Пандемия COVID-19 как социальный стрессор: факторы психолого-психиатрического риска (по материалам зарубежных исследований)

Цель. Систематизация основных факторов психолого-психиатрического риска в период пандемии COVID-19, выявленных в зарубежных исследованиях. Контекст и актуальность. Необходимость уточнения представлений о детерминации психолого-психиатрических проблем, обусловленных социально-стрессовым воздействием пандемии COVID-19, продиктована в первую очередь запросами практики. Актуальность действий в этом направлении определяется сохраняющейся нестабильностью эпидемиологической и социально-экономической обстановки, необходимостью оперативного и широкого охвата нуждающихся программами психолого-психиатрической помощи, фрагментарностью и противоречивостью существующих сведений о влиянии пандемии на психическое здоровье населения. Используемая методология. Выполнен теоретический анализ литературных источников, описывающих зарубежные исследования факторов психолого-психиатрического риска на фоне пандемии; с помощью сравнительно-аналитического метода определены значение и степень из¬ученности ситуативных и индивидуальных факторов. Основные выводы. Выявлены общие особенности исследований, проводимых психологами и психиатрами разных стран на фоне коронавирусной угрозы (преобладание дистанционного формата, сокращение разнообразия и объема диагностических инструментов, привлечение масштабных выборок). Основные факторы психолого-психиатрического риска, воздействующие на население в условиях распространения коронавируса, разделены на ситуативные и индивидуальные. Факторы первой группы дифференцированы по степени их специфичности для пандемии COVID-19, во второй же группе выделены социально-демографические и медико-психологические факторы. Показано, что индивидуально-психологические особенности, способные определять характер реагирования человека на пандемию, остаются наименее изученными, и уточнение их состава представляет собой актуальную научно-практическую задачу.

Введение

Настоящий обзор систематизирует основные причины психолого-психиатрических проблем населения в период пандемии COVID-19, рассматриваемые сегодня зарубежными психологами и психиатрами. Эффекты пандемии как социально-стрессовой ситуации варьируют от преходящей дезадаптации в отдельных сферах жизнедеятельности до обострения ранее существовавших психических расстройств и возникновения новых. Ясная картина закономерностей и механизмов происходящего представляется важной как с точки зрения охраны психического здоровья, так и в санитарно-эпидемиологическом плане, ведь психологические детерминанты соблюдения предписаний относительно безопасного поведения не менее значимы, чем, например, доступность средств индивидуальной защиты [3; 8]. Систематический мониторинг влияния пандемии COVID-19 на психическое здоровье населения был начат в январе 2020 года в странах Азии и продолжился с закономерным расширением географии исследований. Первые масштабные данные были опубликованы специалистами из Китая, Индии и сопредельных стран; в данном обзоре соответствующим публикациям будет уделено особое внимание.

Особенности изучения пандемии

COVID-19 как социального стрессора зарубежными специалистами Возникновение психолого-психиатрических проблем на фоне распространения коронавирусной инфекции освещается сегодня в отдельных оригинальных исследованиях [2; 6; 10; 16], обзорах литературы [3; 11; 14; 20] и письмах в редакции научных журналов, где известные специалисты выражают свое мнение по наиболее острым вопросам [18]. Особый интерес представляют публикации, обобщающие выводы крупных экспертных групп. Примерами могут служить предложения группы, созданной по инициативе Академии медицинских наук Великобритании и благотворительной исследовательской организации «Transforming Mental Health» [9]; совместные рекомендации Международного общества по изучению травматического стресса (ISTSS) и Американской Психологической Ассоциации (АРА) [22].

Характеризуя опыт изучения психолого-психиатрических аспектов пандемии COVID-19 как социального стрессора, важно принимать в расчет соображения эпидемиологической безопасности, определяющие организационно-методические особенности проводимых сегодня исследований. Активное использование ресурсов социальных сетей, интернет-сообществ,

специальных мобильных приложений позволяет привлечь к участию в исследованиях обширные выборки (от сотен до тысяч человек). В свою очередь, это открывает широкие статистические возможности и повышает репрезентативность данных, максимально приближая полученную картину к популяционной. Оборотной стороной медали оказывается неизбежное обеднение диагностического инструментария: в распоряжении специалистов остаются преимущественно анкеты и стандартизированные опросники, причем последние часто в сокращенной версии [2; 10; 16; 17]. Основным результатом большинства исследований, освещающих социально­стрессовые последствия пандемии, становится, таким образом, оценка отдельных показателей психоэмоционального благополучия и психической сохранности испытуемых — тревожности, депрессивности, фобических проявлений, нарушений сна, признаков ПТСР (посттравматического стрессового расстройства).

В лучшем положении находятся психологи и психиатры, постоянно работающие со своими испытуемыми (например, с пациентами психиатрического стационара, подопечными социального учреждения, заключенными) или, например, получившие личный доступ к выборке в рамках реализации определенной исследовательской программы. В таких случаях, в отличие от дистанционного взаимодействия, открываются столь важные возможности установления доверительного контакта, применения разнообразного инструментария, наблюдения за испытуемыми и оказания им необходимой эмоциональной поддержки непосредственно в процессе работы с диагностическими методиками [20].

Признание остроты социально-стрессового воздействия пандемии COVID-19 и всех связанных с ней обстоятельств порождает в профессиональном сообществе особую понятийную чувствительность. Так, некоторые специалисты призывают к замене «социальной изоляции» «физическим дистанцированием», стремясь подчеркнуть тем самым значимость сохранения поддерживающих социальных связей [4]. Другие обозначают перенесших коронавирусную инфекцию исключительно как «выживших», но не как «выздоровевших», словно бы проводя параллель между пандемией и боевыми действиями, природными или техногенными катастрофами [6; 22].

Естественным для начального этапа изучения любой социально-стрессовой угрозы является акцентирование внимания не столько на протективных факторах, определяющих наличные ресурсы, пути и потенциал совладания с происходящим, сколько на факторах риска, и пандемия COVID-19 не составляет исключения. Учитывая эту тенденцию, мы сосредоточимся именно на последних и объединим их в две группы, выделив ситуативные и индивидуальные факторы (см. рисунок).

Ситуативные факторы психолого-психиатрического риска в условиях пандемии COVID-19 Характеристики самой пандемии COVID-19 как социального стрессора, или ситуативные факторы риска, изучаются наиболее активно; их можно разделить на неспецифические и специфические в соответствии с тем, насколько они отличают сегодняшнюю ситуацию от сопоставимых событий прошлого [8; 25].

Неспецифические ситуативные факторы

Действие неспецифических ситуативных факторов традиционно принимается во внимание при обсуждении психолого­психиатрического аспекта любой массовой катастрофы. Поэтому существует возможность определять их роль и способы смягчения их влияния с опорой на опыт выхода из аналогичных социально-стрессовых ситуаций [6; 23; 25]. Применительно к COVID-19 специалисты наиболее активно обсуждают патогенную роль такого неспецифического фактора, как неопределенность происходящего (обезличенность и неясность истинной природы опасности, непредсказуемость дальнейшего развития событий). Важное значение приписывают в этой связи и «информационному загрязнению» — обилию шокирующего контента со сведениями о заболеваемости COVID-19, осложнениях и смертности, а также попросту недостоверных и противоречивых сообщений. Запросы практики направляют внимание исследователей и на особенности просмотра материалов о коронавирусе представителями разных категорий населения [4; 14]. Определены социально-демографические характеристики людей, склонных к фиксации на таких материалах и потому особенно подверженных влиянию «информационного загрязнения», о чем будет сказано далее. Сочетание страха, тревоги, беспомощности и других отрицательных переживаний с характерными вегетативными симптомами при столкновении с соответствующим контентом описывают с помощью особого термина — «стрессовое расстройство, связанное с заголовком» [23, с. 138].

Дестабилизируя эмоциональное состояние человека, атмосфера неопределенности и «информационное загрязнение» в совокупности препятствуют построению непротиворечивой когнитивной модели происходящего, выработке определенного отношения к ситуации, а значит, и конструктивному совладанию с социально-стрессовым воздействием пандемии COVID-19. Интерес в этой связи представляют описания целого ряда особых поведенческих проявлений — например, «панических закупок», создающих искусственный дефицит средств индивидуальной защиты, медикаментов, продуктов. Активно изучаются, кроме того, агорафобия (боязнь открытых пространств и скопления людей) с паническими атаками, обсессивно-компульсивная симптоматика (стремление совершать определенные действия/движения в сочетании с навязчивыми мыслями), окрашенная страхом заражения, хронофобия (страх течения времени) [1; 7; 19; 20].

Напротив, наличие доступа к точной информации, ясное понимание хотя бы некоторых аспектов существующей угрозы и возможность посильного влияния на происходящее играют несомненную про- тективную роль. Человек может обладать весьма скромными возможностями, но даже локальная активность, если она является действительно осознанной и обоснованной, способна улучшить его психоэмоциональное состояние; примером может служить использование элементарных профилактических мер в быту [3; 7; 18]. Не меньшее воздействие оказывает и еще один неспецифический фактор — угроза социально-экономическому благополучию, в разной степени затрагивающая все слои общества и обостряющая проявления существующего неравенства (в том числе и в части доступности различных видов помощи, включая обеспечение средствами индивидуальной защиты и медикаментами) [3; 7].

Пандемия COVID-19 входит в число масштабных катастроф, что обуславли­ вает ее способность вызывать у человека чувство потери индивидуальности, восприятие себя не как отдельной личности, а лишь как одного из многих, над которыми нависла общая угроза [14]. Некоторые данные между тем располагают к более сложному восприятию этого не­специфического фактора. С одной стороны, в настоящее время действительно очень вероятны обесценивание собственного уникального опыта и возникновение ощущения потерянности среди огромной массы других людей. Но здесь же при определенных условиях рождаются нормализация и ратификация индивидуальных травматических переживаний (например, связанных со страхом заражения или гореванием в случае утраты близкого человека), чувство общности, потребность в солидарности и взаимовыручке, которые можно рассматривать в контексте представлений о посттравматическом росте [4; 18]. Изучение удельного веса и взаимосвязи возможных эффектов переживания «я — один из многих» представляется актуальной задачей, важной как для понимания общей картины отклика на ситуацию пандемии, так и в аспекте психологического консультирования и психотерапии.

Специфические ситуативные факторы

В ряде публикаций освещаются и специфические ситуативные факторы, отражающие отличительные особенности пандемии COVID-19. Получены многочисленные сведения, подтверждающие зависимость тяжести психоэмоционального состояния людей от доступных им сведений о заболеваемости, смертности и других эпидемиологических показателях. Так, в провинции Ху­бэй зимой и весной 2020 года были зафиксированы достоверно более высокие показатели депрессивности, злоупотребления алкоголем (последнее в основном среди мужчин) и распространенности межличностного насилия по сравнению с другими китайскими территориями [2]. Следует более глубоко осмысливать и уточнять значение не столько самой эпидемиологической информации в том виде, в котором она предоставляется населению фактически, сколько ее восприятия. Последнее, в свою очередь, тесно взаимосвязано с пониманием населением высокой контагиозности и серьезности заболевания — в плане течения, осложнений, прогноза и возможных отдаленных последствий [7; 23].

Значение социальной изоляции (последнего из специфических факторов) определяется как необходимостью изменения привычного образа жизни, так и резким ограничением доступа к профессиональной помощи и социальной поддержке. Почти повсеместное использование интернет-коммуникации лишь отчасти смягчает стресс изоляции, но не обеспечивает полного преодоления его последствий [8]. Кроме того, для многих стран и регионов пандемия оказалась сопряженной с существенным возрастанием смертности, вследствие чего большое значение приобрела невозможность традиционного прощания с умершими и разделения своего горя с близкими [6].

Перспективным представляется дальнейшее изучение изменений, происходящих под влиянием коронавирусной угрозы в межличностной сфере. Есть сведения о том, что страх заражения порождает глубинные изменения восприятия другого человека как партнера по общению, формируя сверхосторожное, а зачастую и просто негативное отношение к общению в принципе [14; 19]. Вероятность этого снижается при наличии определенных индивидуально-психологических особенностей — например, избегающей привязанности, о чем будет сказано далее.

Индивидуальные факторы психолого-психиатрического риска в условиях пандемии COVID-19 Индивидуальные факторы, оказывающие негативное влияние на психическое здоровье и психологическое благополучие населения в условиях пандемии COVID-19, можно разделить на социально-демографические и медико-психологические. Основным способом изучения индивидуальных факторов риска оказывается обычно сравнение тяжести психоэмоционального состояния, уровня дезадаптации и/или выраженности психопатологических симптомов у людей, относящихся к разным категориям — у горожан и сельских жителей, у психически больных и здоровых и т.д. Такой путь дает более обширные и убедительные данные относительно роли социально­демографических характеристик в сравнении с медико-психологическими, ведь первые гораздо проще выявлять и классифицировать.

Социально-демографические факторы

Среди социально-демографических факторов важнейшее место занимают по­ловозрастные: их влияние описано наиболее подробно и непротиворечиво [23]. В подавляющем большинстве исследований определена достоверно более высокая подверженность стрессу пандемии среди женщин [12; 14; 17]. Многие авторы свидетельствуют о том, что к группам особого внимания (главным образом в отношении риска развития ПТСР) следует отнести беременных и пожилых женщин. При этом у беременных доминируют жалобы на симптомы интрузии (непреодолимые пугающие мысли, представления и сновидения, содержание которых связано с коронавирусной угрозой), повышенную возбудимость, снижение настроения и когнитивных возможностей, характерные (впрочем, в меньшей мере) и для остальной популяции [12; 23]. Переживания же пожилых женщин имеют предсказуемую воз­растно-психологическую окрашенность и в существенной степени специфичны. Оценивая свое здоровье как более слабое, женщины пожилого возраста острее переживают дефицит доступа к медицинской (в том числе и психиатрической) помощи, физическую изоляцию, одиночество, страх утрат и собственной смерти [5; 26]. Негативные переживания этой части женской выборки обусловлены также феноменами «цифрового разрыва» с другими поколениями и вины за использование ресурсов, которые могли бы пригодиться молодым [9]. Сообщается еще, что пожилые женщины, имевшие признаки деменции и/или депрессии ранее, демонстрируют на фоне пандемии значимое ухудшение состояния [15].

«Цифровой разрыв» между поколениями усугубляет ощущение изолированности у пожилых и одновременно оборачивается своеобразными психологическими рисками для молодых [11; 16; 23]. К издержкам постоянного пребывания онлайн исследователи относят усугубление соответствующих видов аддиктивного поведения, кибербуллин- га (среди детей и подростков), а также неумеренный и некритичный просмотр шокирующего контента и фейковых новостей о коронавирусе (среди 20—40-летних). Представители молодой части популяции сильнее, чем лица других возрастов, опасаются не найти или потерять работу, более напряженно следят за новостями, связанными с COVID-19

и происходящими социально-экономическими изменениями. Не случайно у молодых трудоспособных людей достоверно чаще встречаются тревожные и депрессивные расстройства, чем у пожилых (исключение составляют лишь пожилые женщины, причем преимущественно те, кто и до пандемии жаловался на симптомы депрессии). Перечисленные здесь закономерности подтверждаются масштабными данными, полученными с помощью дистанционного анкетирования; примером могут служить китайские (свыше 700 респондентов) [10] и иранские (свыше 10000 респондентов) [16] исследования.

Сообщается также об интенсификации домашнего насилия в отношении женщин, в том числе и беременных, на фоне пандемии. Итальянские специалисты называют одним из объяснительных механизмов происходящего усиление потребности чувствовать себя «живыми и реальными» у лиц, склонных к насилию и практиковавших его в семье до появления коронавирусной угрозы и связанных с ней ограничений. Такая потребность реализуется не только в гетероагрессии, но и в последующей аутоагрессии, реализуемой как обвинение себя за совершенное насилие [14].

Дети и подростки в период пандемии оказываются, как и женщины, высоко уязвимыми по отношению к внутрисемей­ному насилию [9; 14]. Внимание исследователей привлекает не только насилие в отношении несовершеннолетних, но и пренебрежение их потребностями, которое становится особенно осязаемым, когда семья круглосуточно находится под одной крышей. Речь может идти даже не о полноценном обучении, культурном развитии или достаточном личном пространстве, а о сугубо физических потребностях — например, в питании (не посещая школу, ребенок перестает получать полноценные завтраки и обеды, в то время как семья может не иметь средств для обеспечения полноценного питания) [4; 11].

Продолжая описание социально-демографических факторов риска, следует отметить предсказуемость их состава и высокую степень согласованности мнений специалистов относительно роли основной их части. Многие из этих факторов тесно взаимосвязаны между собой. Ожидаемо, например, что сельские жители скорее, чем горожане, окажутся членами обособленных общин с жесткими социальными связями и стереотипами [18; 24; 25]. Специалисты из Бангладеш, Пакистана, Индии подчеркивают высокую значимость общинного сознания как почвы для бойкотирования, преследования заболевших (или подозреваемых в этом) и возрастания суицидального риска среди тех, кто так или иначе столкнулся с коронавирусом [18].

В некоторых странах и регионах ожидаемая реакция населения на введение коммуникативных ограничений представлялась настолько серьезной, что объявление этих ограничений отсрочивалось до последней возможности. Яркой иллюстрацией может служить ситуация, сложившаяся в Пакистане; опасаясь негативной реакции местных общин, власти длительное время избегали введения комендантского часа, карантинных мер и вмешательства в деятельность религиозных учреждений, что привело к ухудшению и без того неблагоприятной эпидемиологической обстановки [18]. Кроме того, психосоциальная и экономическая напряженность, а также условия самоизоляции и карантина создают в регионах с доминирующим общинным сознанием исключительно серьезную угрозу эскалации всех проявлений внутрисемейного насилия [13; 17; 18; 24].

Исследования показывают также, что стигматизация и дискриминация в связи с коронавирусной угрозой возникают не только в маргинальных слоях, среди необразованного и бедного населения, но и, например, в студенческой среде. Иллюстрацией могут служить данные о фактах отвержения и преследования студентов из Китая, обучающихся в других странах [20].

Группу серьезного риска составляют социально исключенные лица — нелегальные мигранты и бездомные. Имея обычно ограниченный доступ к психолого-психиатрической помощи, они не обращаются за ней, даже получив такую возможность, из страха попасть в тюрьму, быть госпитализированными без своего согласия и т.д. В поле зрения специалистов небезосновательно попадают и обитатели исправительных учреждений, требующие особого внимания по совокупности социально-эпидемиологических, психологических и социально-правовых причин [5; 9; 19].

Значительную уязвимость по отношению к социально-стрессовому воздействию пандемии обнаруживают лица, имеющие низкий уровень материального благосостояния (проживающие в неудовлетворительных бытовых условиях, не имеющие полноценного питания и т.д.) [2; 20; 23]. Они же, очевидно, не всегда располагают возможностью получения качественной и своевременной медицинской помощи и социального сопровождения.

Наконец, еще один социально-демографический фактор, на который исследователи не могут не обращать внимания, это профессиональная принадлежность. Признано, что в приоритетной помощи нуждаются представители помогающих профессий. Особенно активно обсуждаются обстоятельства, угрожающие психологическому благополучию медиков: отчетливое понимание высокой контагиозности COVID-19 и страх заражения, тяжесть моральной ответственности (в том числе и перед собственной семьей), постоянная перегрузка, необходимость работать в физически некомфортных условиях и многое другое [7; 9; 11; 26]. Медики имеют самый высокий уровень профессионального стресса при неудовлетворительном качестве сна, что в совокупности создает серьезную предиспозицию к психическим расстройствам и повышает суицидальный риск [13]. Вместе с тем специальная подготовка и возможность активного участия в противодействии пандемии наделяют медиков большей устойчивостью в отношении постстрес­совых расстройств по сравнению с представителями других профессиональных групп [17; 20].

Медико-психологические факторы

Среди медико-психологических факторов наиболее однозначно оценивается значение характеристик физического и психического здоровья. Обширную группу риска составляют лица с хроническими соматическими заболеваниями и просто физически ослабленные. Они более чувствительны к социально-стрессовому воздействию вообще и ограничению доступа к плановой медицинской помощи — в частности, испытывают более выраженные опасения за свою жизнь в случае заражения [15]. В стадии активной разработки находятся и вопросы, связанные с психолого-психиатрическими последствиями перенесенной коро- навирусной инфекции [9; 19], однако соответствующие исследования настолько специфичны, что мы оставляем их за пределами рассмотрения.

Высок психолого-психиатрический риск среди обладателей симптомов, на первый взгляд наводящих на мысль о COVID-19, но имеющих в действительности иную природу [18; 20]. Здесь основной проблемой выступает неправильная интерпретация телесных ощущений, что проявляется в настойчивых требованиях избыточных медицинских обследований, а также в недоверии к официально предоставляемой информации о распространенности, признаках и способах передачи COVID-19. Характеристики людей, демонстрирующих такие феномены, нуждаются в дальнейшем уточнении, но можно предположить, что их круг пополняют в основном личности определенного склада (тревожно-мнительного, истероидного, ипохондрического). Описаны и суициды среди тех, кто остро отреагировал на поток информации о пандемии и, как следствие, ошибочно расценил возникшие по вполне рядовой причине катаральные симптомы (например, заложенность носа или боль в горле) именно как признаки COVID-19 [18; 21; 24]. Подобные данные заставляют задуматься не только о психологических тонкостях информирования населения, но и о необходимости детального изучения межуровневых взаимосвязей в структуре внутренней картины болезни у широкого круга лиц на фоне коронави- русной угрозы.

Серьезнейший медико-психологический фактор риска — наличие хронического расстройства психики или предрасположенности к проблемам в сфере психического здоровья. Опубликованы многочисленные исследования вспышек COVID-19 в психиатрических стационарах и интернатах [23]. Подчеркивается, что психически больные люди в условиях пандемии демонстрируют выраженные нарушения комплаентности (как в плане врачебных рекомендаций, касающихся основного заболевания, так и в отношении санитарно-профилактических предписаний) и общее снижение адаптации [3]. Повсеместно растут частота и тяжесть рецидивов психических расстройств, возникают характерные искажения «привычной», устоявшейся психопатологической фабулы [7; 23]. Так, в бредовой продукции больных параноидной шизофренией доминирующую позицию начинают занимать идеи Судного дня, Армагеддона, теории заговора и т.п. [19]. По некоторым сведениям, в наименее благоприятной ситуации оказываются те пациенты и лица, предрасположенные к психическим заболеваниям, у которых наблюдаются проблемы со сном [19]. Показано также, что особого внимания специалистов требуют обладатели давнего опыта психической травматизации, сохраняющего свою актуальность в период пандемии или непосредственно с нею связанного (это может быть, например, болезнь/ смерть близкого человека, вынужденная разлука с семьей и т.д.) [22].

Остановимся теперь на индивидуально-психологических факторах. Стоит отметить в первую очередь нормоцен- тричность исследовательского подхода, реализуемого при оценке взаимосвязи между индивидуально-психологическими особенностями испытуемых и их реагированием на коронавирусную угрозу. Приоритетное внимание уделяется ресурсным особенностям личности, определяющим возможности спонтанного совладания, психологической профилактики и реабилитации. Что же касается факторов риска (то есть характеристик, сопряженных с уязвимостью к стрессу пандемии), то им придается второстепенное значение. Тем не менее среди них можно выделить: наличие тревожно-амбивалентной привязанности (в противовес безопасной и даже избегающей) [17]; дефицит «чувства принадлежности» и психической устойчивости в меняющихся условиях [18].

Обстоятельное изучение индивидуально-психологических факторов предполагает тесный, длительный контакт с каждым испытуемым, а также применение трудоемкого инструментария, вследствие чего соответствующие публикации остаются немногочисленными. Кроме того, исследователи не всегда располагают сведениями о «фоновых» показателях психологического благополучия и психического здоровья респондентов, а потому формулируемые выводы о детерминирующей роли условий пандемии могут быть небесспорными. Некоторые авторы обнаруживают выход в использовании в качестве сравнительного материала данных, полученных с помощью аналогичных методик при обследовании сопоставимых выборок до наступления пандемии [2]. В отсутствие подобных данных можно, как представляется, обратиться и к вопросу о роли константных индивидуально­психологических особенностей (например, темперамента).

Массив индивидуально-психологических детерминант психолого-психиатрического риска на фоне пандемии постепенно пополняется за счет результатов исследований, построенных по принципу формирующего эксперимента. Интересен опыт апробации программ психолого-психиатрической помощи в условиях пандемии COVID-19, дающий возможность проследить динамику тех или иных психологических характеристик в процессе специально организованного воздействия. Однако, что было показано также и в обзорах по предыдущим вспышкам инфекционных заболеваний (H1N1, MERS), соответствующие публикации пока не демонстрируют целостной картины — во многом из-за не­ многочисленности и гетерогенности выборок [23; 25].

Ситуативные и индивидуальные факторы психолого-психиатрического риска, описанные в данном обзоре, тесно взаимосвязаны. Например, социальную изоляцию в совокупности со страхом заражения COVID-19 исследователи справедливо рассматривают как обстоятельства, определяющие отношение к пандемии самой по себе [23] и опосре­дующие влияние последней на психическое здоровье населения [8].

Заключение

Подводя итог, следует еще раз отметить сравнительно более подробную изученность факторов психолого-психиатрического риска на фоне распространения COVID-19 по сравнению с протективными. Ситуативные факторы, представленные характеристиками самой пандемии как социально-стрессовой ситуации, рассматриваются при этом более детально, чем индивидуальные, а среди последних наилучшим образом освещены социально-демографические. Тем не менее приведенные сведения могут служить ориентиром для выделения групп риска и реализации мер психолого-психиатрической профилактики, коррекции и реабилитации. Дальнейшее уточнение представлений о факторах психолого-психиатрического риска будет способствовать преодолению последствий существующего социально-стрессового воздействия, а также повышению индивидуальной и коллективной комплаентности по отношению к санитарно-эпидемиологическим рекомендациям.

 

1.        Abrams E.M., Greenhawt M. Risk communication during COVID-19 // The Journal of Allergy and Clinical Immunology: in Practice. 2020. Vol. 8. Issue 6. P. 1791—1794. DOI:10.1016/j. jaip.2020.04.012

2.        Ahmed Z. et al. Epidemic of COVID-19 in China and associated psychological problems // Asian Journal of Psychiatry. 2020. Vol. 51. DOI:10.1016/j.ajp.2020.102092

3.        Arden M.A., Chilcot J. Health psychology and the coronavirus (COVID-19) global pandemic: a call for research // British Journal of Health Psychology. 2020. Vol. 25 (2). P. 231—232. DOI:10.1111/bjhp.12414

4.        Banerjee D. Psychological preparedness for the COVID-19 pandemic, perspectives from India // Psychiatry Research. 2020. Vol. 288. DOI:10.1016/j.psychres.2020.112999

5.        Congjie W., Juan Z., Chengjuan Z. Two cases report of epidemic stress disorder to novel coronavirus pneumonia // Asian Journal of Psychiatry. 2020. Vol. 51. DOI:10.1016/j.ajp.2020.102070

6.        Eisma M.C., Boelen P.A., Lenferink L.I.M. Prolonged grief disorder following the coronavirus (COVID-19) pandemic // Psychiatry Research. 2020. Vol. 288. DOI:10.1016/j. psychres.2020.113031

7.        Fofana N.K. et al. Fear and agony of the pandemic leading to stress and mental illness: An emerging crisis in the novel coronavirus (COVID-19) outbreak // Psychiatry Research. 2020. Vol. 291. Advance online publication. DOI:10.1016/j.psychres.2020.113230

8.        Haider I.I., Tiwana F., Tahir S.M. Impact of the COVID-19 pandemic on adult mental health // Pakistan Journal of Medical Sciences. 2020. Vol. 36 (COVID19-S4). P. 90—94. DOI:10.12669/ pjms.36.COVID19-S4.2756

9.        Holmes E.A. et al. Multidisciplinary research priorities for the COVID-19 pandemic: a call for action for mental health science // Lancet Psychiatry. 2020. Vol. 7 (6). P. 547—560. DOI:10.1016/ S2215-0366(20)30168-1

10.    Huang Y., Zhao N. Generalized anxiety disorder, depressive symptoms and sleep quality during COVID-19 outbreak in China: a web-based cross-sectional survey // Psychiatry Research. 2020. Vol. 288. DOI:10.1016/j.psychres.2020.112954

11.    Kontoangelos K., Economou M., Papageorgiou C. Mental health effects of COVID-19 pandemia: a review of clinical and psychological traits // Psychiatry Investigation. 2020. Vol. 17 (6). P. 491— 505. DOI:10.30773/pi.2020.0161

12.    Liu N. et al. Prevalence and predictors of PTSS during COVID-19 outbreak in China hardest-hit areas: gender differences matter // Psychiatry Research. 2020. Vol. 287. DOI:10.1016/j. ajp.2020.102070

13.    Mamun M.A., Griffiths M.D. First COVID-19 suicide case in Bangladesh due to fear of COVID-19 and xenophobia: possible suicide prevention strategies // Asian Journal of Psychiatry. 2020. Vol. 51. DOI:10.1016/j.ajp.2020.102073

14.    Mazza M. et al. Danger in danger: interpersonal violence during COVID-19 quarantine // Psychiatry Research. 2020. Vol. 289. DOI:10.1016/j.psychres.2020.113046

15.    Meng H. et al. Analyze the psychological impact of COVID-19 among the elderly population in China and make corresponding suggestions // Psychiatry Research. 2020. Vol. 289. DOI:10.1016/j. psychres.2020.112983

16.    Moghanibashi-Mansourieh A. Assessing the anxiety level of Iranian general population during COVID-19 outbreak // Asian Journal of Psychiatry. 2020. Vol. 51. DOI:10.1016/j.ajp.2020.102076

17.    Moccia L. et al. Affective temperament, attachment style, and the psychological impact of the COVID-19 outbreak: an early report on the Italian general population // Brain, Behavior, and Immunity. 2020. Vol. 87. P. 75—79. DOI:10.1016/j.bbi.2020.04.048

18.    Mukhtar S. Mental health and psychosocial aspects of coronavirus outbreak in Pakistan: psychological intervention for public mental health crisis // Asian Journal of Psychiatry. 2020. Vol. 51. DOI:10.1016/J.AJP.2020.102069

19.    Naguy A., Moodliar-Rensburg S., Alamiri B. Coronaphobia and chronophobia — a psychiatric perspective // Asian Journal of Psychiatry. 2020. Vol. 51. DOI:10.1016/j.ajp.2020.102050

20.    Rajkumar R.P. COVID-19 and mental health: a review of the existing literature // Asian Journal of Psychiatry. 2020. Vol. 52. DOI:10.1016/j.ajp.2020.102066

21.    Sharma S., Sharma M., Singh G. A chaotic and stressed environment for 2019-nCoV suspected, infected and other people in India: Fear of mass destruction and causality // Asian Journal of Psychiatry. 2020. Vol. 51. DOI:10.1016/j.ajp.2020.102049

22.    Shi W., Hall B.J. What can we do for people exposed to multiple traumatic events during the coronavirus pandemic? // Asian Journal of Psychiatry. 2020. Vol. 51. DOI:10.1016/j. ajp.2020.102065

23.    Talevi D. et al. Mental health outcomes of the COVID-19 pandemic // Rivista di Psichiatria. 2020. Vol. 55 (3). P. 137—144. DOI:10.1708/3382.33569

24.    Thakur V., Jain A. COVID 2019-suicides: A global psychological pandemic // Brain, Behavior, and Immunity. 2020. Vol. 88. DOI:10.1016/j.bbi.2020.04.062

25.    Thombs B.D. et al. Curating evidence on mental health during COVID-19: a living systematic review // Journal of Psychosomatic Research. 2020. Vol. 133. P. 110—113. DOI:10.1016/j. jpsychores.2020.110113

26.    Tian F. et al. Psychological symptoms of ordinary Chinese citizens based on SCL-90 during the level I emergency response to COVID-19 // Psychiatry Research. 2020. Vol. 288. DOI:10.1016/j. psychres.2020.112992

 

PlumX

Метрики публикации