Психологическая суверенность как предиктор эмоциональной устойчивости в ранней и средней взрослости^*

Введение

Настоящее исследование осуществлено при опоре на научную парадигму позитивной психологии, укрепляющую свои позиции в клинической психологии, и теорию психологической суверенности, встретившую широкую поддержку в прикладной персонологии. Позитивная психология, постулируя неизбежность негативного и позитивного и индивидуальности и жизнедеятельности, переводит вектор внимания с рассмотрения человеческих уязвимостей разного рода (болезней, рисков и пр.) на поиск опорных для преодоления трудных жизненных ситуаций качеств и феноменов - ресурсов [Касаткин, 2010]; [Нартова Бочавер, 2009]; [Харламенкова, 2012]; [Joseph, 2010]. Ресурсы могут быть внешними по отношению к субъекту (социальная и предметная среда, деятельность) или диспозициональными, находящимися внутри него и обеспечивающими его жизнестойкость.

Многочисленные данные свидетельствуют о том, что чем более дифференцированными оказываются способы взаимодействия человека с миром, в том числе - и его онтологические языки, тем тоньше организованы процессы адаптации, тем, в конечном счете, выше жизнестойкость субъекта [Нартова Бочавер, 2009]; [Нартова-Бочавер, 2012].

Психологическая суверенность представляет собой закрепленный опыт успешного взаимодействия человека с повседневной реальностью с использованием разных бытийных языков - телесных, территориальных, социальных, аксиологических. Поэтому, исходя из феноменологического смысла суверенности как формы отражения субъектности, мы можем ожидать, что наличие этой черты в развитом состоянии способствует сохранению устойчивой траектории развития.

В ранее проведенных исследованиях была изучена роль психологической суверенности как черты личности в поддержании разных аспектов социального и личного благополучия [Нартова-Бочавер, 2013]; [Нартова-Бочавер, 2007]; [Нартова-Бочавер, 2005]; [Нартова-Бочавер, 2014а]; [Панина, 2006]. Было показано, что суверенность обладает эволюционным и социальным значением, адаптируя человека и помогая ему встраиваться в новые жизненные обстоятельства без риска утраты собственной идентичности и аутентичности. Однако ограничение этих работ состоит в том, что, во-первых, не изучался эмоциональный фон субъекта как показатель благополучия, и, во-вторых, что убедительно доказанные феномены были продемонстрированы в основном на подростково-юношеской выборке.

О диспозициональной суверенности взрослых людей известно к настоящему моменту недостаточно. Между тем можно предположить, что, будучи чертой низшего порядка, психологическая суверенность меняет свой смысл и предназначение во внутриличностном пространстве, что нюансы ее отношений с другими качествами и свойствами субъекта могут видоизменяться на протяжении онтогенеза, предоставляющего многочисленные вызовы сохранению личностных границ [Бальтес, 1994]; [Бочавер, 2008]; [Карабанова, 2005]; [Нартова-Бочавер, 2005а]; [Havighurst, 1972]. Все это и стимулировало настоящее исследование, объектом которого стало психологическое благополучие, предметом - возможности психологической суверенности как предиктора эмоциональной устойчивости.

Гипотезы исследования: диспозициональная суверенность представляет собой предиктор эмоциональной устойчивости; эта связь модерирована возрастом респондентов.

Процедура исследования

Респондентами были 288 добровольцев (из них 89 мужчин), жителей Москвы, изучающих психологию на разных отделениях университетов Москвы и относящихся к двум возрастным группам: молодости (ранней взрослости) (N=199, Мвозр=19,5, SD=1,4) и средней взрослости (N=89, Мвозр=32,8, SD=7,8).

Использовались следующие опросники:

•  Суверенность психологического пространства-2010, включающая одну общую и шесть частных субшкал (Суверенность Физического Тела, Территории, личных Вещеи, временных Привычек, Социальных Связеи и енностеи);

•   Краткая форма оценки позитивного и негативного аффекта, включающая субшкалы Негативного и Позитивного аффекта;

•  Шкала депрессии, включающая четыре субшкалы, описывающие симптоматическую депрессию (Отсутствие позитивных эмоций, Печаль, Соматизацию, Межличностные проблемы) [Андрющенко, 2003]; [Нартова-Бочавер, 2014]; [Radloff, 1977]; [Thompson, 2007]; [Watson, 1988].

Шкалы прошли психометрическую подготовку, в настоящем исследовании показатель внутренней согласованности альфа Кронбаха составил от 0.51 до 0.87.

Результаты и их обсуждение

Полученные данные свидетельствуют, что в сравниваемых возрастных группах различия по измеряемым переменным практически отсутствуют (Таблицы 1 и 2): критерий Манн-Уитни подтвердил наличие значимого превышения у молодых респондентов только по шкале Суверенности ценностей (U=6636, p=0,0006), а среди показателей эмоциональной устойчивости - по шкалам Соматизации и Межличностных проблем (соответственно, U=6700,5, p=0,0009 и U=7606,5, p=0,047). Таким образом, можно констатировать, что формально значимых различий нет.

Таблица 1.

Средние значения показателей суверенности в исследованных возрастных группах

Примечание. * - значимые различия на уровне p<0,01.

Таблица 2.

Средние значения показателей эмоциональной устойчивости в исследованных возрастных группах

Примечание. * - значимые различия на уровне p<0,05, **- на уровне p<0,01, *** - на уровне p<0,00

Однако дальнейшие углубленные расчеты показывают, что связи между диспозициональной суверенностью и показателями эмоциональной устойчивости в разных возрастных группах существенно различаются, содержательно и феноменологически. Результаты регрессионного анализа представлены в Таблицах 3 и 4.

Таблица 3.

Результаты регрессионного анализа: вклад показателей суверенности в показатели эмоциональной устойчивости у молодых респондентов

Примечание. Приведены показатели в, значимые при p<0.05.

Данные, полученные на молодых респондентах, показывают, что диспозициональная суверенность в значительной степени определяет эмоциональную устойчивость субъекта (получено 33 значимых связи). Так, суверенность представляет собой антипредиктор негативного аффекта, депрессии, печали, соматизации, возникновения межличностных проблем - то есть препятствует возникновению широкого спектра эмоциональных расстройств, вероятно, удерживая личность с хорошо выстроенными границами от попадания в ситуации риска дестабилизации. Все полученные связи содержательно однозначны и хорошо интерпретируются, демонстрируя благотворное воздействие диспозициональной суверенности на эмоциональную регуляцию. Система связей внутренне непротиворечива, однако обращают на себя внимание два факта.

Во-первых, можно отметить, что ведущий характер в молодости имеет суверенность ценностей, то есть способность отстаивать собственные вкусы, предпочтения, жизненную философию, на первый взгляд, не обладающую самым высоким адаптивным смыслом, в действительности же лучше, чем другие показатели суверенности, оберегающую молодых людей от эмоциональной дестабилизации. На примере отдельного случая нами уже было ранее показано, что именно отсутствие суверенности ценностей, способности защитить жизненную философию, отмечалось у молодой женщины с очень высокой внушаемостью, жаловавшейся на дезадаптивно высокую зависимость от психотерапевта [Нартова-Бочавер, 2005]. Во­-вторых, вообще не обнаружено влияния суверенности на позитивные эмоциональные состояния. Этот примечательный факт можно объяснить посредством различной аргументации: с одной стороны, многократно показано, что ментальный опыт субъекта значительно менее чувствителен и хуже дифференцирован в области позитивных проявлений [Бочавер, 2010], что накладывает ограничения на использование шкальных методов для диагностики позитивного аффекта; с другой - надежность шкал Позитивного аффекта и Отсутствия позитивных эмоций, в полном соответствии с только что сказанным, не абсолютна, а показатели альфа Кронбаха ниже, чем в остальных используемых шкалах. Возможно, для диагностики выраженности позитивных эмоций стоило бы применять в будущем свободные от рефлексии субъекта качественные или аппаратные методы.

Таблица 4.

Результаты регрессионного анализа: вклад показателей суверенности в показатели эмоциональной устойчивости у взрослых респондентов

Примечание. Приведены показатели в, значимые при p<0.05.

Теперь проанализируем данные взрослых респондентов. Обращает на себя внимание скудость системы значимых связей (всего 4 по сравнению с 33 у молодых): в отличие от молодых респондентов суверенные взрослые не демонстрируют более высокую эмоциональную устойчивость. Более того, отмеченные связи имеют неожиданный, парадоксальный характер. Так, в контексте наших исследований вполне ожидаем и объясним тот факт, что суверенность ценностей способствует позитивным эмоциям (в логике дизайна исследования - отрицательно влияет на отсутствие позитивных эмоций). Однако трудно интерпретировать, как и почему суверенность (особенно - тела) способствует переживанию печали и усилению межличностных проблем.

Полученные неожиданные результаты наводят на размышления о том, что диспозициональная суверенность, видимо, представляет собой не универсальный ресурс эмоциональной устойчивости и, возможно, вообще жизнестойкости, а феномен, обладающий выраженной сензитивностью к возрасту. Если обратиться к исследованиям в области психологии развития, нетрудно увидеть, что задачи развития сильно меняются при переходе от студенческой молодости к зрелости [Бальтес, 1994]; [Карабанова, 2005]; [Нартова-Бочавер, 2005а]; [Солодников, 2009]; [Havighurst, 1972].

Так, юность и молодость характеризуются поиском и консолидацией идентичности, в том числе и эмпирической личности, проприума посредством социального и экзистенциального экспериментирования, достижением эмоциональной автономии от родителей и генерированием установки на добровольное развитие новых значимых отношений (5, 24, 27). Молодость отмечена чувством субъективной безопасности, готовностью к рискам, что и отражается в несколько более высоком уровне наконец достигнутой суверенности. Кризис «первой четверти» жизни, выделяемый некоторыми исследователями, состоит в том, что молодой человек позволяет себе без угрозы для собственной идентичности быть несовершенным, допуская итерации в основных жизненных сферах - выборе романтических партнеров и образования или профессии [Robinson, 2008]. Экспериментирование - креативная деятельность, предполагающая наличие прочного «тыла», надежных психологических границ, которые, по-видимому, играют очень важную роль в человеческом бытии на протяжении молодости [Нартова-Бочавер, 2011]; [Robinson, 2013].

А вот зрелый возраст предназначен для решения совершенно иных задач. Став взрослым, молодой человек неожиданно оказывается во власти многих новых, взращенных уже им самим эмоциональных зависимостей: любовь, карьера, а в еще большей степени привязанность к собственным детям и необходимость заботиться о родителях делают его человеком несвободным. Привязанности не только укрепляют, но также делают уязвимым; однако эта уязвимость - естественный знак взросления со всеми экзистенциальными рисками и раскачиваниями зрелости, непривычных (в отличие от убежденной молодости) сомнений. «Контуры» эмпирической личности меняются, проприум расширяется в сторону включения других людей и других задач, требующих порой отказа от прежних целей, иногда - служения и даже самопожертвования. То, что на первый взгляд выглядит как дезадаптация и разрушение, на самом деле - знак взросления. Исследования показывают, что молодые матери, воспитывающие детей до трех лет, имеют уровень суверенности, сопоставимый с таковым у воспитанников детских домов - ни тело, ни время, ни привычные ценности, ни былые привычки или подруги им больше не принадлежат; все подчинено задаче материнства [Валединская, 2001]; [Скоромная, 2006]. Однако это добровольный выбор, который представляет собой в некотором смысле «инвестицию» в стратегическое экзистенциальное благополучие, хотя личностные границы в этот период сильно расшатываются, являя собой болезненный, но неизбежный атрибут становления зрелости.

Средняя взрослость отличается интенсивной динамикой идентичности, сменой ресурсов и вообще композиции индивидуальности. И хотя кризис середины жизни многими исследователями рассматривается как факультативный, это не делает его менее сложным, а результаты прохождения через этот период жизни - более предсказуемыми [Солодников, 2009]; [Юнг, 1993]; [Havighurst, 1972]. Человек в возрасте за тридцать нередко беззащитен, обременен, растерян, потому что сталкивается с необходимостью ответственного проживания уже не экспериментальных «черновиков» своей жизни, а главного, чистового экземпляра. Позитивное и негативное смешано в его бытии, взаимодействует и взаимопревращается, и потому нет никаких оснований получить однозначные линейные связи - все может стать вызовом, и все может привести к благополучию [Нартова-Бочавер, 2007]; [Харламенкова, 2013]. И суверенность как знак прочных (но также иногда ригидных) границ может в возрасте за тридцать действительно искусственно удерживать человека в его инфантильно-подростковом состоянии, препятствуя рождению зрелой личности. Симптоматическая печаль и межличностные проблемы вполне могут оказаться следствиями «задержавшейся» из молодости суверенности, которая меняет свою конфигурацию и содержание. На наш взгляд, чувство «своего», возможно, отрывается от привычных атрибутов эмпирической личности, обесценивает их, и суверенность как проявление субъектности начинает обслуживать более крупные по сравнению с подробно изученными на подростково­юношеском возрасте измерения психологического пространства - чувство «пути», предназначения, истинного бытия, аутентичности [Нартова-Бочавер, 2011]; [Robinson, 2013]. Примерно об этом и говорят эмпирические данные, полученные нами при изучении респондентов средне-взрослого возраста.

Однако, без сомнения, есть и чисто технологические, связанные с ограничениями дизайна исследования, объяснения полученным фактам. Изученная выборка в силу недостаточной сбалансированности по полу (мужчины составили треть выборки) не позволила учесть гендерные особенности, а между тем они представляют важный фактор индивидуации. Кроме того, выборка взрослых менее однородна и по возрасту - стандартное отклонение возраста составило 7,4 года против 1,4 среди молодых. Таким образом, можно ожидать, что точный тайминг группы взрослых дал бы более нюансированные и интерпретируемые результаты. Наконец, необходимо отметить, что опросник СПП-2010 имеет анамнестический характер, обращая респондента к опыту его детства как периода становления суверенности, а не измеряет актуальный уровень приватности. Вполне возможно, что результаты могут быть объяснены во многом когортными особенностями взрослых людей, в детстве которых суверенность не была общепризнанной социальной ценностью.

Заключение

Проведенное исследование позволяет заключить, что в период молодости диспозициональная суверенность представляет собой безусловный предиктор эмоциональной устойчивости, препятствующий депрессивным симптомам (переживанию печали, межличностных проблем, соматизации) и негативным аффектам. Однако в средней взрослости суверенность утрачивает эту адаптивную функцию, что может быть связано с содержанием возрастных задач развития и возможным кризисом середины жизни. Кроме того, перспективы продолжения исследования могут задаваться корректировкой половозрастного состава изучаемой выборки и включением дополнительных показателей благополучия, жизнестойкости, аутентичности.

Благодарности

Выражаю признательность доценту университета г. Ксиамень (КНР) доктору Майклу Шенгтао Ву (Michael Shengtao Wu) за консультации по подбору методик и всем добровольцам-респондентам, принявшим участие в нашем исследовании.

Работа выполнена при поддержке гранта РГНФ № 13-06-00031.