Отношения поколений: представления современного ребенка младшего школьного возраста

Работа направлена на изучение актуального отношения к стареющему человеку у поколения «цифрового детства» в сопоставлении с ожиданиями представителей поколения позднего возраста. Мы предположили, что, на фоне современных трансформаций межпоколенных традиций, можно ожидать признания потомками сохранение эталона поведения предков. Обследованы 284 жителей г. Петропавловск-Камчатский: 40 респондентов от 57 до 80 лет и 122 детско-родительских диад (дети от 8,2 до 9,6 лет, родители — от 27 до 61 года). На первом этапе у родителей с помощью авторской анкеты были получены данные, позволяющие представить их мнение о реальном состоянии взаимоотношений детей с прародителями и важности (не)участия бабушек/дедушек в воспитании внуков. На втором этапе анализ интервью в фокус-группах школьников и геронтологической выборке конкретизировал отношения к человеку позднего возраста и позволил независимым экспертам выделить релевантные категории (на основе контент-анализа). На третьем этапе исследовались варианты отражения(не)согласия старшего поколения с детскими суждениями. Результаты оценивались по шкале Лайкерта. Показано, что, несмотря на значимый выбор детского отношения как нейтрально-снисходительного сострадания, в диапазоне согласия ожидаемого отношения представлены детские варианты преемственности сохранения опыта обязательного и ценного поведения прародителей. Полученные данные акцентируют проблему признания уникальности опыта каждой поколенной группы как источника солидарности поколений и основы культурной адаптации к возрасту.

Почитание родителей и старших — есть основа человеколюбия.

Конфуций

Берегитесь детей! Когда-нибудь они овладеют миром!

Э. Брильянт

Введение

Особенности отношений предков и потомков были и остаются одними из актуальных исследовательских проблем психологической науки. Известно, что человеческое общество существует и развивается благодаря взаимодействию поколений. Можно с уверенностью сказать, что человеческая цивилизация сохранилась во многом благодаря возможности передачи новым поколениям опыта, накопленного предшествующими поколениями, тем самым одновременно обеспечивая реализацию возможностей и традиций социальной общности. Континуум данного конструкта востребован, как в процессе функционирования повседневно-бытовых потребностей, так и в реконструкции накопленного опыта предыдущего поколения, для опоры и наращивания нового пласта способов взаимосвязи подрастающих потомков. В разные эпохи характер отношений предков и потомков определялся спецификой развития общества.

Сегодня мир стремительно меняется, репрезентируя жизнь современников в условиях сильно ускоряющегося темпа и радикальных социоэкономических и культурных трансформаций общества (глобализация, цифровая информатизация и т. д.).

Настоящая реальность также демонстрирует качественные изменения в демографической структуре: увеличение продолжительности жизни; изменение границ и соотношений возрастных групп; появление новых возрастных этапов — «цифрового детства», вхождения во взрослость; увеличение этапа продуктивной профессиональной деятельности, а также появление периода продуктивной постпрофессиональной жизни [1; 21; 23]. По демографическим данным, для сегодняшней России характерно наличие трех и совсем не редкость четырех поколений (дети — родители — прародители — прапрародители). Мы солидарны с мнением исследователей о том, что современные межпоколенные отношения — это широкий пласт взаимодействий, обусловленных особенностями поколенческой идентичности (представлениями, ценностями, направленностью и т. д.) [22].

Это особенно актуально в ситуации, когда «человечеству приходится форсировано адаптироваться к новому миру, который на наших глазах превращается из вертикального в горизонтальный», где ослабевает нормативная модель четкого противопоставления «цифрового детства как особого исторического типа детства» [18, с. 71—72] и взрослости как эталона, «образа потребного его будущего» [15, с. 5]. Кроме того, важно отметить, что сегодня информационно-компьютерные технологии способны выполнять функцию агента социализации ребенка, что, по сути, представляет серьезную конкуренцию институтам социализации [17; 18; 19].

Приходится констатировать факт того, что взрослый перестает быть уникальным носителем культуры, снижается интенсивность общения ребенка со взрослыми и с другими детьми, эффективность традиционных практик воспитания и обучения становится неоднозначной.

В наши дни также произошло принципиально новое «открытие» геронтогенеза — переход видения старости как времени зависимости и угасания к концепции активного старения, что, несомненно, является значительной культурной переменой [3]. В литературных источниках все чаще можно фиксировать варианты представления проблемы старения в концепции «успешной старости» и «парадокса» современной старости: с увеличением возраста субъективное благополучие может быть сохранено и/или даже улучшено [12; 37; 38; 39].

Необходимо также отметить важность осознания обществом того, что старший возраст персонифицирован, интеллектуален, но ограничен во времени; данная объективность, в свою очередь, способствует обоснованию и принятию альтернативной позиции для духовного развития стареющего человека.

Однако нельзя не отметить, что на фоне триумфа активно-продуктивной старости, несомненно принимающей во внимание особую природу долгой жизни, сохраняет высокую актуальность и проблема влияния негативно-ригидных стереотипов старости, запускающих, с одной стороны, формирование деструктивных, зависимо-пассивных поведенческих конструктов самого стареющего человека, а с другой — модели дискриминационного пренебрежения по отношению к старшему поколению со стороны более молодого [7; 10; 35]. Представленные реалии существенно снижают ценностную основу межпоколенных отношений и способствуют увеличению дистанции между поколенческими когортами.

В то же время ряд исследований представлений подрастающего поколения о стареющем человеке свидетельствуют, что образы старения и старости, закладывающие основы собственных способов старения и вероятного своего отношения к старшему поколению, исходно основаны на раннем личном опыте взаимодействия с прародителями [21; 30; 40]. Стереотипы о процессе старения и, в частности, о пожилых людях усваиваются на протяжении всей жизни двумя фундаментальными способами: сверху вниз (от общества к отдельным людям) и с течением времени (от детства до старости) [34]. По мере того как люди стареют, стереотипы, усвоенные в детстве и взрослой жизни, имеют тенденцию в конечном итоге превращаться в «самостереотипы», что часто приводит к негативным последствиям для пожилых людей [33].

Мы поддерживаем мнение некоторых исследователей о том, что межпоколенное взаимодействие играет важную роль в обеспечении психологического благополучия, как пожилых людей, так и подрастающего поколения [24].

Итак, из представленного краткого обзора очевидна важность и необходимость исследований особенности отношений прародителей и потомков в условиях современной реальности.

Данный факт дает основание сформулировать цели исследования:

— проанализировать потенциальный опыт (не)возможного взаимодействия школьников с родственниками старшего поколения;

— изучить, с одной стороны, актуальное отношение детей младшего школьного возраста к стареющему человеку и, с другой стороны, — ожидаемое старшим поколением отношение детей к ним.

Опираясь на описанные подходы, мы предположили, что, несмотря на трансформацию традиционных форм межпоколенного взаимодействия и стремительные современные изменения социокультурного контекста жизнедеятельности разных поколений, можно ожидать сохранения эталона совладающего поведения предков, который оценивается потомками как наиболее ценный и обязательный опыт.

Организация и методики исследования

Общую выборку исследования составили 284 респондента: 122 пары «ребенок—родитель» и 40 участников в возрастном диапазоне от 57 до 80 лет.

Детскую выборку представляли 122 младших школьника в возрасте от 8,2 до 9,6 лет (52,5% девочек и 47,5% мальчиков).

В родительскую группу (84,4% матерей и 15,6% отцов) входили респонденты от 27 до 61 года (42,6% — 27—35 лет; 53,4% — 36—61 лет). Высшее образование имели 52,5% респондентов, среднее специальное образование — 25,5%, среднее — 31,9%. О полной семье информировали 77,9% родителей.

От родителей для каждого несовершеннолетнего респондента было получено письменное согласие на его добровольное участие в исследовании. Все обследованные школьники не имели серьезных заболеваний, трудностей в социализации и проблем в когнитивном развитии.

Выборку старших испытуемых составили постоянные участники геронтологической арт-группы в возрасте от 57 до 80 лет: 47,5% — 57—65 лет; 45,0% — 66—75 лет; 7,5% — 76—80 лет. Из них 70,0% — женщины и 30,0% — мужчины; 25,0% состояли в браке, 12,5% — разведенные, 62,5% — вдовы и вдовцы. Высшее образование имели 22,5% респондентов, среднее и среднее специальное образование — 77,5%. Не работали 47,5%. Проживали вместе с детьми и/или внуками и осуществляли большую часть функций по уходу за детьми 17,5%; отдельно проживали, но общались и оказывали ситуативную помощь 57,5%; проживали отдельно, общение и помощь в воспитании наследников крайне ограниченные — 25,0%.

С взрослыми участниками также было подписано этическое соглашение, позволяющее предоставлять результаты исследования профессиональному сообществу.

Исследование осуществлялось в несколько этапов.

Первый этап проводился в рамках подготовки к «Международному дню пожилого человека», нами были использованы следующие методы:

— анкетирование родителей. Анкета включала как стандартные вопросы о социально-демографических характеристиках участвующего родителя и всех прародителей, представляющих семью школьника, так и ряд вопросов, уточняющих степень использования родителями поддержки от прародителей по уходу/воспитанию своих внуков; информацию о возможности (не)общения ребенка со своими бабушками и дедушками, а также вопросы, направленные на сбор данных мнения родителей о важности (не)участия старшего поколения в воспитании потомков. Предполагалось, что анкетные данные представят сведения о потенциальном опыте (не)возможного взаимодействия участвующих в исследовании школьников с родственниками старшего поколения.

— интервью в фокус-группах по 10—12 участников детской и геронтологической выборки. Сбор данных у учащихся проводился в общеобразовательных школах города Петропавловск-Камчатского, а в когорте пожилых участников — на экспериментальной площадке «Центра развития личности и психолого-педагогической помощи населению» КамГУ имени Витуса Беринга.

В роли модераторов выступили студенты выпускных курсов психолого-педагогического факультета КамГУ (n=26, от 21 до 24 лет). Интервьюируемым задавались вопросы: «Как, по вашему мнению, важно/необходимо/следует/принято относиться к пожилому и старому человеку?». Предлагалось перечислить возможные варианты. В последующей групповой дискуссии обсуждались ответы на уточняющие вопросы (например: «Почему вы так считаете?», «Как вы можете объяснить/описать озвученное отношение?»).

Исследовательской целью второго этапа являлось проведение независимыми экспертами анализа ответов, полученных в фокус-группах. Обработка данных реализовывалась с помощью конвенционального контент-анализа (обобщение ответов, выделение количественных категорий и составление релевантного перечня «отношения к стареющему человеку») [15]. Кодирование категорий осуществлялось авторами совместно с экспертами в ходе групповой дискуссии.

Роль экспертов выполняли студенты заочного отделения психолого-педагогического факультета КамГУ имени В. Беринга, получающие второе высшее образование (n = 25, от 18 до 47 лет).

На третьем этапе респондентам старшего поколения (n=26, от 65 до 72 лет) было предложено выразить свое согласие (несогласие) с детскими суждениями о доминантных отношениях к стареющему человеку. Ответы предлагалось оценивать по шкале Лайкерта в диапазоне от —3 до +3, где 3 балла — полностью согласен, 2 — скорее согласен, 1 — частично согласен, 0 — трудно сказать, согласен или не согласен, —1 — частично не согласен, —2 —скорее не согласен, —3 — совершенно не согласен. Суждения со средним баллом от —3 до —1 были оценены как отражающие несогласие; те, которые набрали от +1 до +3 — как согласие; оценка от < —0,99 до +0,99 отнесена к нейтральной позиции. Для каждого компонента подсчитывался средний балл.

Для статистического анализа данных применялся метод описательной статистики, критерий углового преобразования Фишера (φ) и критерий согласия Пирсона (χ2).

Результаты исследования

Анализ социально-демографических характеристик испытуемых старшего поколения свидетельствует о том, что среди прародителей значимо преобладают бабушки (средний возраст 58 лет), имеющие высшее или специальное образование (табл. 1).

Обращает на себя внимание факт продолжающейся трудовой занятости большей части исследуемой когорты, имеющей статус пенсионера. Важно отметить, что жители Камчатского полуострова относятся к льготным категориям установления страховой пенсии по возрасту: женщинам — в 51 год и 6 месяцев и соответственно мужчинам — по достижении возраста 56 лет и 6 месяцев [14]. В то же время анализ литературных источников фиксирует данные о том, что именно статус официального пенсионера зачастую выступает триггером «сближения» с внуками. Отдельные исследователи представляют данные о том, что именно у бабушек в возрасте до 65 лет сочетаются возникшая возможность и потребность взаимодействия с внуками до 10—12 лет, что, собственно, усиливает представленные выше размышления [4; 9]. На наш взгляд, в качестве объяснения обозначенных противоречий, или скорее тенденций к ним, можно представить аргументы о существующей потребности стареющего человека одновременно получать пенсионное пособие и заработанную плату и/или важности сохранения трудовой занятости для самостоятельного поддержания качества жизни, активности и автономии [2]. На настоящий момент довольно часто данная ситуация не является альтернативной.

Значимо большая часть родителей (p ≤0,05) трудовую занятость старшего поколения, проживание прародителей в территориальной отдаленности, труднодоступности и часто в условиях информационной изолированности обозначили как негативный регионально-специфический фактор ограничения общения с внуками (рис. 1).

Далее проанализируем другие данные анкетирования родителей. Мы использовали в анализе родительской анкеты объективные данные отдельных авторов, подтверждающие факт того, что особенности взаимодействий «старших и молодых родителей» в вопросах поддержки и заботы о детях зависят от типа домохозяйства [26].

Наше исследование показало, что больший процент (p≤0,01) родительских выборов свидетельствует о тенденции к низкой степени прародительского участия в помощи и сопровождении периода детства своих потомков (рис. 2).

В то же время родители демонстрируют значимо частый выбор (p≤0,05) своих ответов, подтверждающих их убеждения в том, что лучше, когда бабушки и дедушки ограниченно участвуют и/или не участвуют в воспитании внуков.

Таким образом, полученные сведения из анкетных данных свидетельствуют скорее о дефиците потенциального опыта (не)возможного взаимодействия младших школьников с родственниками старшего поколения. К сожалению, наши результаты совпадают с российскими демографическими тенденциями последних лет, что дает основание размышлять об ослаблении взаимообмена межпоколенческими функциями [6].

Вероятно, данный факт может свидетельствовать о трансформации традиционных форм межпоколенного взаимодействия между старшими родителями и их детьми и соответственно внуками. В качестве подкрепляющей иллюстрации наших данных можно обратиться к современной публицистике, где все чаще обсуждаются факты нарастания демонстрации современными российскими прародителями в качестве «реалий современной нормы» роли «визитного гувернера» и спорадической рекреационной активности, совмещенной с материальной поддержкой внуков [26, с. 44].

Проанализируем далее результаты интервью в фокус-группах1 с детьми и пожилыми респондентами.

Экспертами на основе семантического сходства из общего количества ответов (162 младших школьников и 128 респондентов старшего поколения) были выделены категории «отношения к пожилому и старому человеку» (табл. 2).

Сравнительный анализ представленности категорий фиксирует групповую специфику: респонденты младшего школьного возраста значимо чаще (p≤0,01) озвучивали свое отношение к старшему поколению в последовательности «жалеть—уважать», а в старшей возрастной когорте — «понимать—уважать».

Кроме того, обнаруживается, что в детской выборке категории «понимать» и «почитать» не релевантные, и несколько учеников (их ответы отнесены в категорию «не знаю») вообще не смогли описать своего отношения к старикам. В качестве объяснения школьниками были предъявлены следующие аргументы: отсутствие личного опыта взаимодействия со стариками; непонимание (непринятие) разницы между стариками и «другими взрослыми»; непривлекательность, скука и малая значимость дискуссии.

Следующим шагом на основе уточняющих суждений был реализован качественный анализ доминантных категорий отношений: в группе младших школьников — категории «жалеть» (d.f.= 150; p≤0,01), а в выборке старшего поколения — категорий «понимать» (d.f.=25; p≤0,01) и «уважать» (d.f.=20; p≤0,01).

Обратимся к конкретным примерам ответов и результату их анализа в группе младших школьников. На 115 выборов «жалеть» школьниками были представлены 244 объясняющих суждения: из них по одному примеру привели 19,3% участников, по два ответа — 12,7%, по три варианта зарегистрировано у 10,7% школьников, по четыре примера — у 3,3% и у 2,0% респондентов было пять ответов.

Эксперты все ответы структурировали по компонентам и определили уровень их выраженности (табл. 3.)

Итак, результат контент-анализа описаний детского отношения «жалеть» к стареющему человеку демонстрирует его многозначность и многокомпонентность. Однако статистическая значимость (d.f.=66; p≤0,05) определяется только у компонента, отражающего описательную картину внешних проявлений низкой физической (телесной) компетентности, незащищенности и неприспособленности к жизни в старости — «физиологические утраты».

Теперь обратимся к ответам, объясняющим смысловое содержание двух значимо доминантных категорий ожидаемого старшим поколением отношения к ним детей с близким весом — «понимать» и «уважать». Результат контент-анализа уточняющих суждений в обозначенных категориях фиксирует их тождественность, что авторам позволило объединить их в общую категорию «понимать—уважать», которая представляет отражение отношения в целом как: потребность в признании опыта, заслуг и достоинств, поиска компромисса, способности сопереживания и понимания эмоционального состояния поколения позднего возраста (табл. 4).

Нам представляется, что также важно продемонстрировать примеры ответов в категории отношения «почитание», отражающего ожидание старшим поколением признания потомками важности и глубокого уважения к прожитой ими жизни с точки зрения ее наследия («Хоть чуть-чуть быть моим отражением», «Сохранять в себе меня», «Продолжить мое творение фриволите», «Буду даже там, надеюсь на небе, счастлив, если сохранят мой утес, снасти и мой ритуал подледной рыбалки»).

Следующая исследовательская задача состояла в анализе степени (не)согласия респондентами старшего поколения с утверждениями, входящими в компоненты детской категории отношений «жалеть» (рис. 3).

Респонденты старшего поколения выразили свое несогласие с детским выбором с самой высокой частотой компонентов «физиологические утраты» и «так принято». Вероятно, для взрослой выборки такой вариант описания отношения интерпретируется как негативное, довольно стереотипно-традиционное отношение к старости с преобладанием картины скорее уничижительно снисходительного сострадания. Самый высокий балл согласия старшие участники отдали отношению как способности ребенка понимать состояние стареющего человека (компонентам «сопереживание») и готовности выражать ему чувство признательности («благодарность»).

Обсуждение результатов

В данной работе авторами была предпринята попытка изучить возможные варианты актуального и ожидаемого отношения к стареющему человеку с позиции детей младшего школьного возраста и взрослых, достигших этапа геронтогенеза.

Наше исследование показало, что в целом респонденты детской выборки репрезентируют картину актуального отношения к старикам скорее через призму дефицита потенциального опыта взаимодействия со своими прародителями. В качестве объяснения можно привести ряд аргументов.

Значительная часть (33,9%) бабушек и дедушек наших испытуемых не входят в диапазон пожилого и старческого возраста (в соответствии с классификацией ВОЗ), и, вероятно, вряд ли они могут в «своем молодом прародительстве» в полном объеме транслировать образ старения и старости.

Кроме того, ранее в других наших работах [12; 36] мы фиксировали данные о том, что за последнее десятилетие во многих камчатских семьях отношения детей и прародителей все чаще носят скорее факультативный характер, что также нашло отражение в настоящем исследовании. Так, больше половины родителей указали на недостаточность общения своего ребенка со старшим поколением и 84,5% «молодых» семей подтвердили факт существующей ситуативной поддержки прародителями преимущественно в материальной форме. Среди доминантных факторов, уточняющих дефицит живого общения предков и потомков, респонденты отмечают объективно вынужденную потребность сохранять трудовую занятость старшим поколением пенсионного возраста, территориальную отдаленность и труднодоступность в условиях информационной изоляции. Скудность и сложность общения из-за постоянного проживания старшего поколения «на материке» за пределами камчатского полуострова сложно рассматривать как «уважительно-смягчающий» фактор [11]. Мы абсолютно солидарны с мнением О.Ю. Стрижицкой, М.Д. Петраш о том, что современный человек достаточно мобильный, часто семейные поколения разделены территориально внутри одной страны, могут находиться в разных странах и на разных континентах, но однако в эпоху высоких информационных технологий данное обстоятельство не может являться объективным ограничением общения ребенка и прародителей [21].

Важность и значимость общения ребенка с бабушкой и дедушкой, как одного из доминантных факторов формирования образа стареющего человека, находят отражения в некоторых современных исследованиях. Так, в работе А. Фламиона др. (Flamion, et. al.) на выборке 1151 бельгийских детей и подростков в возрасте от семи до шестнадцати лет было обнаружено, что частые и дружелюбные контакты с прародителями (чаще с бабушками) коррелируют с более благоприятными чувствами к пожилым людям [31].

Результаты другого исследования показали, что у старших дошкольников с опытом дефицита прародительского общения образ старого человека не персонализирован, в целом представляет собранный конструкт из «чужих» или «ничьих стариков» чаще по стереотипным признакам физиологических утрат и индифферентных эмоций [36].

Здесь нельзя не упомянуть тот факт, что в современном обществе наблюдается тенденция к использованию всех возможностей и достижений биотехнологий для поддержания состояния «антистарения», где визуальный образ человека играет определяющую роль в восприятии стареющего человека и выполняет функцию противопоставления опыта долгой жизни физическому увяданию [13; 25].

Мы также поддерживаем мнение исследователей о роли семьи, значимости типа семейного воспитания, содержания общения со значимыми взрослыми (родителями, прародителями) для формирования у ребенка ценностного отношения к старшему поколению, а также своей будущей самооценки и психологического благополучия [16; 35]. Необходимость формирования отношения ребенка к людям пожилого возраста, как обязательной части системы «ребенок—взрослый», способной выступать первоосновой всех видов последующих отношений ребенка к действительности и быть изначальным условием самого человеческого существования и интенций развития ребенка, подчеркивается в классических работах отечественных психологов [3; 8; 27].

В настоящем исследовании потребность в признании опыта, поиске компромисса, способность к сопереживанию и понимание эмоционального состояния стариков включены респондентами старшего поколения в приоритетность описания своего ожидаемого отношения через доминантные категории «понимать—уважать». Вероятно, «научить» такому варианту отношения потомков к предкам факультативно крайне проблематично, что в принципе находит подтверждение в результатах анализа ответов детской выборки.

Актуальное отношение младших школьников к стареющему человеку представлено через многокомпонентную категорию «жалеть». В этимологическом словаре русского языка мы находим трактовку слова «жалеть» как часто употребляемого в значении «люблю, уважаю», обозначающего контекст ценности, признания, почитания, сострадания [28]. Однако мы возьмем смелость утверждать, что результаты контент-анализа описаний доминантных категорий отношений в детской выборке демонстрируют отношение к старикам скорее как картину нейтрально-снисходительного сострадания. Данный детский выбор респонденты старшего поколения не включили в диапазон согласия с ожидаемым к ним отношением.

С невысокой частотой выбора младшие школьники представили примеры своей способности понимать состояние стареющего человека, готовности выражать ему чувство признательности и уважительного отношения за опыт долгой жизни, что старшей когортой было подтверждено как согласие с ожидаемым к ним отношением. На наш взгляд, данный результат можно объяснить фактом того, что, несмотря на трансформации традиционных форм межпоколенного взаимодействия, многие российские семьи осознанно поддерживают межпоколенческую коммуникацию на основе сохранения социокультурных традиций нескольких поколений, не утрачивая «коды» приоритета диалога культур и преемственности поколений.

Мы поддерживаем мнение некоторых исследователей о том, что старшее поколение обладает огромным потенциалом для демонстрации потомкам возможностей «овладения искусством жизни в контексте развития способности вдохновлять себя и окружающих, создавать собственный ритм и темп жизни, наслаждаться радостью живого человеческого общения и в целом выстраивать конструктивный диалог с миром» [29, с. 85].

Осознание важности и уважения различий потребностей в каждом жизненном периоде, уникальности опыта отношений поколенных групп как ценного и обязательного может являться ключом партнерского диалога поколений и основой культурной адаптации к возрасту. Кроме того, для построения устойчивых и обоюдно удобных взаимоотношений между поколениями необходимо двигаться от одинаковости к индивидуальности, а также определить принципы, на которых может быть создана всеобщая культурная адаптация к возрасту [3].

Выводы

1. Анализ анкетных данных, уточняющих точку зрения родителей о потенциальном опыте взаимодействия их детей с поколением позднего возраста, свидетельствует о тенденции к низкой степени прародительского участия в сопровождении периода детства своих внуков и в целом репрезентирует картину дефицита живого общения предков и потомков. Причинами зафиксированного факта являются территориальная отдаленность проживания старшего поколения, сохранение их трудовой занятости при нахождении в статусе пенсионера и проблемы разногласия взрослых. Ответы родителей школьников показали, что отношения их детей и их родителей все чаще носят факультативный характер, где ситуативное финансирование внуков наряду с эпизодической досуговой активностью оцениваются как норма отношений, реалия современной жизни.
2. Результат интервью в фокус-группах младших школьников позволяет представить количественно категории отношения детей к старшему поколению в последовательности «жалеть — уважать — любить — помогать — терпеть — не знаю», где только категория «жалеть» статистически доминантна. Качественный анализ выделенной категории раскрывает ее содержательную многозначность и многокомпонентность, но статистическую значимость выявляет один компонент, отражающий описательную картину внешних проявлений физической некомпетентности, незащищенности и неприспособленности к жизни стареющего человека — «физиологические утраты». В целом большая часть детской выборки демонстрируют актуальное отношение к прародителям как вариант нейтрально-снисходительного сострадания и соблюдения формальных, стереотипно-правильных норм поведения, опираясь на собирательный образ «неперсонализированного» человека на позднем этапе онтогенеза.
3. В геронтологической когорте ожидаемое отношение детей к ним репрезентируется значимой категорией «понимать—уважать», отражающей позицию крайней важности признания потомками их опыта, поиска компромиссов взаимодействия, готовности к сопереживанию и принятию эмоционального состояния человека позднего возраста. Этот результат фиксируется и в данных о согласии старших участников с детскими вариантами (с невысокой частотой выбора), демонстрирующими преемственность сохранения эталона обязательного и ценного поведения предков. В диапазон несогласия респонденты позднего возраста отнесли компоненты с самой высокой частотой детского выбора, которые, с точки зрения старшего поколения, описывают отношения к ним скорее как уничижительное сострадание.
4. Потребность и готовность стареющего человека к мобилизации и реализации огромной палитры своего жизненного потенциала для демонстрации потомкам особой важности признания уникальности и своеобразия опыта каждого поколения может выступить источником взаимодополняемости и солидарности поколений как основы культурной адаптации к возрасту.

Ограничения и перспективы исследования

Критически анализируя результаты представленной работы, было бы интересно рассмотреть их в контексте ограничений исследования.

Итак, в детско-родительской паре участвовал только один родитель и в большей части это были матери. Несмотря на то, что отдельные работы подтверждают большую схожесть детских взглядов с матерью в области межгрупповых отношений [30], мы допускаем, что отсутствие «гендерной полноты» родительской выборки может снижать потенциал обобщения анкетных данных родителей.

Другое ограничение нашего исследования связано с проблемой сложности формирования однородной выборки, включающей семьи с равными возрастными диапазонами у межпоколенных представителей и условной схожестью по экономическим и социально-культурным характеристикам.

К относительным ограничениям можно отнести специфику выборки старших испытуемых, состав которой представили постоянные участники геронтологической арт-группы. Возможно, при участии только добровольных пожилых респондентов, с сохранной активностью и мотивацией, теряется информация о менее активном стареющем человеке; на наш взгляд, данное обстоятельство допускает риск искажения исследовательской картины.

И наконец, мы согласны со многими исследователями, которые считают, что межпоколенные отношения являются многогранным, многоаспектным явлением, затрагивающим различные системы отношений человека. Исследования отдельных аспектов данного феномена также ограничивает возможность целостного рассмотрения отношений между поколениями [22].

Подводя итог всему выше сказанному, перспективой дальнейшего исследования авторы видят изучение проблемы межпоколенной солидарности, как в семейном, так и в несемейном контексте.

Релевантным может быть также изучение проблемы психологической культуры и готовности пожилого человека к партнерскому диалогу с подрастающим потомком.

Другое перспективное направление — реализация программ межпоколенного сотрудничества, ориентированных на «формирующую силу» межпоколенных эффектов и/или межпоколенной трансмиссии.

Таблица 1

Социально-демографические характеристики старшего поколения (N=395)

Рис. 1. Сопоставление частоты выборов и формат (не)общения детей с прародителями

Рис. 2. Сопоставление частоты выборов типов семей по степени использования поддержки прародителей по воспитанию детей и уходу за ними

1 Авторы выражают благодарность студентам психолого-педагогического факультета КамГУ имени В. Беринга за помощь в записи стенограмм.

Таблица 2

Сопоставление частоты выбора категорий «отношения» в группе младших школьников
и респондентов старшего возраста

Таблица 3

Частотное распределение в группе младших школьников компонентов категории отношения «жалеть»

2 Мы сохранили семантику и грамматику детских высказываний.

Таблица 4

Представленность категории отношения «понимать—уважать» в геронтологической выборке

Рис. 3. Соотношение степени (не)согласия респондентов старшего поколения с компонентами детской
категории «жалеть»

3 Семантика и грамматика высказываний респондентов сохранена.

1. Амбарова П.А. Образовательные стратегии в структуре модели «успешного» старения [Электронный ресурс] // Материалы III международного форума «Cognitive Neuroscience—2020» (г. Екатеринург, 11—12 декабря 2020 г.). Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2021. С. 56—60. URL:https://elar.urfu.ru/handle/10995/95455 (дата обращения:10.04.2021).
2. Барсуков В.Н., Шабунова А.А. Тренды изменения трудовой активности старшего поколения в условиях старения населения // Проблемы развития территории. 2018. № 4(96). С. 87—103. DOI:10.15838/ptd.2018.4.96.6
3. Биггз С., Хаапала И. Долгая жизнь, взаимопонимание и эмпатия поколений / Пер. с англ. А.А. Ипатовой // Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 2016. № 2. С. 46—58. DOI:10.14515/monitoring.2016.2.03
4. Буланова Д.Д. Роль старшего поколения в воспитании дошкольников // Научное отражение. 2017. № 4 (8). С. 9—11.
5. Выготский Л.С. Психология развития человека. М.: Смысл; ЭКСМО, 2003. 1136 с.
6. Горлин Ю.М., Ляшок В.Ю., Малева Т.М. Повышение пенсионного возраста: позитивные эффекты и вероятные риски // Экономическая политика. 2018. № 1. С. 148—179.
7. Елютина М.Э., Чеканова Э.Е. Социальная геронтология. М.: ИНФРА, 2004. 157 с.
8. Запорожец А.В. Избранные психологические труды. М.: Директ-Медиа, 2008. 1287 с.
9. Краснова О.В. Роль бабушки: сравнительный анализ // Психология зрелости и старения. 2000. № 2. С. 89—114.
10. Краснова О.В. Эйджизм в работе с пожилыми людьми // Психология старости и старения / Сост. О.В. Краснова, А.Г. Лидерс. М.: ACADEMA, 2003. С. 354—362.
11. Кулик А.А. Специфика образа жизни людей, проживающих в сложных климатогеографических условиях // Вестник Кемеровского государственного университета. 2020. № 22(1). С. 139—151. DOI:10.21603/2078-8975-2020-22-1-139-151
12. Наумова В.А. Диалог поколений: культурно-исторический подход // Материалы Первого международного симпозиума по культурно-исторической психологии «Актуальные проблемы культурно-исторической психологии» (г. Новосибирск, 17—19 ноября 2020 г.). Новосибирск: Из-во НГПУ, 2020. С. 45—57.
13. Низамова А.Н. Активное долголетие и внешний вид: как теоретическая концепция регулирует самовосприятие в старшем возрасте? [Электронный ресурс] // Журнал исследований социальной политики. 2016. Том 14. № 4. С. 569—582. URL:https://jsps.hse.ru/issue/view/268 (дата обращения:10.04.2021).
14. Пенсионная реформа в России [Электронный ресурс]. URL://http://pensiya.molodaja-semja.ru/reforma/ (дата обращения:10.04.2021).
15. Поливанова К.Н. Детство в меняющемся мире // Современная зарубежная психология. 2016. Том 5. № 2. С. 5—10. DOI:10.17759/jmfp.2016050201
16. Постникова М.И. Межпоколенные отношения в контексте культурно-исторической концепции // Мир науки, культуры, образования. 2010. № 4(23). С. 125—128.
17. Смирнова Е.О., Смирнова С.Ю., Шеина Е.Г. Родительские стратегии в использовании детьми цифровых технологий // Современная зарубежная психология. 2019. Том 8. № 4. С. 79—87. DOI: 10.17759/ jmfp.2019080408
18. Солдатова Г.У. Цифровая социализация в культурно-исторической парадигме: изменяющийся ребенок в изменяющемся мире // Социальная психология и общество. 2018. Том 9. № 3. С. 71—80. DOI: 10.17759/sps.2018090308
19. Солдатова Г.У., Вишнева А.Е. Особенности развития когнитивной сферы у детей с разной онлайн активностью: есть ли золотая середина? // Консультативная психология и психотерапия. 2019. Том 27. № 3. С. 97—118. DOI: 10.17759/cpp.2019270307
20. Старчикова М.В. Адаптивные стратегии лиц пожилого и старческого возраста в контексте межпоколенного взаимодействия // Известия Алтайского государственного университета. 2010. № 2(2). С. 127—130.
21. Стрижицкая О.Ю., Петраш М.Д. Несемейные межпоколенные отношения: проблемы и перспективы // Вестник Санкт-Петербургского университета. Психология. 2019а. № 9(3). С. 243—253. DOI: 10.21638/spbu16.2019.302
22. Стрижицкая О.Ю., Петраш М.Д. Методологические проблемы и подходы к эмпирическому исследованию межпоколенных отношений [Электронный ресурс] // Мир науки. Педагогика и психология. 2019б. № 6. URL:https://mir-nauki.com/PDF/108PSMN619.pdf (дата обращения:10.04.2021).
23. Сыманюк Э.Э., Буковей Т.Д., Зеер Э.Ф. Трансвитальность как фактор преодоления кризиса утраты профессии // Материалы III международного форума «CognitiveNeuroscience — 2020» (г. Екатеринург, 11—12 декабря 2020 г.). Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2021. С. 88—91. URL: https://elar.urfu.ru/handle/10995/95463 (дата обращения:10.04.2021).
24. Тайкова Л.В., Тайков С.М. Проблема межпоколенных отношений в современном обществе и семье // Вестник Новгородского государственного университета. 2015. № 5(88). C. 92—95. 
25. Чернышкова Е.В. Визуальный образ старости в контексте современной жизни // Научные проблемы гуманитарных исследований. 2011. № 9. С. 288—293.
26. Шарин В.И., Кулькова И.А. Влияние помощи старшего поколения на рождаемость в России // Народонаселение. 2019. № 2. С. 40—50. DOI:10.24411/1561-7785-2019-00014
27. Эльконин Д.Б. Психическое развитие в детских возрастах. М.: Институт практической психологии; Воронеж: НПО МОДЭК, 1995. 416 с.
28. Этимологический онлайн-словарь русского языка М. Фасмера [Электронный ресурс]. URL: https://lexicography.online/etymology/vasmer/ (дата обращения:10.04.2021).
29. Яфальян А.Ф. Эстетическое самовыражение детей в условиях межпоколенческого диалога // Педагогическое образование в России. 2017. № 12. С. 80—86.
30. Flamion A., Missotten P., Jennotte L., Hody N., Adam S. Old Age-Related Stereotypes of Preschool Children. Front. Psychol. 2020. Vol. 11. P. 807. DOI:10.3389/fpsyg.2020.00807
31. Flamion A., Missotten P., Marquet M., Adam S. The influence of contacts with grandparents on the views of children and adolescents on the elderly. Child of Dev. 2019. Vol. 90(4). P. 1155—1169. DOI:10.1111/cdev.12992
32. Hsieh H.F., Shannon S.E. Three Approaches to Qualitative Content Analysis // Qualitative Health Research. 2005. Vol. 15(9). P. 1277—1288. DOI:10.1177/1049732305276687
33. Levy B.R, Myers L.M. Preventive health behaviors influenced by self-assessment of aging. Preventive medicine. 2004. Vol. 39(3). P. 625. DOI: 10.1016/j.ypmed.2004.02.029.
34. Levy B.R. The embodiment of the stereotype: A psychosocial approach to aging. Current trends in psychological Science. 2009. Vol. 18(6). P. 332—336. DOI:10.1111/j.1467—8721.2009.01662.x.
35. Mendonsa J., Marquez S., Abrams D. Children's attitudes toward the elderly: Current and future directions. In: Ayalon L., Tesch-Römer C. (eds) Contemporary Perspectives on Ageism. International Perspectives on Aging. 2018. Vol. 19. P. 517—548. DOI:10.1007/978-3-319-73820-8_30
36. Naumova V.A., Glozman J.M. Representations of old age in childhood // Lurian Journal. 2021. Vol. 2 (1).  P. 63—79. DOI:10.15826/Lurian.2021.2.1.4
37. Rowe J.W., Kahn R.L. Successful aging // The Gerontologist. 1997. Vol. 37(4). P. 433—440. DOI:10.1093/geront/37.4.433
38. Strizhitskaya O. Aging in Russia // The Gerontologist. 2016. Vol. 56(5). P. 795—799 DOI:10.1093/geront/gnw007
39. Tornstam L. Gerotranscendence. A Developmental Theory of Positive Aging. New York: Springer, 2005. 226 p. URL: http://repositorii.urindo.ac.id/repository2/files/original/94bf151af9fff10ee512fe9032b10e5536cb401a.pdf (дата обращения: 10.04.2021).
40. Vauclair C.M., Rodrigues R.В., Marques S., Esteves C.S., Cunha F., Gerardo F. Doddering but deareven in the eyes of young children? Age stereotyping and prejudice in childhood and adolescence // Int. J. Psychol. 2018. Vol. 53. P. 63—70. DOI:10.1002/ijop.12430