Структурно-функциональная целостность идентичности: культурологический и социально-психологический аспекты

Интегрируя концепции отдельных представителей современных гумани­тарных теорий, можно сосредоточить внимание на двух основных трактовках идентичности. Первая — классическая идея фактической идентичности. Вто­рая — современная интерпретация про­цесса идентификации, позволяющая всесторонне исследовать и оценивать со­отношение традиционного и современ­ного начал внутри культуры. Трактовка концептуальных оснований и свойств идентичности позволяет провести тер­минологическую границу между иден­тичностью культурной группы или сооб­щества, определяемой как коллективная идентичность, и идентичностью в смыс­ле принадлежности ей индивида, т. е. идентичностью личностной. Коллектив­ная идентичность обычно проявляется в гомогенной форме: в порядке обретения стабильности личность должна выби­рать сильное доминантное общество, а не полагаться на нестабильность и аморфность локального. Это своеобраз­ный политический выбор, выступающий условием возможности самосовершенст­вования посредством взаимосвязи с мейнстримом. Фактически эти отноше­ния дали толчок первоначальному опре­делению культурной идентичности как некой негативной формы отношения, «отчуждения» или «культурной колони­зации».

В 70-х гг. ХХ в. получили распрост­ранение иные мнения и взгляды в отно­шении тематического измерения данно­го феномена. «Современные информа­ционные технологии и их функциони­рование в обществе создают угрозу для культурной идентификации в большин­стве стран, если не во всех. Нам стоит поразмыслить над значением концепта идентичности, воспринять его в качест­ве аспекта национальной самобытнос­ти, который является результатом асси­миляции кросс-культурных влияний извне» [9, с. 200]. Феноменологически коллективная идентичность — это жиз­ненная суть культуры в целом и куль­турного наследия (достояния), в част­ности, стабильный принцип существо­вания личности на основе социально­исторического прошлого. «Для отдель­но взятой — культурной — формы иден­тичности отсутствует четкое определе­ние предмета; большинство же сущест­вующих двусмысленны и нечетки. Тем не менее, взаимозависимость и взаимо­влияние идентичности и динамики мультикультуры не подлежат сомне­нию» [5, с. 128]. Один из ведущих тео­ретиков национализма Э. Смит тракту­ет коллективную идентичность как ка­тегорию, классифицирующую распре­деление социальных ролей в обществе, от которого индивид отказаться не мо­жет. «На социальном уровне, это [иден­тичность. — Е. М.] представляет собой не только чувства и интересы индиви­дов, но и природу коллективного родст­ва. Посредством социализации, инфор­мационных потоков и возможной коэ­волюции мы обнаруживаем тот факт, что обладаем определенной идентично­стью уже с рождения» [10, с. 124].

На личностном уровне идентич­ность — это ощущение присутствия и принадлежности к определенной соци­альной системе, в которой каждый осо­знает себя активно действующим субъ­ектом истории. В таком качестве может выступать не только индивид, но и эт­ническая группа (группы). Личностная идентичность зачастую самоорганизу­ется и упорядочивается по принципу соотнесения с позитивными чертами выбранной для принадлежности груп­пы или веры в то, что таковые сущест­вуют. Является ли соотнесение Дон Ки­хота с «идальго» составной частью про­цесса его личностной идентичности? Скорее нет, поскольку в данном случае наличествует лишь его образ. Однако определенные, возложенные им на себя обязательства четко определены и вполне реальны, поэтому с самого нача­ла выстраивается динамика процесса идентификации, а приписываемая роль «идальго» уже обязывает к ее осуществ­лению.

Детализируя эволюционный про­цесс культурной идентичности, сторон­ники ее динамики фиксируют точки пе­рехода от одной фактической формы идентичности к другой. Своеобразный «гомеостатический кластер» («А-клас­тер»), центрированный вокруг личнос­ти, совершенствуется и видоизменяется во взаимоотношениях с другими. Про­блема кластера идентичности состоит в понимании, насколько гибкость его структуры может стать органичной и контролируемой частью своего носите­ля. Различные идентификационные черты-кластеры не просто сосуществу­ют, но и взаимодействуют между собой (к примеру, «макро»-кластер, взаимо­действующий с культурным стереоти­пом «гостеприимного белоруса», обыч­но находит выражение в нормативной оценке ментальных характеристик бе­лорусов как нации). Несовместимые кластеры способны привести к кросс­культурному конфликту, а идеализация отдельных ценностей и норм — к соци­альной изоляции. Ключевая позиция в этом отношении состоит в том, что лю­бое из качеств и их совокупность, при­обретенных личностью в процессе идентификации, должны соответство­вать принципу полезности и востребо­ванности, обосновывая значимость кон­нотативного (дезидеративного) компо­нента идентификации. Когда «А» рас­сматривается как позитивный и эффек­тивный фактор, то процесс идентифи­кации ускоряется в сторону приня­тия «А».

Аналогия может быть выстроена и в терминах оценивания: рассматривая «А» как жизнеспособного или по крайней мере инструментально действенного «субъекта» общества, идентифицирую­щий может приписывать черты «А» дру­гим группам и отдельным личностям. «Когда я осознаю свою принадлежность к нации, я принимаю как должное тот факт, что меня связывает с ней чувство родства, что ее судьба формирует и меня самого, что ее культура определяет меня, что это основа моей сущности, если кто­либо унижает мою нацию, он унижает и меня; если нацию хвалят, я разделяю эту похвалу» [4, с. 62—63].

Если «А» рассматривается как нега­тивный фактор или конкурент, то фор­мируется контекст, безотносительный к сознательному или бессознательному приятию черт и свойств идентичности. В этой связи обращает на себя внима­ние концепция личности как нацио­морфного эндемика. Вводимый термин трактует разнообразные потребности личности в автономной самоартикуля­ции, раскрывая крайние пределы каж­дой из автономий, неизбежно вступаю­щих в конфронтацию. Для нациоморф­ного эндемика характерна «фракциона­лизация» идентичности, понимаемая как процесс, посредством которого один параметр идентичности исключа­ет другой для укрепления собственного единства и когерентности. Смысл тер­мина и его отношение к референту со­стоит в дилемме изначальной нацио­нальной принадлежности как в бук­вальном, так и в метафорическом смыс­ле. «В современном мире комплексных социальных систем идентичность зачас­тую выражается при помощи этничес­ких терминов. Этнический подход име­ет «эмическую» (внешнюю) и «этичес­кую» (внутреннюю) составляющие. Психологический и социальный уров­ни: иррациональный и эмоциональный наравне с целесообразным — совмеща­ются» [11, с. 9]. В концепции нацио­морфного эндемика индивидуальность и уникальность становления субъекта безотносительны к таким параметрам, как этничность, раса и пол. Таким обра­зом, интенциональными объектами идентификации являются только фор­мы принадлежности к культурной, эт­нической или национальной общности, поскольку личность может проиденти­фицировать себя с любой локальной культурной группой по любому из па­раметров/кластеров. Н. Мискевич [8] определяет самодостаточность личнос­ти через способность осознать детерми­нацию своей фактической принадлеж­ности без ущерба свободному самораз­витию. С познавательной точки зрения, невозможно игнорировать «двойную» детерминацию мышления и поведения, зависимость от конкретного простран­ственно-временного локуса. Однако форсирование «Я» посредством самых различных культурных практик воссоз­дает образ нереального, вымышленного, множественного двойника реального человека, который постоянно баланси­рует между фундаментальностью и не­устойчивостью, своим и чужим, единст­вом и тем, что принято называть куль­турной многосоставностью.

В попытке сглаживания противоре­чий между личностной и коллективной формами идентичности идеологи уме­ренных форм национализма предлага­ют такую стратегию коллективного раз­вития, как (этно-) нация, которая не просто констатирует факт националь­ной принадлежности, но подчеркивает специфические черты национальности, играющие особую роль в качестве сти­муляторов личностной идентификации. Главными чертами (этно-)нации обыч­но выступают полилингвизм (Ч. Тей­лор), «национальные жизненные кре­до» (А. Маргалит) и «способы ощуще­ния принадлежности» (А. Маргалит). Этнонациональная принадлежность за­частую носит субъективный характер, а общность самосознания такой принад­лежности (как разновидность коллек­тивного сознания) объективна. Поэто­му когда А. Г. Здравомыслов [1] размы­шляет о референтной природе каждой из наций, представляющей собой «Я» любой этнической группы в современ­ных условиях, это еще не означает, что они объективно не существуют: рефе­рентная группа может быть и идеально­конструктивной, и реально существую­щей. Этно-национальная принадлеж­ность носит особо проблемный харак­тер: смешение характеристик личности и условий окружающей среды/социума приводит к вопросу о возможности са­мовыражения вообще. М. Уолзер реша­ет этот вопрос путем фиксации «двой­ной (разделенной) самости» — личнос­ти, которая совмещает в себе несколько противоречивых идентичностей, не сво­димых к утопическим и излишне про­стым схемам и идеалам, категориям группы, класса, этноса, пола. Данную полемику поддерживает критик постко­лониализма П. Гилрой [6]. «Политика идентичности» в социальных движени­ях ХХ в., по его мнению, сыграла важ­ную роль в определении «двойного со­знания» личности. П. Гилрой адаптиру­ет идеи постколониальной критики и теории пограничья к расовой теории, демонстрируя социальное и культурное состояние «человека-границы», демар­кационной линией которого является диалектика изначальной «цветной» принадлежности.

Упомянутые теоретические идеи, раскрывающие феномен взаимодейст­вия фактической идентичности и иден­тификации, связывают националисти­ческие модели с новыми традициями, которые составляют современный кон­текст анализа. Во-первых, радикальный (экстремистский) национализм приоб­ретает черты умеренного, корректируя оппозициональную формулу за/против про-национальных (или коммунита­ристских) идей в пользу «транснацио­нализации» культуры и общества. Во­вторых, националистическая модель в рамках социально­психологических на­правлений выдвигает тезис об осмысле­нии той формы идентичности, которая создается отдельной личностью в опре­деленный исторический период, вызы­вая скептическое отношение к моно­культурной идее эволюции и единой общенациональной традиции. В-треть­их, исследование сложной, противоре­чивой, полицентричной и дробящейся идентичности приводит к неразреши­мости существования (идея экспансии Запада, выраженная в постколониаль­ной критике). С одной стороны, прост­ранственные ограничения и культур­ная изоляция представляют собой под­сознательную, инстинктивную реак­цию на любые проявления различий. С другой стороны, культивирование фактической идентичности приводит к облитерации культуры, суть которой состоит в том, что поиск собственной уникальности и изначальности, равно как и формализация субтрадиций род­ной культуры, может обернуться свое­образной подменой ее оснований. При­чиной служит обманчиво реалистичес­кая идентичность, которая рождает идентификационное беспокойство, «кризис идентификации» [2], «рассе­ченную идентичность», «утрату иден­тичности».

Представители умеренного национа­лизма реагируют на критику идеи отсут­ствия связной идентичности следующим образом. Как на личностном, так и на коллективном уровнях существует воз­можность обретения идентичности пу­тем модифицирования и коррекции ее кластеров. Именно в процессе иденти­фикации национальная принадлежность может быть выражена в произвольной форме в качестве второстепенных черт идентификации: членство в союзе, пар­тии или клубе может иметь тот же смысл, что и принадлежность к опреде­ленной национальности.

Примером одного из наиболее инте­ресных системных исследований про­цесса идентификации в рамках кросс­культурных теорий 80-х гг. ХХ в. являет­ся изучение Г. Хофстеде проявлений культурных различий у представителей мультинациональной корпорации (IBM) в 64 странах [7].

Г. Хофстеде выделяет пять независи­мых оснований анализа процесса иден­тификации:

1. дистанцированность от доминиру­ющей властной структуры (факт нера­венства);
2. индивидуализм/коллективизм — теоретическая бинарная оппозиция, рас­крывающая степень личностной вовле­ченности в отношения социальной ие­рархии;
3. маскулинность/фемининность — основание системы распределения ген­дерных ролей внутри общества;
4. релятивизм/универсализм как конститутивный принцип социально­символического порядка, что отличает его от природного;
5. значимость категории «простран­ство/время» (ценности долговременно­го и гипердолговременного характера ассоциируются с эволюцией и стремле­нием к новации, в то время как кратко­временные вписаны в контекст тради­ционности, устойчивости и неизменно­сти).

На основе данных изучения IBM­группы Г. Хофстеде сформулировал два основных вывода. Ценностные ориента­ции женщин подвергаются «перекрест­ному сличению» с доминирующей (мас­кулинной) фигурой, ассимилируясь по­средством нее в социум либо вытесняясь вовсе. Мужская система ценностей по­литически субъективирована по отноше­нию к женской, что увеличивает разрыв между обеими. Данное исследование взаимосвязи параметров культурной идентификации во многом справедливо в отношении морального подтекста ме­тодологии постколониализма. Ярким примером служит усиление недискри­минационной политики общества с по­зиции либерального равенства. Сама по себе недискриминационность подчерки­вает факт существования Другого, не­смотря на то, что либеральный характер такой политики способен привести к расхождению даже во взглядах тех, кто ее проводит.

Таким образом, теоретические поло­жения и методы современных гумани­тарных наук представляют собой нечто вроде теста на «реальность» либераль­ной политики. Процедура обоснования сводится к следующему.

Во­-первых, реалии и требования лю­бой институциональной практики тако­вы, что вовлеченность в систему власт­ных отношений неизбежна. Роль власти нельзя рассматривать только как инст­рументальную (использование полномо­чий для подавления и исключения); она регулирует сложные взаимоотношения между производством знания, конструи­рованием идентичности и ее кластеров, а также материальной составляющей культуры. Неподвижность властных от­ношений сменяется их динамикой (от сопротивления и эскалации к структура­ции знания о причинах культурных раз­личий), подтверждая подвижность иден­тичности.

Во-­вторых, в процессе институцио­нализации неизбежны расхождения между теоретическими построениями и их конкретной реализацией. Механизм обратной связи, в свою очередь, приво­дит к преобразованию теории в свете по­лученного опыта.

В-­третьих, критический анализ ин­ституциализации позволяет опреде­лить, что объекты институциональных практик обладают характерным свой­ством унификации. Они различимы только как носители конкретного зна­ния. Рассуждая таким образом, можно признать каждую отдельно взятую культуру в качестве объекта институ­циализации, а культурное разнообра­зие как правильно организованное множество культур, обусловленное со­ответствующими контекстуальными допущениями. Понимание взаимосвя­зи «достоинства» и «признания» ло­кальной культуры (Ч. Тейлор и после­дователи) выстраивается всецело вне рамок иерархичности общества. В этом отношении классическая субъект-объ­ектная дихотомия в анализе фактичес­кой идентичности исчерпывает себя потому, что субъект становится частью объекта. Это создает многие ограниче­ния и неудобства методологического характера, но постепенный отказ от субъект-объектного дуализма намечает пути и механизмы действия плюралис­тической перспективы, выстраивая но­вую культурную картину мира. При этом «культурная (понятийная) карти­на мира — это отражение реальной кар­тины через призму понятий, сформи­рованных на основе представлений че­ловека, полученных с помощью орга­нов чувств и прошедших через его со­знание, как коллективное, так и инди­видуальное» [3].

Рассмотрение структурно-функци­ональной целостности идентичности в культурологическом аспекте пред­ставляется весьма актуальным для ис­следований в области психологии, рас­ширяя и дополняя их объяснительный потенциал методологическим. Идея целостности позволяет впоследствии расширить возможности изучения ин­трапсихических дилемм процессов идентификации, а также личностно­ориентированной проблематики иден­тичности.

1. Здравомыслов А. Г. Релятивистская теория наций и рефлексивная политика // Об­щественные науки и современность. 1997. № 4.
2. Можейко М. А. Кризис идентификации // Постмодернизм: Энциклопедия. Минск, 2001.
3. Тер­Минасова С. Язык и межкультурная коммуникация http://www.gumer.info/ bibliotek_Buks/Linguist/Ter/_06.php].
4. Bauer O. The Nation. Translated in Balakrishman. Mapping the Nation. L.-N. Y., 1996.
5. Brunsvick Y., Bady J.­P., Clergerie B. Lexique de la vie culturelle. P., 1987.
6. Gilroy P. The black Atlantic: modernity and double consciousness. Harvard, 1993.
7. Hofstede G. Masculinity and Femininity. The Taboo Dimension of National Cultures. USA, 1998.
8. Miscevic N. Nationalism and Beyond: introducing moral debate about values. Budapest, 2001.
9. Sean Mac Bride et.al. Voix multiplies, un seul monde. La Documentation Francaise. P., 1980.
10. Smith A. D. Nations and Nationalism in a Global Era. UK, 1995.
11. Vos G. de, Romanuchi­Ross L. Ethnic Identity. Cultural continuities and change. L., 1982.