Консультативная психология и психотерапия
2021. Том 29. № 4. С. 127–143
doi:10.17759/cpp.2021290408
ISSN: 2075-3470 / 2311-9446 (online)
Между горем и гордостью: визуальные методы для исследования межпоколенческих особенностей эмоциональных переживаний и коллективной памяти о войне
Аннотация
Общая информация
Ключевые слова: поколение, коллективная память, эмоции, визуальные методы, Вторая мировая война
Рубрика издания: Мастерская и методы
Тип материала: научная статья
DOI: https://doi.org/10.17759/cpp.2021290408
Получена: 05.12.2020
Принята в печать:
Для цитаты: Рикель А.М., Федорова Н.В., Бовина И.Б. Между горем и гордостью: визуальные методы для исследования межпоколенческих особенностей эмоциональных переживаний и коллективной памяти о войне // Консультативная психология и психотерапия. 2021. Том 29. № 4. С. 127–143. DOI: 10.17759/cpp.2021290408
Полный текст
Введение
Поколение понимается в рамках данного исследования в его социально-психологическом значении. Данная трактовка противостоит биологическому, генеалогическому, психогенетическому или демографическому пониманию и восходит к классическому понятию К. Маннгейма, который определял поколение с помощью совместно пережитого в чувствительном периоде опыта, позднее трансформирующегося в коллективно схожие реакции на основании сформированных ценностей [33]. Данная трактовка включает в себя исторический, социологический, культурологический и, как результат, социально-психологический подход к пониманию поколения [11; 18; 19; 22; 25]. В то же время, несмотря на приписываемые поколенческим группам различия, терминологические рамки самого поколения остаются размыты, концептуальные границы в различных классификациях условны, а методы исследования системообразующих факторов данной большой социальной группы не всегда объективны [17; 19; 39].
С опорой на выделенный выше социально-психологический критерий рассматриваются различные классификации поколений по факту значимых общественно-исторических и культурно-технологических событий, произошедших в период активной социализации представителей поколений. В рамках описываемого здесь исследования в качестве базовой классификации выступила типология Н. Хоува и У. Штраусса [19], которая, являясь изначально научно-популярной, едва ли может быть эталоном научной операционализации, однако она прочно вошла в мировую научную традицию исследования как наиболее используемая [31].
Если представители одного поколения становятся свидетелями значимого исторического события, то коллективная память и эмоциональные реакции на такие события могут быть рассмотрены как важнейшие конструкты, объединяющие поколения [2; 15]. Групповая по своей природе память передается из поколения в поколение посредством неформальной коммуникации с родственниками и близкими, с помощью коммеморативных мероприятий и институционального нарратива, под влиянием СМК и пр. [36].
Коллективная память дает возможность ее носителю идентифицировать себя с группой, поддерживать социальную идентичность, помогает группе осознать свое единство и своеобразие, определить групповые ценности, нормы и поведение [2; 36]. При этом содержанием коллективной памяти становятся только значимые события, актуальные в рамках совместного общения, что делает ее важной для поколенческого дискурса [8].
Исследования коллективной памяти часто проводят с использованием межпоколенческих срезов эмоционально значимых событий [8; 23; 28; 29; 38], которые можно считать важными для общества, если в их результате эмоциональные коллективные переживания могут охватывать целые этнические и национальные группы [28]. Такими событиями могут быть революции, смены общественного строя, массовые миграции, экономические кризисы, войны и пр. Не все войны, однако, оставляют сходные следы и эмоциональные реакции. Например, если Вторую мировую войну или войну во Вьетнаме американские респонденты хорошо помнят, то войну в Корее — забыли [36].
В контексте данного исследования важно исследовать факт эмоционального воздействия не только на непосредственных участников событий, но и на представителей последующих поколений (например, переживание чувства вины у последующего поколения, передача представлений о прошедших конфликтах и войнах, вопросы идентификации с воевавшим поколением и пр.) [6].
То, что М. Хальбвакс понимал под коллективной памятью, содержательно совпадает с социальными представлениями о прошлом [32; 34]. При этом актуализация этих представлений и воспоминаний осуществляется, в том числе, с помощью различных символов, т. е. коллективная память по своей природе символична [21].
Усиливают данный эффект межпоколенческие различия в способах обработки информации. Так, очевидная доминанта визуальной культуры, подразумевающей преобладание в культурном пространстве зрительных образов над текстовыми, давно стала общим местом в трудах культурологов [5; 16; 24; 27]. Фотографии и видеоматериалы перестают играть лишь сопровождающую функцию в познании окружающего мира, но все больше становятся сами по себе источником как информации, так и вызывающих их чувств и переживаний. Этому, бесспорно, способствует развитие цифровых технологий, новых медиа, а также популяризация среды городских культурных артефактов (наружная реклама, городской дизайн, стрит-арт и пр.) [12]; обучающие программы также начинают опираться на образы (инфографики, презентации, мемы и иные графические принципы) [1; 14; 30]. В условиях усиления роли визуальных образов и презентаций в образовательном процессе повышается значимость их использования при формировании эмоциональной составляющей коллективной памяти о войнах [24].
В описываемом здесь исследовании предпринимается попытка изучения не того, как широко известные и распространенные символические визуальные образы формируют коллективную память (это традиционный способ изучения, представленный в литературе) [26; 36], а, скорее, наоборот, — какую эмоциональную реакцию вызывают визуальные образы в уже сформированной коллективной памяти.
Войны являются примерами одновременно травмирующих и героических событий, отраженных в коллективной памяти и вследствие этого глубоко в ней укорененных [9; 10; 24; 29; 38]. Символизация такого события, как война, может происходить в произведениях художественной культуры, медиа-пространстве, а также в рамках урбанистической меморизации (памятники, монументы и пр.). Так, места памяти служат «точками опоры» для консолидации информации о прошлом, препятствования появлению ее «разрывов» [15]. В этом контексте любопытно различать меморизацию героических и негероических военных конфликтов (например, Великую отечественную и Афганскую войны). Точно так же сложность отношения россиян к событиям Первой мировой войны может быть сопоставлена с аналогичной неоднозначностью отношения немцев к событиям Второй мировой войны: негероическое прошлое, связанное у представителей двух наций с этими событиями, заставляет потомков отказываться от меморизации данных событий, способствует вытеснению символов данных войн из коллективной памяти [36].
Ранее было выявлено, что Великая отечественная война должна нести менее негативный эмоциональный характер в силу ярких героических чувств, связанных с ней, которые в отличие от тех же Первой мировой или Афганской войны, были вызваны достигнутой победой и ощущением собственной правоты у ее участников [10]. При этом саму роль Великой отечественной войны в восприятии современных россиян сложно переоценить: в недавнем исследовании упоминания о Великой отечественной войне заняли лидирующие позиции в ядре социальных представлений при воспоминаниях о «событиях в России в ХХ веке», о которых в том числе «надлежит знать и помнить детям» [4]. Показательно, что именно упоминания о ВОВ в данном исследовании объединяли различные поколенческие группы, представители каждой из которых ощущали «гордость» за результаты этой войны. Подобные результаты соответствуют укоренившимся представлениям о победоносных военных операциях в США и других странах [40].
В предыдущих исследованиях, что уже отмечалось выше, как правило, в фокусе внимания оказываются содержательные аспекты исторических событий [36], это справедливо и в случае изучения памяти о войне [3; 32; 36]. В меньшей степени внимание исследователей уделялось эмоциональному измерению представлений о войне [35], которое и окажется в фокусе внимания в данном исследовании.
Методы и процедура исследования
Проблемой является недостаточность изучения лишь когнитивных аспектов (воспоминаний, представлений) при анализе коллективной памяти о войнах ХХ века в контексте эмоциональной составляющей коллективной памяти. Известно, что коллективная память сохраняет крайне положительные или крайне отрицательные эмоциональные переживания [41], и в качестве гипотезы данного исследования выступило предположение о том, что Великая отечественная война, затронувшая большое количество семей современных россиян, будет вызывать более значительную «положительную» и «отрицательную» эмоциональную реакцию, чем другие войны, что соотносится с предыдущими зарубежными исследованиями [41].
Выборку исследования составили представители четырех поколений (589 человек): представители так называемого поколения Z (14— 17 лет) — 67 человек, Y (18—32 года) — 326 человек, Х (33—53 года) — 148 человек, BB (54—63 года) — 48 человек. Методом формирования выборки послужил «снежный ком», выборка не выровнена по возрасту, но выровнена по полу (58% женщины, 42% мужчины), образованию (43% высшее, 38% — иной уровень образования), а также по регионам проживания в России.
Проективная методика, использованная в данном исследовании, принадлежит к группе визуальных методов, которые предполагают изучение не только реальности, представленной на изображении (фотографии), но и особенностей образа этой реальности, конструируемой наблюдателем (респондентом) [37], поскольку изображения выступают своеобразным триггером для инициации чувств и переживаний респондентов [13].
Исследование проходило в два этапа. На первом этапе было необходимо оценить, насколько зрительные стимулы прототипичны для определенного исторического события (войны). В качестве стимульного материала были выбраны фотографии трех войн, в которых участвовала Россия на протяжении ХХ века: Первая мировая война (ПМВ), Великая отечественная война (ВОВ), Чеченская война (ЧВ). Афганская война не была выбрана из-за специфических условий ландшафта, принципиально отличающихся от двух других войн.
Зрительные стимулы представляли собой черно-белые фотографии, отобранные по двум критериям: (1) историческое событие (ПМВ, ВОВ или ЧВ); (2) эмоциональная реакция, которую предположительно должна была вызвать фотография: негативная (сражения, активные боевые действия) (далее — «-»), нейтральная (фронтовые фотографии, жизнь солдат вне боя) (далее — «0»), позитивная (какие-то радостные события, досуг, развлечения и отдых на фронте) (далее — «+»). Фотографии были отобраны по наличию солдат мужского пола, отсутствию женщин и детей, животных. Экспертам (23 специалистам с высшим историческим образованием) предложили оценить 46 фотографий в случайном порядке. Им необходимо было в свободной форме написать, к какому временному периоду относится каждая фотография и оценить степень уверенности в своем ответе. На основании их оценок было выбрано 10 зрительных стимулов («+», «-» и «0» — фото ПМВ, ВОВ и ЧВ) с наивысшим коэффициентом согласованности ответов (не менее 73,9% согласованности).
На втором этапе исследования респондентам предлагалось в свободной форме оценить отобранные ранее зрительные стимулы (фотографии), причем им не сообщалось, к какому временному периоду они относились. В качестве инструкции выступал следующий текст: «Посмотрите, пожалуйста, на фотографию ниже. Какие чувства она у Вас вызывает?...». Главной целью здесь стала рефлексия своих эмоций, которая на уровне коллективной памяти, связанной с той или иной исторической символикой, в свою очередь позволяла исследователям при интерпретации связать это с конкретной войной.
Для обработки результатов использовалась программа для первичного текста, которая подготавливала ответы респондентов, приводя словоформы к каноническому виду путем отбрасывания окончаний (первичный автоматизированный контент-анализ). Далее из полученных словоформ выделялись слова, указывающие на чувства и эмоции, которые уже после этого стали основой для ручного контент-анализа текста (в соответствии с целями исследования). Надежность категоризации проверялась экспертной оценкой (коэффициент надежности «Пи», критерий Скотта = 0,9). Далее был предпринят частотный анализ. Для проверки значимости различий между выраженностью тех или иных чувств о войне у конкретных поколений и для сравнения данных по ВОВ и по другим войнам в рамках выборки использовался критерий Манна—Уитни (программа SPSS).
Результаты
Разработанная категориальная сетка включала следующие категории, описывающие эмоциональные переживания: А. Негативные эмоциональные переживания (например, ненависть, отвращение, ярость, горе, печаль, боль); А1. Проявления страха (например, страх, тревога, ужас); Б. Позитивные эмоциональные переживания (например, воодушевление, уверенность; надежда); Б1. Проявления гордости (например, гордость, трепет); Б2. Проявления эмпатии, сопереживания другим, признательности; В. Атрибуция и описание эмоций и чувств бойцов; Г. Нейтральные эмоциональные переживания (например, безразличие, апатия); Д. Иные эмоции.
На рис.1 показана представленность выделенных категорий в ответах респондентов разных поколений безотносительно к конкретным войнам ХХ века. Для анализа различий между выделенными категориями был использован однофакторный дисперсионный анализ ANOVA и критерий Манна—Уитни для независимых выборок. Наиболее выраженной представленной эмоцией является «Страх», он же получает наиболее значимые различия между поколенческими группами. У так называемого поколения «Х» эмоции менее выражены, чем у остальных поколений (p = 0,01). Выраженность «Эмпатии» уменьшается при уменьшении возраста поколения, а «Гордость», напротив, увеличивается. В целом, чувства и эмоции оказываются значимо чаще представлены у поколения «Y», чем у поколения «Х» (p = 0,033).
В табл. 1 представлено сравнение исследованных войн с точки зрения использования словоформ, описывающих эмоциональные переживания.
Таблица 1
Представленность эмоциональных переживаний в описании трех войн (%)
Категории эмоциональных переживаний |
ПМВ |
ВОВ |
ЧВ |
Атрибуция чувств |
6,21 |
8,98 |
9,93 |
Гордость |
4,24 |
21,27 |
6,96 |
Негативные переживания |
25,52 |
17,21 |
26,57 |
Нейтральные переживания |
7,98 |
2,33 |
4,24 |
Позитивные переживания |
24,14 |
16,61 |
5,60 |
Страх |
14,58 |
22,08 |
30,31 |
Эмпатия |
10,74 |
7,58 |
11,63 |
Иное |
6,60 |
3,95 |
4,75 |
Статистический анализ с использованием критерия Манна—Уитни показал, что количество категорий, описывающих чувства в целом, в частности — чувства гордости, выше при описании ВОВ, чем при описании других войн (p = 0,01). ПМВ превалирует в категории «Нейтральное», что может говорить о некой отстраненности респондентов от этих событий, что уменьшает количество ярких чувств и эмоций. В пользу этого предположения говорит наименьшая выраженность категории «Страх». Категория «Эмпатия» выражена одинаково во всех трех случаях (статистически значимые различия между группами отсутствуют). При описании ЧВ, в отличие от ПМВ и ВОВ, наименее выражены позитивные чувства, наиболее выражена категория «Страх».
Обсуждение результатов и выводы
1. Наиболее выраженным чувством, возникающим при описании войны, у всех поколений является страх, что кажется естественным, как в самой логике войны, так и в сложившейся актуальной геополитической обстановке. ЧВ происходила именно в этап активной социализации поколения «Y», в то же время война в Афганистане происходила не на территории СССР и коснулась по большей части непосредственных участников войны и их близких. Возможно, для поколения 32—54-летних война не является событием, вызывающим столь бурную эмоциональную реакцию, потому что в период их юности не происходило никаких серьезных вооруженных конфликтов. В рамках другой интерпретации коллективная память передается из поколения в поколе-
ние, и практически все родители и родственники респондентов старше 54 лет (для тех, кто не был непосредственным свидетелем ВОВ) были ее участниками. То есть коллективная память была передана этому поколению от непосредственных участников событий, что говорит о том, что ВОВ может вызывать у них сильные чувства.
2. В то же время в целом более низкая «Эмпатия» у молодого поколения соотносится с полученными в предыдущих исследованиях данными о преобладании стратегии конкуренции над кооперацией в межличностных отношениях у «игреков» [20], что также можно объяснить условиями их социализации в полноценной рыночной конкурентной среде. Этот показатель может быть интересен для дальнейших исследований в контексте психотерапевтической практики: распространяется ли данный вывод только на отношение к войне или в целом на жизненную стратегию данного поколения.
3. Сравнение ВОВ с другими войнами показывает два интересных результата. ВОВ вызывает чувство гордости у всех поколений. Преобладание гордости, связанной с ВОВ, вполне логично: ее итогом стала победа страны, в то время как ПМВ не закончилась для Российской Империи победой, а итоги ЧВ в общественном мнении не так однозначны, что вполне логично, в контексте предыдущих исследований [28; 40]. Это соотносится с выводами исследователей, называющих «слепым пятном памяти» уход непобедных сторон войн в «подсознание» общества [7].
4. Другой, не вполне ожидаемый результат, отчасти противоречащий изначальной гипотезе исследования, показывает, что ВОВ не вызывает более ярких негативных эмоций для исследуемой выборки, так как ее восприятие с точки зрения представленности отрицательных эмоций не отличается от восприятия других войн. Логичной версией объяснения этого факта может стать естественность преобладания отрицательных эмоций при наблюдении изображений войны. В то же время наиболее логичной для авторов исследования моделью интерпретации (которая не противоречит описанным выше схемам) является та, согласно которой у российского населения, активно испытывающего гордость (т. е. положительные эмоции) за результаты ВОВ, в то же время не происходит дифференциации данной войны в части восприятия ее негативной составляющей. Государственная информационная политика логичным образом не нацелена на воздействие на чувства в этой части эмоционального спектра, что делает вполне логичным «уравнивание» чувства горя от ВОВ с другими войнами. В целом, восприятие войны в контексте «праздника со слезами на глазах», (т. е. своеобразная амбивалентность в оценке этих событий), должно быть учтено в части анализа консультативной практики не только у участников военных действий, но и у представителей последующих поколений, переживающих те или иные эмоциональные реакции в связи с прошедшими войнами.
5. Можно предположить, что описанный выше «уход» эмоций от непобедоносных войн в коллективное бессознательное может стать некоторым, на первый взгляд, незаметным, но в отдельных случаях весомым фактором при индивидуальной и групповой психотерапевтической практике в тех случаях, когда может идти речь о личной биографической отнесенности событий упомянутых в данном исследовании войн. Одним из способов подтверждения субъективной значимости для клиента в процессе терапевтической работы описываемых военных событий могут выступить примененные в данном исследовании визуальные методы, которые помимо своей исследовательской функции могут играть роль стимульного материала для проективной методики.
Некоторые ограничения исследования
1. Полученные результаты могут быть проинтерпретированы и в контексте возрастных, а не поколенческих различий. Данное альтернативное объяснение никогда нельзя полностью исключать, если не проводить дополнительных замеров идентификации с поколением или APC—когортного анализа [19], однако в контексте полученных нами данных поколенческий контекст интерпретации рассматривается нами как наиболее уместный. Так, конфигурация ответов внутри групп, соответствующих поколению, скорее говорит в пользу нашей интерпретации, т. е. скорее социального и культурного, а не возрастного фактора.
2. Не представляется возможным полностью исключить фактор эмоциональной реакции на конкретное изображение на фотографиях, а не на репрезентируемые на них военные действия, хотя значимость данного ограничения может быть отчасти снижена за счет того, что (а) экспертный этап нашего исследования помог отделить фотографии по временной отнесенности к тому или иному конкретному военному периоду и (б) последующая статистическая обработка позволила отследить различия в отношении к фотографиям разных войн с одинаковой эмоциональной валентностью.
Литература
- Алехин А.Н., Грекова А.А. «Псевдопсихопатологические» формы мышления в современных условиях // Вестник психотерапии. 2018. № 66. С. 137—151.
- Ассман А. Длинная тень прошлого: мемориальная культура и историческая политика. М.: Новое литературное обозрение. 2014. 328 с.
- Афанасьева А.И., Меркушин В.И. Великая Отечественная война в исторической памяти россиян // Социологические исследования. 2005. № 8. С. 11—22.
- Баранова В. А., Донцов А. И. Коллективная память о событиях в России XX века в современном российском обществе // Человеческий капитал. 2017. № 11. С. 76—82.
- Беззубова О.В. Визуальная культура и визуальный поворот в культуральных исследованиях второй половины ХХ века // Ученые записки Орловского государственного университета. Серия: Гуманитарные и социальные науки. 2012. № 5. С. 75—79.
- Болебер В. Воспоминание и историзация: трансформация индивидуальной и коллективной травмы и ее межпоколенческая передача [Электронный ресурс] // Журнал практической психологии и психоанализа. 2010. № 4. URL: http://psyjournal.ru/articles/vospominanie-i-istorizaciya-transformaciya... (дата обращения: 15.07.2017).
- Гудков Л.Д. Негативная идентичность. М.: Новое литературное обозрение, 2004. 816 с.
- Емельянова Т.П. Коллективная память о событиях отечественной истории: социально-психологический подход. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2019. 299 с.
- Емельянова Т. П., Кузнецова А. В. Значимые фигуры российской истории в коллективной памяти разных групп общества // Знание. Понимание. Умение. 2013. № 2. С. 123—129.
- Емельянова Т.П., Мишарина А.В. Ознаменование Победы в Великой Отечественной войне в восприятии различных социальных групп // Знание. Понимание. Умение. 2014. № 4. С. 220—229.
- Левада Ю.А. Сочинения: избранное: социологические очерки, 2000—2005. М: Издатель Карпов Е.В., 2011. 507 с.
- Мальковская И. А. Визуальная культура: проблемы самоидентичности // Гуманитарные науки: теория и методология. 2008. №4. С. 45—49.
- Мельникова О.Т., Мезенцева А.С. Визуальные методы в социально- психологическом исследовании // Социальная психология и общество. 2018. Т. 9. №3. С. 42—52. DOI:10.17759/sps.2018090305
- Нечаев В.Д., Дурнева А.Е. «Цифровое поколение»: психолого-педагогическое исследование проблемы // Педагогика. 2018. № 1. С. 36—45.
- Нора П. Поколение как место памяти // Новое литературное обозрение. 1998. № 30. С. 48—72.
- Павлова Е.Г. Визуальный образ в медиапространстве и современность // Социология. 2015. № 3. С 108—114.
- Постникова М.И. Концептуальная модель межпоколенных отношений в современном российском обществе // Мир науки, культуры, образования. 2010. № 2. С. 78—82.
- Пищик В.И. Преемственность и изменение общих черт поколений, сопряженных с их ментальностью // Прикладная психология общения и межличностного познания: коллективная монография / Под ред. Л.И. Рюмшиной. М.: КРЕДО. 2015. С. 20—30.
- Рикель А.М. Поколение как объект изучения социальной психологии: исследование на «своем поле» или на «ничьей земле»? // Социальная психология и общество. 2019. Т. 10. № 2. С. 9—18. DOI:10.17759/sps.2019100202
- Рикель А.М., Тычинина М.И. Межпоколенные различия стратегий межличностных отношений [Электронный ресурс] // Психологические исследования. 2017. Т. 10. № 51. С. 9. URL: http://psystudy.ru (дата обращения: 15.06.2020).
- Рикёр, П. Память, история, забвение. М.: Изд-во гуманитарной литературы, 2004.728 с. 22.
- Семенова В.В. Современные концептуальные и эмпирические подходы к понятию «поколение» // Россия реформирующаяся: Ежегодник / Под ред. Л.М. Дробижевой. М.: Институт социологии РАН, 2003. С. 213—237.
- Семилет Н.В. Концепция трансгенерации коллективной травмы: способы исцеления [Электронный ресурс] // Вестник по педагогике и психологии Южной Сибири. 2014. № 2. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/kontseptsiya-transgeneratsii-kollektivnoy-travmy-sposoby-istseleniya (дата обращения: 07.06.2020).
- Gartner S.S , Gelpi C.F. The Affect and Effect of Images of War on Individual Opinion and Emotions // International Interactions. 2016. Vol. 42. P. 172—188. DOI: 10.1080/03050629.2015.1051620
- Gilleard C., Higgs P. Contexts of Ageing: Class, cohort and community, Cambridge: Polity Press, 2005. 358 p.
- Hakoköngäs J. E., Sakki I. H. Visualized Collective Memories: Social Representations of History in Images Found in Finnish History Textbooks // Journal of Community and Applied Social Psychology. 2016. Vol. 26. P. 496—517. DOI:10.1002/casp.2276
- Harper D. Talking about pictures: a case for photo elicitation. Visual Studies. Vol. 17. London: Routledge Publ., 2002. P. 13—26.
- Hirschberger G. Collective Trauma and the Social Construction of Meaning // Frontiers in Psychology. 2018. DOI:10.3389/fpsyg.2018.01441
- Holl T., Ross A. Rethinking Affective Experience and Popular Emotion: World War I and the Construction of Group Emotion in International Relations// Political Psychology. 2019. Vol. 40. DOI:10.1111/pops.12608
- Jones C., Ramanau R., Cross S., Healing G. Netgeneration or Digital Natives: Is there a distinct new generation entering university? // Computers and Education. 2010. Vol. 54. P. 722—732.
- \Joshi A., Dencker J., Franz. G. Generations in Organizations // Research in Organizational Behavior. 2011.Vol. 31. P. 177—205. DOI:10.1016/j.riob.2011.10.002
- Liu J.H., Hilton D. How the past weighs on the present: Social representations of history and their role in identity politics // British Journal of Social Psychology. 2005. Vol. 44. P. 537—556.
- Mannheim K. Essays on the sociology of knowledge. London: Routledge. 1997. 256 p.
- Moliner P., Bovina I. Architectural Forms of Collective Memory // International Review of Social Psychology. 2019. Vol. 32. DOI: https://doi.org/10.5334/irsp.236
- Moliner P., Bovina P., Rikel A. Fedorova N. Émotions du passé et émotions du futur dans les représentations sociales de la guerre. Une étude exploratoire en Russie. [Электронный ресурс]. Adrips Online conference, 2020. URL: https:// osf.io/7r95w/?view_only=773e613c7f6c449895cdb8f672958fd5(дата обращения: 20.02.2021)
- Paez D.R., Liu J.H.-F. Collective memory of conflicts. In: D. Bar-Tal (Ed.). Frontiers of social psychology. Intergroup conflicts and their resolution: A social psychological perspective // Psychology Press. 2011. P. 105—124.
- Rose G. Visual Methodologies. An Introduction to Researching with Visual Materials. London: Sage, 2007. 240 p.
- Schuman H., Scott J. Generations and Collective Memory // American Sociological Review. 1989. Vol. 54. P. 359—381.
- Twenge J.M., Campbell S.M. Birth cohort differences in the Monitoring the Future dataset and elsewhere: Further evidence for Generation Me — Commentary on Trzesniewski and Donnellan // Perspectives on Psychological Science. 2010. Vol. 5. P. 81—88.
- Watkins H., Bastian B. Lest We Forget: The Effect of War Commemorations on Regret, Positive Moral Emotions, and Support for War // Social Psychological and Personality Science. 2019. Vol. 10. DOI: 10.1177/1948550619829067
- Zipris I., Pliskin R., Canetti D., Halperin E. Exposure to the 2014 Gaza War and Support for Militancy: The Role of Emotion Dysregulation // Personality and Social Psychology Bulletin. 2019. Vol. 45. DOI:10.1177/0146167218805988
Информация об авторах
Метрики
Просмотров
Всего: 718
В прошлом месяце: 14
В текущем месяце: 13
Скачиваний
Всего: 234
В прошлом месяце: 3
В текущем месяце: 1