родном языке [37], с 2010 г. в таких школах преподавание грузинского языка и литературы и социальных наук на грузинском языке стало обязательным [25].
Межкультурные отношения. Националистическая риторика, царившая в стране в начале 1990-х гг., привела к возникновению недоверия между грузинским и негрузинским населением. Конфликты в Южной Осетии и Абхазии привели к тому, что вопросы, касающиеся этнических меньшинств, часто рассматриваются через призму этих конфликтов. Результатом являются представления о меньшинствах как об источниках потенциальной угрозы [32; 41]. Поэтому, несмотря на существование государственной политики, направленной на интеграцию, прослеживается курс на моноэтнизацию общества [1].
Рис. 1. Модель взаимосвязи множественных идентичностей с аккультурационными установками и показателями психологической адаптации
Объединяет русских в Латвии и Грузии то, что они столкнулись с задачей аккультурации в условиях тотального доминирования инокультурного большинства. В качестве очевидных различий мож
но выделить различия в относительной численности русских, участие в официальной политической жизни (в пользу Латвии), что может привести к различиям в этнической жизнеспособности групп (также в пользу Латвии), и различия в политике гражданства (в пользу Грузии).
Метод
Был использован метод социально-психологического опроса. В опросе приняли участие 320 проживающих в Латвии русских в возрасте от 16 до 85 лет (M = 42,89; SD = 21,19), 15% выборки — мужчины, и 312 проживающих в Грузии русских в возрасте от 14 до 67 лет (M = 31,11; SD = 11,67), 32% выборки — мужчины.
Теоретическая модель (см. рис. 1) была протестирована по отдельности для двух стратегий аккультурации: ассимиляции («модель ассимиляции») и интеграции («модель интеграции»).
В работе были использованы шкалы этнической и гражданской идентичности, стратегий аккультурации, самоуважения и удовлетворенности жизнью из опросника MIRIPS (оригинальная версия опросника: http://www.victoria.ac.nz/cacr/research/mirips), переведенного на русский язык и адаптированного в предыдущих исследованиях [2], и шкала идентичности с местом [13]. Оценка проводилась по шкале от 1 — «Абсолютно не согласен» до 5 — «Абсолютно согласен».
Шкала этнической идентичности (4 пункта). Пример: «Я горжусь тем, что я русский».
Шкала гражданской идентичности (4 пункта). Пример: «Я чувствую себя частью латышской (грузинской) культуры».
Шкала идентичности с местом (7 пунктов). Респондентам предлагалось оценить степень согласия с утверждениями, отвечающими на вопрос, чем для них является Латвия (Грузия), если ее рассматривать в качестве места проживания. Пример: «Это место отражает тип человека, которым я являюсь».
Шкалы стратегий аккультурации: интеграции и ассимиляции (по 4 пункта каждая). Например: «Для меня важно владеть в совершенстве и русским, и латышским (грузинским) языками» (интеграция), «Владеть в совершенстве латышским (грузинским) языком для меня важнее, чем русским» (ассимиляция).
Удовлетворенность жизнью [13] (4 пункта). Пример: «У меня есть все, что мне необходимо в жизни».
Самоуважение [35] (4 пункта). Пример: «Я чувствую, что вполне достоин уважения, по крайней мере, наравне с другими».
Демографические переменные: пол, возраст, этническая принадлежность.
Обработка данных
При проверке гипотез использовался метод моделирования структурными уравнениями. Путевые модели были построены в приложении SPSS AMOS 20 [5]. Сравнение средних проводилось при помощи t-критерия Стъюдента для независимых выборок в программе SPSS 22.
Результаты
Результаты сравнения средних по анализируемым переменным в группах русских Латвии и Грузии представлены в таблице. Для оценки значимости различий мы использовали t-тест, а также индикатор размера эффекта (Cohen’s d).
Как видно из таблицы, идентичность с местом и гражданская идентичность выше у русских Грузии, различия в этнической идентичности незначимы. Ориентация на интеграцию выше у русских Грузии, чем у русских в Латвии, найденный для ассимиляции эффект очень мал. По уровню самоуважения различий между группами нет, удовлетворенность жизнью выше у русских Латвии.
Таблица 1
Средние значения анализируемых переменных и их сравнение
Переменная |
Альфа Кронбаха |
Среднее значение (Станд. откл.) |
t |
Cohen’s d |
||
Латвия |
Грузия |
Латвия |
Грузия |
|||
Идентичность с местом |
0,85 |
0,89 |
3,32 (0,91) |
3,79 (0,67) |
-737*** |
0,59 |
Этническая идентичность |
0,86 |
0,76 |
4,14 (0,80) |
4,03 (0,95) |
1,59 |
0,13 |
Гражданская идентичность |
0,85 |
0,85 |
3,12 (1,01) |
3,91 (0,83) |
-10,73*** |
0,85 |
Ассимиляция |
0,81 |
0,62 |
1,79 (0,82) |
1,67 (0,54) |
2,14* |
0,17 |
Интеграция |
0,75 |
0,67 |
4,00 (0,75) |
4,33 (0,54) |
-6,32*** |
0,50 |
Удовлетворенность жизнью |
0,83 |
0,73 |
3,23 (0,89) |
2,73 (0,82) |
7,61*** |
0,62 |
Самоуважение |
0,84 |
0,70 |
4,11 (0,72) |
4,12 (0,53) |
-0,12 |
0,02 |
Примечание: «*» — p<0,05; «***» — p<0,001.
Для проверки взаимосвязей множественных идентичностей со стратегиями аккультурации и показателями психологической адаптации были построены и протестированы путевые модели в обеих выборках. Также оценивалась возможность существования непрямых эффектов разных видов идентичности на удовлетворенность жизнью и самоуважение. Для
этого был использован метод оценки максимального правдоподобия со скорректированными оценками параметров и стандартных ошибок, количество извлекаемых псевдовыборок — 5000.
Результаты, полученные для «модели ассимиляции», приводятся на рис. 2.
Рис. 2. Путевая модель ассимиляции со стандартизированными прямыми эффектами: коэффициенты для Латвии и Грузии даны через «/»; «*» — p < 0,05; «**» — p < 0,01; «***» — p < 0,001; характеристики моделей: x2/df = 1,19/1,76; р = 0,28/0,17, RMSEA = 0,02/0,05; CFI = 0,99/0,99; SRMR = 0,02/0,03
Приведенные на рис. 2 результаты показывают, что идентичность с местом негативно связана с установкой на ассимиляцию только в Грузии. Для гражданской идентичности и стратегии ассимиляции в этой группе найдена позитивная взаимосвязь. Этническая идентичность и ассимиляция связаны негативно в обеих группах. В свою очередь, ассимиляция негативно связана с самоуважением, эта взаимосвязь выявлена в обеих группах. Также обнаружены прямые позитивные эффекты идентичности с местом на самоуважение и удовлетворенность жизнью; непрямые эффекты данного вида идентичности на показатели психологического благополучия отсутствуют. Обнаружены непрямой позитивный эффект этнической идентичности на самоуважение в группе русских Латвии и Грузии (в = 0,13; p < 0,001 и в = 0,02; p < 0,05 соответственно) и прямой негативный эффект — на удовлетворенность жизнью в группе русских Грузии. Для гражданской идентичности прямых эффектов не обнаружено, но существует непрямой негативный эффект данного вида идентичности на самоуважение в Грузии (в = -0,03; p < 0,05).
Полученные для «модели интеграции» результаты приведены на рис. 3.
Рис. 3. Путевая модель интеграции со стандартизированными прямыми эффектами: коэффициенты для Латвии и Грузии даны через «/»; «*» — p < 0,05; «**» — p < 0,01; «***» — p < 0,001; характеристики моделей: x2/df = 1,19/2,67; р = 0,28/0,07; RMSEA = 0,02/0,07; CFI = 0,99/0,99; SRMR = 0,02/0,03
В обеих группах с интеграцией оказались позитивно взаимосвязаны идентичность с местом и гражданская идентичность, найдена позитивная взаимосвязь этнической идентичности и интеграции в группе русских в Грузии. Стратегия интеграции позитивно взаимосвязана с самоуважением в двух группах, с удовлетворенностью жизнью — в группе русских в Грузии. Для идентичности с местом обнаружены прямые позитивные эффекты на удовлетворенность жизнью и самоуважение в двух группах. В обеих группах найдены непрямые позитивные эффекты идентичности с местом на самоуважение через интеграцию (в = 0,05; p < 0,001 и в = 0,05; p < 0,01 соответственно), в Грузии — непрямой позитивный эффект на удовлетворенность жизнью (в = 0,06, p < 0,01). Гражданская идентичность негативно взаимосвязана с удовлетворенностью жизнью в Грузии, найдены непрямые позитивные эффекты гражданской идентичности на самоуважение в обеих группах (в = 0,07; p < 0,001 и в = 0,06; p < 0,01 соответственно). Этническая идентичность позитивно взаимосвязана с самоуважением в группе русских Латвии и негативно взаимосвязана с удовлетворенностью жизнью в группе русских Грузии. В Грузии обнаружены позитивные непрямые эффекты этнической идентичности на удовлетворенность жизнью (в = 0,03; p < 0,05) и самоуважение (в = 0,04; p < 0,01) через интеграцию.
Обсуждение полученных результатов
Как показало исследование, в группе русских Грузии ориентация на интеграцию выше, чем в группе русских Латвии. На наш взгляд, это является результатом более лояльной по сравнению с Латвией политики Грузии в вопросах предоставления гражданства. Данный вывод подкрепляется и результатом сравнения гражданской идентичности русских в этих странах — в Грузии ее уровень оказался более высоким (см. табл.), в то время как в уровнях этнической идентичности различий не наблюдается. При этом в обеих странах ориентация русских на интеграцию является преобладающей по сравнению с ассимиляцией.
Были выявлены различия во взаимосвязях разных видов идентичности с аккультурационными установками русских в Латвии и Грузии, которые, на наш взгляд, определяются спецификой рассматриваемых контекстов. Так, предикторами интеграции в Латвии являются гражданская идентичность и идентичность с местом, в Грузии — это идентичность с местом, гражданская и этническая идентичности. То, что этническая идентичность русских «уходит» из сферы интеграции русских Латвии, может быть результатом ассимиляционистского крена в интеграционной политике этого государства [23]. В то же время этническая идентичность препятствует ассимиляции в обеих странах, т. е. служит сохранению этнической культуры группы в процессе происходящих изменений. В свою очередь, гражданская идентичность может быть связана с ориентацией на ассимиляцию, что наблюдается в Грузии. Последнее, на наш взгляд, может объясняться малочисленностью данной группы и, как следствие, сниженной этнической жизнеспособностью. Интересными являются взаимосвязи идентичности с местом и стратегиями аккультурации. В обоих государствах она способствует интеграции, т. е. функционально подкрепляет гражданскую идентичность, но не тождественна ей. Различия обнаруживаются в «модели ассимиляции» русских в Грузии, где идентичность с местом препятствует выбору ассимиляции, способствуя сохранению этнической культуры укоренившейся на данной территории группы, когда этому угрожает ассимиляция [1]. В данном случае идентичность с местом подкрепляет функцию этнической идентичности, а не гражданской.
Что касается взаимосвязей стратегий аккультурации и психологического благополучия, то независимыми от контекста оказались позитивные взаимосвязи интеграции с самоуважением, что свидетельствует об особой роли этой стратегии в психологической адаптации меньшинств. Данный результат находится в полном соответствии с предложенной Д. Берри гипотезой интеграции: «... двойная вовлеченность групп и их членов <...> способствует достижению большего психологического <...> благополучия, чем участие в жизни только одной культурной группы» [3, с. 50]. В обеих странах ассимиляция (отказ от собственной культуры) негативно связана с самоуважением.
Обнаруженные в исследовании взаимосвязи различных видов идентичности с показателями психологического благополучия в большей степени зависят от контекста, чем взаимосвязи со стратегиями аккультурации. В частности, этническая идентичность способствует самоуважению русских в Латвии в «модели интеграции», в Грузии мы этого не обнаружили, что может быть свидетельством большей этнической жизнеспособности русских Латвии по сравнению с русскими Грузии. Более того, этническая идентичность негативно взаимосвязана с удовлетворенностью жизнью у русских Грузии. То есть в более многочисленной и более жизнеспособной группе в условиях воспринимаемого внешнего давления (русские Латвии) этническая идентичность является внутренним ресурсом повышения психологического благополучия. В малочисленной и менее жизнеспособной группе (русские Грузии в моделях ассимиляции и интеграции) этническая идентичность может стать источником психологического дискомфорта на фоне ухудшения межгосударственных отношений Грузии и России, поэтому, возможно, она негативно связана с удовлетворенностью жизнью.
Ни в одной из моделей гражданская идентичность не связана с самоуважением. В «модели интеграции» обнаружены негативные взаимосвязи гражданской идентичности с удовлетворенностью жизнью русских Грузии. Можно говорить о неоднозначной роли гражданской идентичности в процессе аккультурации. С одной стороны, она связана с выбором стратегии интеграции, с другой — напрямую не связана с самоуважением. В случае Грузии для гражданской идентичности обнаружены негативные взаимосвязи с удовлетворенностью жизнью в «модели интеграции», в случае Латвии — в «модели ассимиляции». Это говорит о проблемах, мешающих полноценной гражданской интеграции меньшинств. Наши результаты сопоставимы с результатами, полученными в Эстонии — при воспринимаемом обесценивании собственной группы удовлетворенность жизнью может снижаться даже при ориентации этнических меньшинств на интеграцию [20].
Идентичность с местом в обеих группах позитивно взаимосвязана с параметрами психологического благополучия — самоуважением и удовлетворенностью жизнью, что обнаружено в проверяемых в исследовании моделях. Несмотря на существующую взаимосвязь идентичности с местом с гражданской идентичностью (r = 0,52; p < 0,001 в Грузии и r = 0,51; p < 0,001 в Латвии) и сходством в паттернах взаимосвязей с интеграцией, существуют различия во взаимосвязях идентичности с местом и гражданской идентичности с психологическим благополучием в обеих странах. По сравнению с гражданской идентичностью, которая зависит от официальной идеологии и политики государства в отношении меньшинств, идентичность с местом, будучи идеологически нейтральным конструктом, по нашему мнению, играет компенсаторную роль в психологической адаптации русского этнического меньшинства в Латвии и Грузии. Она выполняет важную функцию «тонкой настройки» интеграции этнической группы в инокультурном контексте, подкрепляя то гражданскую, то этническую идентичность и служа двум целям: сохранению этнической самобытности группы и успешной адаптации ее членов в доминирующем обществе.
Если говорить о непрямых эффектах различных видов идентичности на показатели психологического благополучия, то к универсальным для данных двух контекстов можно отнести непрямой позитивный эффект гражданской идентичности и идентичности с местом на самоуважение через стратегию интеграции: повышая установки на интеграцию, гражданская идентичность будет способствовать самоуважению представителей русского меньшинства в Грузии и Латвии. Остальные взаимосвязи оказались зависимыми от контекста. Только в Грузии гражданская идентичность, повышая установки на ассимиляцию, способствует снижению самоуважения русского этнического меньшинства. Идеологически нейтральная идентичность с местом, «чувство дома» [29], повышает установки на интеграцию, тем самым повышая самоуважение русских Латвии и удовлетворенность жизнью русских Грузии, и играет адаптивную роль. Этническая идентичность русских Грузии способствует повышению установок на интеграцию, способствуя повышению самоуважения и удовлетворенности жизнью.
Выводы
1. В обеих странах у русских идет процесс формирования бикультурной идентичности [22], которая является комбинацией выраженных этнической и гражданской идентичностей и выражается в ориентации на интеграцию.
2. Предикторами интеграции являются гражданская идентичность и идентичность с местом. Универсальный для обеих стран характер носят позитивные связи гражданской идентичности и идентичности с местом с установкой на интеграцию.
3. К зависимым от социокультурного и политического контекста можно отнести связи различных видов идентичности со стратегиями аккультурации: в Грузии, в отличие от Латвии, были обнаружены связь этнической идентичности с установкой на интеграцию, гражданской — с установкой на ассимиляцию, а также негативная связь идентичности с местом и установкой на ассимиляцию.
4. Прямая связь идентичности с местом с показателями психологического благополучия носит универсальный характер для исследуемых стран.
5. Идентичность с местом выполняет важную функцию «тонкой настройки» интеграции этнической группы в инокультурном контексте, служа сохранению этнической самобытности группы и успешной адаптации ее членов в доминирующем обществе.
6. Взаимосвязи гражданской и этнической идентичности с показателями психологического благополучия в значительной степени зависят от контекста. У русских Латвии самоуважению способствует этническая идентичность при выборе стратегии интеграции, гражданская идентичность препятствует удовлетворенности жизнью при выборе стратегии ассимиляции. У русских Грузии обнаружены негативные связи этнической идентичности с удовлетворенностью жизнью, как в «модели ассимиляции», так и в «модели интеграции». Гражданская идентичность в модели интеграции негативно взаимосвязана с удовлетворенностью жизнью.
7. Универсальным для данных двух контекстов можно считать непрямой позитивный эффект гражданской идентичности и идентичности с местом на самоуважение через стратегию интеграции.
Таким образом, наше исследование подтверждает тезис о том, что разные комбинации идентичностей в разных контекстах могут играть адаптивную роль [22]. И этнический, и гражданский аспекты интеграции одинаково важны и должны учитываться при построении национальной политики государства. В контекстах государств, построенных по этническому признаку, где затруднена гражданская интеграция меньшинств, гражданский и этнический компоненты социальной идентичности по-разному могут предопределять как стратегии аккультурации, так и психологическое благополучие меньшинства, в то время как идентичность с местом может играть компенсаторную роль, способствуя интеграции и повышению психологического благополучия в процессе аккультурации, поэтому ее учет необходим в дальнейших исследованиях.
Финансирование
Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда (проект № 15-18-00029).
Funding
The study was supported by the Russian Science Foundation (project № 15-18-00029).
РябиченкоТ.А., Лебедева Н.М., Плотка И.Д. Множественные идентичности, аккультурация и адаптация русских в Латвии и Грузии // Культурно-историческая психология. 2019. Т. 15. № 2. С. 54—64. doi: 10.17759/chp.2019150206
For citation:
Ryabichenko T.A., Lebedeva N.M., Plotka I.D. Multiple Identities, Acculturation and Adaptation of Russians in Latvia and Georgia. Kul'turno-istoricheskaya psikhologiya = Cultural-historical psychology, 2019. Vol. 15, no. 2, pp. 54—64. (In Russ., abstr. in Engl.). doi: 10.17759/chp.2019150206
[†] Рябиченко Татьяна Анатольевна, кандидат психологических наук, доцент, старший научный сотрудник Международной научно-учебной лаборатории социокультурных исследований, Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики» (НИУ ВШЭ), Москва, Россия. E-mail: tryabichenko@hse.ru
[‡] Лебедева Надежда Михайловна, доктор психологических наук, профессор, заведующая Международной научно-учебной лабораторией социокультурных исследований, Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики» (НИУ ВШЭ), Москва, Россия. E-mail: nlebedeva@hse.ru
[§] Плотка Ирина Даниловна, доктор психологии, профессор, директор направления «Психология», директор профессиональной магистерской программы «Психология», Балтийская Международная Академия, Рига, Латвия. E-mail: irinaplotka@inbox.lv
Ryabichenko Tatiana Anatolyevna, PhD in Psychology, Senior Research Fellow, Associate Professor, National Research University Higher School of Economics, Moscow, Russia. E-mail: tryabichenko@hse.ru
Lebedeva Nadezhda Mikhaylovna, PhD in Psychology, Professor, Head of the International Laboratory for Socio-Cultural Research, National Research University Higher School of Economics, Moscow, Russia. E-mail: nlebedeva@hse.ru
Plotka Irina Danilovna, PhD in Psychology, Professor, Head of the Department of Psychology, Director of Master’s Programme in Psychology, Riga, Latvia. E-mail: irinaplotka@inbox.lv
Литература
- Варданян Т. Грузия: идентичность в политических программах и действии // 21-й век. Информационно- аналитический журнал. 2010. № 3. С. 48—69.
- Стратегии межкультурного взаимодействия мигрантов и населения России / Под ред. Н.М. Лебедевой, А.Н. Татарко. М.: Российский университет дружбы народов, 2009. 420 с.
- Межкультурные отношения на постсоветском пространстве / Под общ. ред. Н.М. Лебедевой. М.: Менеджер, 2017. 492 с.
- Рябиченко Т.А. Ассимиляция или интеграция: роль ценностей «Самоутверждение» // Социальная психология и общество. 2016. Т. 7. № 3. С. 93—104. doi:10.17759/ sps.2016070307
- Arbuckle J.L. Amos (Version 20.0) [Computer Program]. Chicago: SPSS, 2011. 680 р.
- Arends-Tóth J., van de Vijver F. Issues in the conceptualization and assessment of acculturation // Acculturation and parent-child relationships: measurement and development / M. Bornstein, L. Cote (eds). Erlbaum, Mahwah, 2006. P. 33—62.
- Berry J.W. Immigration, acculturation, and adaptation // Applied Psychology: An International Review. 1997. Vol. 46. P. 5—68. doi:10.1111/j.1464-0597.1997.tb01087.x
- Berry J.W. Living successfully in two cultures // International Journal of Intercultural Relations. 2005. Vol. 29. Р. 697—712. doi:10.1016/j.ijintrel.2005.07.013
- Berry J.W., Phinney J.S., Sam D.L., Vedder P. Immigrant youth: Acculturation, identity, and adaptation // Applied Psychology. 2006. Vol. 55. P. 303—332. doi:10.1111/j.1464- 0597.2006.00256.x
- Berry J.W., Sabatier C. Variations in the assessment of acculturation attitudes: Their relationships with psychological wellbeing // International Journal of Intercultural Relations. 2011. 35. P. 658—669. doi:10.1016/j.ijintrel.2011.02.002
- Birman D., Persky I., Chan W.Y. Multiple identities of Jewish immigrant adolescents from the former Soviet Union: An exploration of salience and impact of ethnic identity // International Journal of Behavioral Development, 2010. Vol. 34 (3). P. 193—205. doi:10.1177/0165025409350948
- Diener E., Emmons R.A., Larsen R.J., Griffin S. The Satisfaction with Life Scale // Journal of Personality Assessment. 1985. Vol. 49. P. 71—75. doi:10.1207/ s15327752jpa4901_13
- Droseltis O., Vignoles V. Towards an integrative model of place identification: Dimensionality and predictors of intrapersonal-level place preferences // Journal of Environmental Psychology. 2010. Vol. 30. P. 23—34. doi:10.1016/j.jenvp.2009.05.006
- GeoStat 2016. 2014 General Population Census: Main Results, National Statistics Office of Georgia, Tbilisi. 2016 [Электронный ресурс]. URL: http://geostat.ge/cms/ site_images/_files/english/population/Census_release_ ENG_2016.pdf (дата обращения 9.10.2018)
- Grigoryev D., van de Vijver F., Batkhina A. Discordance of acculturation attitudes of the host population and their dealing with immigrants // Journal of Intercultural Communication Research. 2018. P. 1—20. doi:10.1080/17475 759.2018.1497678
- Haslam S.A., Ellemers N., Reicher S., Reynolds K.J., Schmitt M. Social identity tomorrow: Opportunities and avenues for advance / In T. Postmes. N. Branscombe (eds) // Rediscovering Social Identity: Core Sources. Psychology Press. 2010. P. 357—379.
- Hazans M. Labor Market Integration of Ethnic Minorities in Latvia / Eds. by M. Kahanec, K.F. Zimmermann // Ethnic Diversity in European Labour Market Chalenges and Solutions. 2011. 336 p. doi:10.4337/9780857930613.00013
- Ivlevs A., King R.M. 2004 Minority Education Reform and pupil performance in Latvia // Economics of Education Review. 2014. Vol. 38. P. 151—166. doi:10.1016/j. econedurev.2013.08.010
- Jasinskaja-Lahti I., Horenczyk G., Kinunen T. Time and context in the relationship between acculturation attitudes and adaptation among Russian-speaking immigrants in Finland and Israel // Journal of Ethnic and Migration Studies. 2011. Vol. 37. P.1423—1440. doi:10.1080/136918 3X.2011.623617
- Kus-Harbord L., Ward C. Ethnic Russians in post-Soviet Estonia: Perceived devaluation, acculturation, wellbeing, and ethnic attitudes // International Perspectives in Psychology: Research, Practice, Consultation. 2015. Vol. 4 (1). P. 66—81. doi:10.1037/ipp0000025
- Liebkind K. Acculturation // Blackwell handbook of social psychology: Intergroup processes / R. Brown, S. Gaertner (Eds.). Oxford: Blackwell, 2001. P. 386—406.
- Liebkind K., Mähönen T.A.E., Varjonen S.A., Jasinskaja-Lahti I. Acculturation and identity // Cambridge handbook of acculturation psychology (2nd ed.) / D.L. Sam, J.W. Berry (Eds.). Cambridge, United Kingdom: Cambridge University Press, 2016. P. 30—49. doi:10.1017/ CBO9781316219218.004
- Muiznieks N., Rozenvalds J., Birka I. Ethnicity and social cohesion in the post-Soviet Baltic states // Patterns of Prejudice. 2013. Vol. 47(3). P. 288—308. doi:10.1080/003132 2X.2013.812349
- Nguyen A.D., Benet-Martínez V. Biculturalism and adjustment: A meta-analysis // Journal of Cross- Cultural Psychology. 2013. Vol. 44. P. 122—159. doi:10.1177/0022022111435097
- Nilsson N., Popjanevski J., Metreveli E., Yakobashvili T. State Approaches to National Integration in Georgia: Two Perspectives. Central Asia-Caucasus Institute and Silk Road Studies Program — A Joint Transatlantic Research and Policy Center, 2009. 66 p.
- Phinney J.S., Devich-Navarro M. Variations in bicultural identification among African American and Mexican American adolescents // Journal of Research on Adolescence. 1997. Vol. 7. P. 3—32.
- Phinney J.S., Horenczyk G., Liebkind K., Vedder P. Ethnic identity, immigration, and well-being: An interactional perspective // Journal of Social Issues. 2001. Vol. 57. P. 493— 510. doi:10.1111/0022-4537.00225
- Piontkowski U., Rohmann A., Florack A. Concordance of acculturation attitudes and perceived threat // Group Processes and Intergroup Relations. 2002. № 5. P. 221—232. doi:10.1177/1368430202005003003
- Qazimi S. Sense of Place and Place Identity // European Journal of Social Education and Research. 2014. Vol. 1 (1). P. 306—310. doi:10.26417/ejser.v1i1.p306-310
- Regelmann A.-Ch. Introduction — Minority Participation in Estonia and Latvia // Journal on Ethnopolitics and Minority Issues in Europe. 2014. Vol. 13 (1). P. 1—18.
- Rosenberg M. Society and the adolescent self-image. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1965. 326 p. doi:10.1515/9781400876136
- Sabanadze N. States, Minorities and Regional Hegemons in the South Caucasus: Whose Responsibility to Protect / In Palermo, F. and Sabanadze N. (eds.) // National Minorities in Inter-State Relations, OSCE HCNM, 2011. 171 p. doi:10.1163/ej.9789004175983.i-274.54
- Shafir G. Immigrants and Nationalists: Ethnic Conflict and Accommodation in Catalonia, the Basque Country, Latvia, and Estonia. New York: State University of New York Press, 1995. 296 p.
- Schwartz S.J., Vignoles V.L., Brown R., Zagefka H. The identity dynamics of acculturation and multiculturalism: Situating acculturation in context / In V. Benet-Martínez, Y.- Y. Hong (Eds.) // Oxford library of psychology. The Oxford handbook of multicultural identity (P. 57—93). New York, NY, US: Oxford University Press, 2014. 560 p. doi:10.1093/ oxfordhb/9780199796694.013.014
- Statistical Yearbook of Latvia 2015. Riga: Central Statistical Bureau of Latvia. 2016. 588 p.
- Suanet-Galchenko I., van de Vijver Fons J.R. The Role of Perceived Ethnic Vitality in Acculturation among Russian Emigrants to France, Germany, and the Netherlands // Russian Journal of Communication. 2008. Vol. 1 (4). P. 412— 435. doi:10.1080/19409419.2008.10756728
- Ulasiuk I. National Minorities and Migration in Armenia, Azerbaijan, Belarus, Georgia, Moldova, Russia and Ukraine. CARIM-East RR 2013/33, Robert Schuman Centre for Advanced Studies, San Domenico di Fiesole (FI): European University Institute, 2013. 51 p.
- Ward C., Geeraert N. Advancing acculturation theory and research: The acculturation process in its ecological context // Current Opinion in Psychology. 2016. Vol. 8. P. 98—104. doi:10.1016/j.copsyc.2015.09.021
- Ward C., Rana-Deuba A. Acculturation and adaptation revisited // Journal of Cross-Cultural Psychology. 1999. Vol. 30 (4). P. 422—452. doi:10.1177/0022022199030004003
- Wheatley J. Managing ethnic diversity in Georgia: one step forward, two steps back // Central Asian Survey. 2009. Vol. 28 (2). P. 119—134. doi:10.1080/02634930903034880
Информация об авторах
Метрики
Просмотров
Всего: 2599
В прошлом месяце: 37
В текущем месяце: 13
Скачиваний
Всего: 1556
В прошлом месяце: 7
В текущем месяце: 2