Показатели психологической адаптации у пациенток с сердечно-сосудистой патологией на фоне синдрома дисплазии соединительной ткани

В статье приведены результаты исследования психологической адаптации у пациенток с кардиологической патологией на фоне синдрома дисплазии соединительной ткани, проведенного в Краевом клиническом центре специализированных видов медицинской помощи в г. Владивостоке. Была выдвинута гипотеза о том, что у пациенток с сопутствующей дисплазией соединительной ткани адаптационные возможности выражены ниже, чем у пациенток без данного синдрома. В исследовании приняли участие 32 девушки 16–18 лет (M=16,72 лет; SD=0,41 лет) с сердечно-сосудистой патологией на фоне синдрома дисплазии соединительной ткани и 32 девушки такого же возраста (M=16,78 лет; SD=0,40 лет) с сердечно-сосудистой патологией без дисплазии соединительной ткани. Для оценки выраженности адаптационных возможностей использовались методики: Опросник социально-психологической адаптации в модификации А.К. Осницкого (2004), Многоуровневый личностный опросник «Адаптивность» А.Г. Маклакова и С.В. Чермянина, Опросник коммуникативной толерантности В.В. Бойко, Шкала психологического благополучия К. Рифф в адаптации Н.Н. Лепешинского, Оксфордский опросник счастья в адаптации А. Лисициной (2003). Выявлены значимые межгрупповые различия (p<0,05) по показателям нервно-психической и эмоциональной устойчивости, работоспособности, самооценки, потребности в общении, особенностей поведения, переживания психологического благополучия, ощущения счастья, социализации и адаптации, мотивации к деятельности, толерантности к неблагоприятным факторам среды, а также показателям коммуникативных возможностей личности. Полученные результаты свидетельствуют о сниженных показателях психологической адаптации у пациенток подросткового возраста с кардиологической патологией на фоне синдрома дисплазии соединительной ткани. Данные результаты могут быть использованы при разработке индивидуальных психокоррекционных программ для улучшения социальной адаптации девушек с синдромом дисплазии соединительной ткани.

Введение

Психологическая адаптация соматического пациента является одной из актуальных проблем медицинской психологии, от которой зависят комплаентность пациента, влияющая как на эффективность терапии, так и на успешность его реабилитации. Психологическая адаптация пациента рассматривается как фактор, определяющий исход его взаимодействия, как с физической, так и социально-психологической окружающей средой с учетом симптоматики болезни в ходе осуществления им деятельности, удовлетворяющей его значимые потребности и позволяющей реализовывать его цели. Е.Л. Николаев на основании большого количества исследований предложил интегративную модель в системе взаимосвязей «адаптация–дезадаптация» личности в условиях болезни. Автор выделяет мобилизационную и компенсационную формы дезадаптации личности в условиях болезни [13]. Форма дезадаптации требует различных подходов к организации психологической помощи в ситуации соматической болезни. В связи с этим исследование психологической адаптации соматических пациентов представляет практический интерес.

В настоящее время научных работ, изучающих различные заболевания на фоне дисплазии соединительной ткани (ДСТ) как генетически обусловленной аномалии соединительнотканного матрикса организма, приводящей к нарушению функционирования различных органов и систем, опубликовано достаточно и в России, и за рубежом [1; 6; 10; 17]. Большинство опубликованных исследований освещают медицинские аспекты клинической разнородности ДСТ, которая детерминирована полигенным типом наследования и протекает с нарушением функционирования различных органов и систем. Заболевания, ассоциированные с ДСТ, характеризуются длительностью течения, осложненным функционированием многих органов, болевыми ощущениями и снижением активности, что негативно влияет на качество жизни человека и в ряде случаев приводит к инвалидности [9; 23; 24; 28].

Е.Н. Георгиева и др. определили у пациентов подросткового возраста, имеющих малые аномалии развития сердца на фоне ДСТ, высокую степень эмоциональной неустойчивости, враждебность, личностную тревожность, низкие коммуникативные свойства, неадекватную самооценку и дезадаптацию в общении [5]. Другие исследования подростков с ДСТ обнаружили нарушения психической и социальной адаптации из-за низкой нервно-психической устойчивости и недостаточно развитых коммуникативных навыков [2; 7; 19]. Г.И. Нечаева и др. обнаружили у пациентов
с ДСТ снижение субъективной оценки их возможностей и уровня притязаний [14]. В других работах представлены данные о симптомах тревоги и депрессии у пациентов с ДСТ [8; 18; 21; 25; 26]. Приводятся свидетельства о связи заболеваний, ассоциированных с ДСТ, с расстройствами нервного развития, депрессией, с тревожными, пищевыми нарушениями, злоупотреблением алкоголем и табаком [22]. L. Sinibaldi и коллеги отмечают связь ДСТ с психологическим дистрессом [27].

Таким образом, по мнению исследователей, патология органов и систем на фоне ДСТ сопряжена с повышенной тревожностью и депрессивностью, проблемами коммуникации, сниженной самооценкой, которые влияют на поведение и психологическую адаптацию пациента в целом. 

Целью данного исследования стало определение показателей психологической адаптации у пациенток с кардиологической патологией на фоне синдрома ДСТ.

Было выдвинуто предположение, что у пациенток с кардиологической патологией на фоне сопутствующей ДСТ показатели психологической адаптации отличаются от таковых у пациенток с кардиологической патологией без ДСТ.

Методики и организация исследования

Эмпирическое исследование проводилось на базе Краевого клинического центра специализированных видов медицинской помощи г. Владивостока с февраля по ноябрь 2019 года. Выборку составили 64 девушки 16–18 лет, обучающиеся в средних школах и колледжах и находящихся на момент исследования в отделении детской кардиологии или сердечно-сосудистой хирургии.

Эмпирическую группу (ЭГ) составили 32 пациентки (M=16,72 лет; SD=0,41 лет) с патологией сердечно-сосудистой системы, ассоциированной с ДСТ. Диагноз ДСТ пациенткам выставлялся в специализированном центре на основании генеалогического анамнеза, который позволил проследить наличие таких признаков ДСТ среди родственников пациенток, как пролапс митрального клапана; желудочковая экстрасистолия различных градаций; пароксизмальные тахиаритмии; миграции водителя ритма; атриовентрикулярные и внутрижелудочковые блокады; синдром удлинения интервала Q-T; деформация грудной клетки (воронкообразная, килевидная); деформации позвоночника (сколиозы и кифосколиозы); варикозное расширение вен нижних конечностей, телеангиоэктазии; нефроптоз, птозы органов малого таза; дискинезия желчного пузыря; дуоденогастральные и гастроэзофагеальные рефлюксы; миопия; плоскостопие (продольное, поперечное); гипермобильность суставов в молодом возрасте; межпозвонковые грыжи, вертебробазилярная недостаточность; легко ранимая кожа, повышенная растяжимость кожи; невротические расстройства, депрессии, тревожность.

В группу сравнения (ГС) вошли 32 пациентки (M=16,78 лет; SD=0,40 лет) с патологией сердечно-сосудистой системы без ДСТ. В группе сравнения у ближайших родственников пациенток наиболее часто были диагностированы: патология зрения, пароксизмальные тахиаритмии, дуоденогастральные рефлюксы, тревожность. Остальные заболевания у родственников пациенток ГС по сравнению с родственниками пациенток ЭГ встречались в единичных случаях и с меньшей степенью выраженности.

Данные клинического осмотра и обследования показали наличие у пациенток ЭГ диспластических проявлений разных органов и систем:

- костные: килевидная, воронкообразная или сколиотическая деформация грудной клетки, ломкость костей;

- кожные: повышенная растяжимость кожи, тонкая, легко ранимая кожа, келоидные рубцы; 

- мышечные: рецидивирующие грыжи;

- суставные: гипермобильность суставов (по P. Beighton, [20]), вальгусная деформация стопы, плоскостопие продольное, повторяющиеся вывихи в одном суставе;

- глазные: миопия (3 диоптрии и более); 

- со стороны сердечно-сосудистой системы: пролапс митрального клапана;

- малые аномалии сердца: пролапсы трикуспидального и аортального клапанов, открытое овальное окно, асимметрия трехстворчатого аортального клапана, ложная хорда левого желудочка, варикозная болезнь вен, легкое образование гематом при незначительных травмах; 

- со стороны органов брюшной полости, малого таза и почек: птоз почек, аномалии желчного пузыря, удвоение чашечно-лоханочного аппарата;

- астенические проявления: снижение работоспособности при школьных нагрузках, ухудшение переносимости физических и психоэмоциональных нагрузок, повышенная утомляемость особенно после физических нагрузок.

Результаты антропометрии показали, что у девушек с ДСТ обнаруживаются более высокий рост и более низкий вес (индекс Пинье: ЭГ — 54,9±0,9, ГС — 20,0±1,4; индекс Пинье–Вервека: ЭГ — 61,1±1,2; ГС — 77,5±1,1), что свидетельствует об астеническом телосложении [3].  Лабораторное исследование показало, что содержание гликозаминогликанов в анализах мочи (ЦПХ) и В-Cross Leps как специфических маркеров ДСТ в крови у пациенток ЭГ достоверно выше (p<0,05), чем у пациенток ГС. Дифференциальная диагностика позволила исключить наследственные хромосомные заболевания (синдром Марфана, синдром Элерса–Данлоса, несовершенный остеогенез). У девушек ГС были диагностированы кардиологические патологии: артериальная гипертензия, нарушение ритма сердца (желудочковая экстрасистолия, пароксизмальная тахикардия). Астенические проявления характеризовались снижением работоспособности при физических и психоэмоциональных нагрузках. Другая патология органов и систем у девушек в ГС диагностировалась в единичных случаях.

Для исследования адаптационных возможностей личности использовались следующие методики.

1.                 Опросник диагностики социально-психологической адаптации (СПА), разработанный К. Роджерсом и Р. Даймонд в 1954 году. Опросник предназначен для выявления уровня приспособленности человека к деятельности в обществе и содержит шкалы: Адаптивность, Дезадаптивность, Ложь, Принятие себя, Непринятие себя, Принятие других, Непринятие других, Эмоциональный комфорт, Эмоциональный дискомфорт, Внутренний контроль, Внешний контроль, Доминирование, Ведомость, Уход от проблем. Русскоязычная адаптация опросника была опубликована А.К. Осницким в 2004 году [11].

2.                 Многоуровневый личностный опросник «Адаптивность» (МЛО-АМ), разработанный А.Г. Маклаковым и С.В. Чермяниным в 1993 году. Опросник предназначен для изучения адаптивных возможностей личности на основе оценки психофизиологических и социально-психологических интегральных особенностей психического и социального развития и является стандартизированной методикой, рекомендованной для психологического сопровождения учебной деятельности. Опросник включает шкалы: Достоверность, Поведенческая регуляция, Коммуникативный потенциал, Моральная нормативность, Астенические реакции, Психотические реакции [15].

3.                 Опросник коммуникативной толерантности В.В. Бойко предназначен для диагностики отношения личности к какому-либо конкретному человеку или группе людей, которое зависит от его жизненного опыта, характера и нравственных позиций. Опросник включает шкалы: Непринятие, или непонимание индивидуальности другого человека; Использование себя как эталона при оценке поведения и образа мыслей других людей; Категоричность или консерватизм в оценках других людей; Неумение скрывать или сглаживать неприятные чувства при столкновении с некоммуникабельными качествами партнеров; Стремление переделать, перевоспитать партнеров, стремление подогнать партнера под себя, сделать его «удобным»; Неумение прощать другим ошибки, неловкость, непреднамеренно причиненные неприятности; Нетерпимость к физическому или психическому дискомфорту, создаваемому другими людьми; Неумение приспосабливаться к характеру, привычкам и желаниям других  [4].

4.                 Шкала психологического благополучия К. Рифф, адаптированная на русскоязычной выборке Н.Н. Лепешинским в 2007 году. Шкала измеряет как субъективную, так и объективную стороны психологического благополучия, которые тесно связаны с индивидуальной осмысленностью жизни, ее ценностно-смысловой сферой, а также с мотивацией. Шкала включает следующие субшкалы: Позитивные отношения, Автономия, Управление средой, Личностный рост, Цели в жизни, Самопринятие, Психологическое благополучие [12].

5.                 Оксфордский опросник счастья (Oxford Happiness Inventory), переведенный и адаптированный на русскоязычной выборке А. Лисициной в 2003 году, предназначен для диагностики удовлетворенности собственной жизнью [16].

Статистическая обработка данных проводилась с помощью программы IBM SPSS Statistics v. 23.0. Для сравнения средних значений по параметрам между группами использовался непараметрический критерий Манна–Уитни, позволяющий выявлять различия в значении параметра между малыми выборками.

Результаты исследования

Анализ результатов опросника социально-психологической адаптации К. Роджерса и Р. Даймонд показал значимые различие между пациентками двух групп по всем показателям, кроме шкал Адаптивность, Дезадаптивность, Непринятие других (табл. 1). У пациенток в ЭГ средние значения по шкале Ложь оказались выше, чем у пациенток из ГС: М_эг=14,5; М_гс=11,6 (p<0,001). Баллы по шкале Принятие себя были выше в ГС: М_эг=32,5; М_гс=51,8 (р<0,001), в то же время результаты по шкале Непринятие себя оказались выше у девушек из ЭГ: М_эг=26,3; М_гс=11,0 (p<0,001). Принятие других было больше выражено у респонденток из ГС: М_эг=31,4; М_гс=33,5 (р<0,01).

У пациенток из ГС отмечались более выраженные показатели по шкале Эмоциональный комфорт (М_эг=17,8; М_гс=33,2 при р<0,001), в то время как
у пациенток ЭГ преобладали показатели по шкале Эмоциональный дискомфорт (М_эг=32,4; М_гс=14,3 (р<0,001). Более высокие баллы по шкале Внутренний контроль наблюдались в ГС: М_эг=25,0; М_гс=32,3 (р<0,001), а у пациенток ЭГ преобладали высокие значения по шкале Внешнего контроля: М_эг=38,6; М_гс=30,1 (р<0,001). Показатели шкалы Доминирования были более типичны для девушек из ГС: М_эг=7,25; М_гс=14,4 (р<0,001), а шкал Ведомость и Уход от проблем, наоборот, были выше в ЭГ (М_эг=22,2 и М_эг=19,3; М_гс=10,8 и М_гс=11,6 соответственно).

Анализ результатов Многоуровневого личностного опросника «Адаптивность» (табл. 2) выявил значимые различия у пациенток ЭГ и ГС по шкалам Нервно-психическая устойчивость (М_эг=5,1; М_гс=6,6 при р=0,002) и Коммуникативный потенциал (М_эг=5,9; М_гс=6,9 при р<0,001) — в обоих случаях показатели были выше у представительниц ГС. Показатели шкал Астенические реакции и Психотические реакции также были ниже у пациенток ЭГ (М_эг=4,4; М_гс=6,4 и М_эг=6,3; М_гс=8,0 соответственно при р<0,001). Показатель Личностного потенциала социально-психологической адаптации рассчитывается как суммы баллов по шкалам Нервно-психической устойчивости, Коммуникативного потенциала и Моральной нормативности. Высокие показатели Личностного потенциала были более характерны пациенткам из ГС (М_эг=17,37,4; М_гс=20,51 при р<0,01). 

Таблица 1

Результаты анализа межгрупповых различий по шкалам Опросника социально-психологической адаптации

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Примечание. М — средние значения. Различия значимы при p<0,05.

Таблица 2

Результаты анализа межгрупповых различий по шкалам Многоуровневого личностного опросника «Адаптивность»

Примечание. М — средние значения. Различия значимы при p<0,05.

По Опроснику коммуникативной толерантности В.В. Бойко (табл. 3) у пациенток ЭГ и ГС выявлены значимые различия по шкалам: Неприятие или непонимание индивидуальности другого человека (М_эг=8,5; М_гс=5,3, р<0,001), Использование себя в качестве эталона при оценке поведения и образа мыслей других людей (М_эг=9,9; М_гс=6,5, р<0,001); Нетерпимость к физическому или психическому дискомфорту, создаваемому другими людьми (М_эг=9,1; М_гс=7,6, р<0,001), Неумение приспосабливаться к характеру, привычкам и желаниям других  (М_эг=9,5; М_гс=4,8, р<0,01). Показатели всех вышеупомянутых шкал значимо выше у пациенток из ЭГ.

            Таблица 3

Результаты анализа межгрупповых различий по шкалам Опросника коммуникативной толерантности В.В. Бойко

Примечание. М — средние значения. Различия значимы при p<0,05.

Анализ результатов по Шкале психологического благополучия К. Рифф (табл. 4) показал наличие значимых различий между группами по субшкалам: Позитивные отношения (М_эг=51,2; М_гс=58,1, р<0,001), Самопринятие (М_эг=54,6; М_гс=59,1, р<0,001), Автономия (М_эг=49,4; М_гс=55,1, р<0,001), Психологическое благополучие (М_эг=326,8; М_гс=346,8, р<0,001). Показатели всех четырех субшкал были выше у пациенток из ГС.

   Таблица 4

Результаты анализа межгрупповых различий по субшкалам Шкалы психологического благополучия К. Рифф

Примечание. М — средние значения. Различия значимы при p<0,05.

Анализ результатов, полученных по Оксфордскому опроснику счастья, выявил количественные различия в ощущении счастья у пациенток обеих групп. Разделение групп на подгруппы по уровню субъективного ощущения счастья наглядно демонстрирует эту разницу (табл. 5). 9 пациенток из ЭГ оценили степень переживания счастья как пониженную, 12 человек — как среднюю, 9 пациенток — как повышенную. Наконец, высокий уровень ощущения счастья отметили только двое пациенток. При этом трое пациенток из ГС оценили уровень субъективного ощущения счастья как низкий; 8 человек охарактеризовали уровень счастья как средний, 10 — как повышенный и 11 человек, отметили, что их уровень ощущения счастья соответствует высокому.

Таблица 5

Результаты анализа Оксфордского опросника счастья

Примечание. N — количество человек, М — средние значения.

При анализе межгрупповых различий по показателям Оксфордского опросника счастья у пациенток из ЭГ были обнаружены более низкие значения переживания уровня счастья, чем у пациенток из ГС: M=50,2 и M=68 соответственно (p=0,01).

Обсуждение результатов

Анализ результатов опросника социально-психологической адаптации К. Роджерса и Р. Даймонд показал, что пациентки из ЭГ стараются представить себя лучше, чем они есть на самом деле; они не удовлетворены теми личностными чертами, которые имеют; испытывают эмоциональный дискомфорт в окружающей их социальной реальности, а причины происходящего приписывают внешним факторам. В отношениях они более ведомы, чем пациентки из ГС, чаще избегают проблемных ситуаций. Пациентки из ГС в большей мере удовлетворены своими личностными характеристиками, стремятся к взаимодействию с другими людьми; испытывают эмоциональный комфорт по отношению к окружающей действительности; принимают на себя ответственность за происходящие события; а также стремятся к лидерству в большей степени, чем пациентки ЭГ.

Анализ результатов по шкалам Многоуровневого личностного опросника «Адаптивность» выявил, что пациенткам из ЭГ труднее адаптироваться к новым условиям деятельности, ориентироваться в ситуации болезни и лечения, вырабатывать новую стратегию своего поведения по сравнению с пациентками из ГС; у них выявлен более низкий уровень эмоциональной устойчивости.

Анализ коммуникативной толерантности представительниц обеих групп показал, что пациентки из ЭГ чаще, чем пациентки из ГС, не принимают индивидуальные особенности других людей; оценивая поведение, образ мыслей или отдельные характеристики людей, они чаще рассматривают в качестве эталона самих себя; менее терпимы к дискомфорту, создаваемому другими людьми; им сложнее приспособиться к характеру, привычкам и желаниям других людей.

Результаты анализа параметров психологического благополучия свидетельствуют о том, что пациенткам из ЭГ сложнее наладить позитивные и доверительные отношения с другими людьми, им в меньшей степени свойственно заботиться о благополучии других и сопереживать им по сравнению с пациентками из ГС. В целом пациентки ЭГ относятся к себе менее позитивно, не готовы принять свои хорошие и плохие качества в полном объеме, больше зависят от оценок окружающих, учитывают мнение других людей и имеют более низкий уровень психологического благополучия, чем пациентки ГС. Наконец, у участниц из ЭГ преобладают негативные эмоции над позитивными, они могут чувствовать себя счастливыми, но, возможно, для полноты ощущений им чего-то не хватает. У пациенток из ГС выявлена более высокая субъективная мера счастья.

Выводы

1) Пациентки подросткового возраста с кардиологической патологией на фоне синдрома ДСТ стараются представить себя лучше, чем есть на самом деле; они не удовлетворены теми личностными чертами, которые имеют; испытывают эмоциональный дискомфорт в окружающей их социальной реальности, а причины происходящего приписывают внешним факторам. В отношениях они проявляют ведомость и чаще избегают проблемных ситуаций по сравнению с пациентками из ГС, у которых выявлены бóльшая степень удовлетворенности своими личностными характеристиками, более выраженное стремление к взаимодействию с другими людьми и к лидерству, более высокий уровень эмоционального комфорта по отношению к окружающей действительности и принятия ответственности за происходящие события.

2) Пациенткам подросткового возраста с кардиологической патологией на фоне синдрома ДСТ труднее, чем пациенткам подросткового возраста с кардиологической патологией без синдрома ДСТ, адаптироваться к новым условиям деятельности, ориентироваться в ситуации болезни и лечения, вырабатывать новую стратегию своего поведения. Пациентки подросткового возраста с кардиологической патологией на фоне синдрома ДСТ обладают по сравнению с пациентками подросткового возраста с кардиологической патологией без синдрома ДСТ более низким личностным адаптационным потенциалом.

3) У пациенток подросткового возраста с кардиологической патологией на фоне синдрома ДСТ по сравнению с пациентками подросткового возраста с кардиологической патологией без синдрома ДСТ межличностные отношения отличаются большей ориентированностью только на свои особенности и непринятием индивидуальных особенностей других людей.

4) У пациенток подросткового возраста с кардиологической патологией на фоне синдрома ДСТ чаще преобладают негативные эмоции над позитивными.

Все вышесказанное позволяет говорить о сниженных показателях психологической адаптации у пациенток подросткового возраста с кардиологической патологией на фоне синдрома ДСТ в сравнении с пациентками той же клинической группы без ДСТ. Однако для более общих выводов об особенностях психологической адаптации пациенток данной группы необходимо продолжение исследования с увеличением выборки. К недостаткам данной работы можно отнести: малый размер выборки, который не позволяет получить репрезентативные данные и генерализовать результаты на всю когорту, а также использование непараметрической статистики, которая дает менее точны и надежные результаты. Отсутствие анализа направленности связей, а также контроля значимых объективных переменных, таких как длительность заболевания и успешность реабилитации, объясняется тем, что в задачу представленной работы не входил подобный анализ. Исследование представляет практическую значимость в связи с возможностью определения мишеней психокоррекции в комплексном лечении пациентов данной группы.

1. Арсентьев В.Г., Баранов В.С., Шабалов Н.П. Наследственные заболевания соединительной ткани как конституциональная причина полиорганных нарушений у детей. СПб: СпецЛит, 2015. 231 с.
2. Баев В.М., Кузнецова О.Л.  Роль сердечно-сосудистой системы в социально-психологической дезадаптации у подростков Перми с внешними признаками недифференцированной дисплазии соединительной ткани // Российский медицинский журнал. 2012. Том 18. № 5. С. 3–5. 
3. Баранов А.А., Кучма В.Р., Скоблина Н.А. и др. Физическое развитие детей и подростков РФ. Выпуск VI // Сборник статей Научного центра здоровья детей РАМН / Под ред. А.А. Баранова, В.Р. Кучмы. М.: Педиатръ. 2013. 192 с.
4. Бойко В.В. Психоэнергетика СПб.: Питер. 2008. 416 с.
5. Георгиева Е.Н., Калмыкова А.С., Минаев Б.Д. Психоэмоциональные особенности подростков и лиц молодого возраста при синдроме дисплазии соединительной ткани сердца // Вестник Волгоградского государственного медицинского университета. 2009. № 1 (29). С. 70–72.
6. Головской Б.В., Ховаева Я.Б., Ермачкова Л.В. и др.  Адаптивные процессы
   и дисплазия соединительной ткани в практике поликлинического врача // Международный научно-исследовательский журнал. 2015. № 11-5 (42). С. 17–21. DOI: 10.18454/IRJ.2015.42. 154
7. Друк И.В., Логинова Е.Н., Вершинина М.В. и др. Особенности психологического статуса лиц молодого возраста с дисплазией соединительной ткани // Омский психиатрический журнал. 2019. Том 21. № 3. С. 5–9.
8. Друк И.В., Нечаева Г.И., Осеева О.В., и др. Персонифицированная оценка риска развития неблагоприятных сердечно-сосудистых проявлений у пациентов молодого возраста с дисплазией соединительной ткани // Кардиология. 2015. Том 55. № 3. С. 75–84. DOI: 10.18565/cardio.2015.3.75-84
9. Иванова И.И., Макарова И.И., Гнусаев СФ. и др. Сравнительная характеристика методов диагностики дисплазии соединительной ткани у детей. // Экология человека. 2016. № 3. С. 24–29.   DOI: 10.33396/1728-0869-2016-3-24-29
10. Калмыкова А.С., Федько Н.А., Зарытовская Н.В. и др. Семейные проявления недифференцированного синдрома дисплазии соединительной ткани и ассоциированная соматическая патология // Медицинский вестник Северного Кавказа. 2016. Том. 11. № 2. С. 264–267. DOI: 10.14300/mnnc.2016.11051
11. Козлов В.В., Мазилов В.А., Фетискин Н.П. Социально-психологическая диагностика развития личности и малых групп: учебное пособие.  2-е изд. доп.
    и перераб. М.: Институт психотерапии и клинической психологии. 2018. 720 с.
12. Лепешинский H.H. Адаптация опросника «Шкалы психологического благополучия» К. Рифф [Электронный ресурс] // Психологический журнал. 2007. № 3. URL: http://elibrary.miu.by/journals!/item.pj/issue.15/article.3.html.  (дата обращения: 18.03.2021).
13. Николаев Е.Л. Вопросы клинико-психологической оценки адаптации-дезадаптации личности при болезни // Acta medica Eurasica. 2015. № 4. C. 17–23.
14. Нечаева Г.И., Мартынов А.И. Акатова Е.В. и др. Дисплазия соединительной ткани: сердечно-сосудистые изменения, современные подходы к диагностике
    и лечению. М.: Медицинское информационное агентство, 2017. 400 с.
15. Практикум по психологии менеджмента и профессиональной деятельности: учебное пособие / под ред. Г.С. Никифорова и др. СПб: Речь, 2003. 448 c. 
16. Рагулина М.В. Феномен эмоционального благополучия личности: содержание, диагностика, консультирование: монография. Хабаровск: изд-во ТОГУ, 2017.  116 с.
17. Тимофеев Е.В., Земцовский Э.В. Наследственные нарушения соединительной ткани: современное состояние проблемы // Медицина: теория и практика. 2018.
    Том 3. № 3. С. 34–45. 
18. Тимофеева Е.П., Рябиченко Т.И., Скосырева Г.А. и др. Психическое здоровье подростков с недифференцированной дисплазией соединительной ткани // Вопросы практической педиатрии. 2016. Том 11. № 1. С. 61–66. DOI: 10.20953/1817-7646-2016-1-61-66
19. Федотова С.А. Особенности социально-психологической адаптированности подростков с дисплазией соединительной ткани // Вестник Ярославского государственного университета им. П.Г. Демидова. Серия Гуманитарные науки. 2013. № 4 (26). С. 141–143. 
20. Beighton Р., Paepe A., Danks D. et al. International nosology of heritable disorders of connective tissue, Berlin, 1986 // Journal of Medical Genetics. 1988. Vol. 29. № 3. Р. 581–594. DOI: 10.1002/ajmg.1320290316
21. Berglund В., Pettersson С., Pigg М., et al. Self-reported quality of life, anxiety and depression in individuals with Ehlers-Danlos syndrome questionnaire study (EDS) // BMC Musculoskeletal Disorder. 2015. Vol. 16 № 89. DOI: 10.1186/s12891-015-0549-7 
22. Bulbena A, Baeza-Velasco C, Bulbena-Cabré A. et al. Psychiatric and psychological aspects in the Ehlers-Danlos syndromes // American Journal of Medical Genetics. Part C. 2017. Vol. 175. № 1. Р. 237–245. DOI: 10.1002/ajmg.c.31544
23. Clark C.J., Knight I. A humanisation approach for the management of Joint Hypermobility Syndrome/Ehlers-Danlos Syndrome-Hypermobility Type // International Journal of Qualitative Studies on Health and Well-being. 2017. Vol. 12. № 1. Article number 1371993. DOI: 10.1080/17482631.2017.1371993
24. Espiridion E., Daniel A., Van Allen J.R. Recurrent depression and borderline personality disorder in a patient with Ehlers-Danlos Syndrome // Cureus Journal of Medical Science. 2018. Vol. 10. № 12. e3760.  DOI: 10.7759/cureus.3760
25. Loeys B.L., Dietz H.C., Braverman A.C. et al. The revised Ghent nosology for the Marfan syndrome // Journal of Medical Genetics. 2010. Vol. 47 № 7. Р. 476–485. DOI: 10.1136/jmg.2009.072785 
26. Schmidt A., Corcoran K., Grahame R. et al. How do people with chronically painful joint hypermobility syndrome make decisions about activity? // British Journal of Pain. 2015. Vol. 9. № 3. P. 157–166. DOI: 10.1177/2049463714554112
27. Sinibaldi L., Ursini G., Castori M. Psychopathological manifestations of Joint Hypermobility and Joint Hypermobility Syndrome / Ehlers–Danlos Syndrome, Hypermobility Type: The link between connective tissue and psychological distress revised // American Journal of Medical Genetics. Part C. 2015. Vol. 169. № 1. Р. 97–106. DOI: 10.1002/ajmg.c.31430
28. Speed T.J., Mathur V.A., Hand M. et al.  Characterization of pain, disability, and psychological burden in Marfan Syndrome // American Journal of Medical Genetics. Part A. 2017. Vol. 173. № 2. Р. 315–323. DOI: 10.1002/ajmg.a.38051 

PlumX

Метрики публикации