Социально-психологические предпосылки веры в конспирологические теории происхождения COVID-19 и вовлеченность в сетевые коммуникации

Цель. Поиск социально-психологических предпосылок веры личности в конспирологические теории происхождения пандемии. Выявление динамики отношения интернет-пользователей к пандемии коронавируса в марте—начале июня 2020 г. Контекст и актуальность. В рамках изучения психологических механизмов и последствий воздействия пандемии на личность и общество все более актуальными задачами становятся уточнение социально-психологических предпосылок веры в конспирологические теории пандемии COVID-19, а также выявление связи между отношением к пандемии и вовлеченностью личности в использование социальных сетей. Дизайн исследования. В работе приведены результаты двух онлайн-опросов, выполненных в марте-апреле и в мае-июне 2020 г. для изучения динамики веры россиян в конспирологические теории происхождения вируса COVID-19 с учетом вовлеченности в сетевые коммуникации и половозрастных различий. Выборка. В первом исследовании приняли участие 668 человек (78,2% — женщины) в возрасте от 17 до 80 лет (M=30; SD=12,7); во втором опросе участвовали 986 человек (56,9% — мужчины) в возрасте от 18 до 76 лет (M=36,63; SD=10,2). География опросов охватывала разные регионы России. Методы. В качестве базового инструмента в обоих исследованиях использовался разрабо-танный Т.А. Нестиком опросник «Отношение к эпидемиологической угрозе». В первом исследовании дополнительно измерялись выраженность консервативных ценностей, социальный цинизм, вера в справедливость мира и доверие к социальным институтам. Во втором исследовании дополнительно измерялась вовлеченность в сетевые коммуникации. Результаты. В первом исследовании обнаружена связь конспирологических убеждений с верой в справедливый мир, низкой самоэффективностью, ориентацией на моральные основания лояльности к своей группе и уважения к авторитетам, низким институциональным доверием и социальным цинизмом. Во втором исследовании было показано, что по сравнению с мартом- апрелем значимо повысились уровень веры пользователей социальных сетей в конспирологические теории происхождения пандемии, выраженность недоверия к системе здравоохранения и скептического отношения к вакцинации; стали меньше как боязнь заражения, так и контролируемость угрозы, но возросли опасения повторения эпидемий. Показано, что вовлеченность в сетевые коммуникации повышает тревогу в отношении последствий коронакризиса, которая в свою очередь усиливает поиск конспирологических объяснений происходящего. Основные выводы. Низкое социальное доверие и переживание неконтролируемой угрозы усиливают подверженность пользователей социальных сетей вере в конспирологические теории происхождения пандемии.

Введение

Проблема психологического воздействия пандемии на личность и общество, в том числе последствий переживания угрозы заражения и вынужденного изменения образа жизни во время карантина, находит отражение в работах зарубежных и отечественных исследователей.

Поскольку новая коронавирусная инфекция «дебютировала» в Китае и странах Европы, зарубежные исследователи имели возможность накопить некоторый опыт изучения как симптоматики COVID-19, так и психологического состояния общества и информационного фона течения пандемии [5]. Одним из непосредственных эффектов переживания эпидемиологической угрозы, зафиксированных еще на первом этапе развития пандемии в Китае, стал рост симптомов посттравматического стресса, депрессии и тревожных расстройств [3; 20]. Национальные репрезентативные исследования, проведенные в различных странах, указывают на широкую распространенность дистресса в период пандемии COVID-19. Например, в Китае его симптомы к маю 2020 г. отмечались у 35% населения, в США — у 45%, а в Иране — у 60% [31].

Результаты эмпирических исследований состояния российского общества и его адаптации к пандемии, вызванной COVID-19, в научной и публицистической литературе освещаются с марта 2020 г. Уже в первый месяц самоизоляции был отмечен рост подавленности, тревоги, страха, паники, ухудшение сна, а также снижение количества тех, кто использует рационализацию или отрицание как защитные механизмы, при этом исследователи отмечали обращение россиян к религии, падение уровня конструктивного мышления и эмоционального совладания. Статистически значимо выросли показатели, свидетельствующие о повышении эзотерического мышления, наивного оптимизма и, на уровне статистической тенденции, категоричности мышления [6]. Психологическими эффектами, спровоцированными эпидемической ситуацией у россиян, явились страх, апатия, ступор [18]. Причем попытки справиться с тревогой по поводу негативных последствий пандемии за счет мысленного ухода от проблемы, использования «успокоительных», отрицания связаны с более низким уровнем удовлетворенности жизнью, а отказ от чтения новостей о пандемии может усугублять ее негативные психологические последствия [13; 15]. Ряд исследователей, опираясь на проведенные среди психологов экспертные опросы, справедливо подчеркивают наличие противоречий интересов разных групп населения, порождение негативных тенденций в отношениях между ними [11; 16]. В частности, анализ социально-психологических механизмов влияния пандемии на личность и общество позволяет выделить разнонаправленные тенденции: с одной стороны, солидаризацию общества перед общей угрозой, а с другой — рост веры в опасный мир и авторитарных установок, снижение социального доверия, стигма­тизацию и обострение межгрупповой напряженности [11]. В социальных сетях эти эффекты наблюдались и в типах реакций интернет-пользователей при обсуждении разразившегося кризиса [19], и на уровне сетевых сообществ в целом [10].

Репрезентативные опросы россиян, проводившиеся отечественными социологическими агентствами, зафиксировали всплеск страхов заражения коронави­русом в конце марта—начале апреля 2020 г., который постепенно стал уступать место тревоге по поводу экономических последствий карантина [8; 14]. Так, по данным ВЦИОМ, с марта по июль 2020 г. число опасающихся заразиться коро­навирусом снизилось на 20% [17]. Помимо динамики страхов, были отмечены существенные региональные различия в их уровне [7].

Распространение пандемии в России и за рубежом сопровождалось всплеском конспирологических теорий [1; 24]. Исследователями была обнаружена связь между обращением интернет-пользова- телей к социальным сетям в качестве источника информации и уровнем их подверженности вере в конспирологические теории, а также переживаемого стресса [21; 23; 24]. Во время эпидемий социальные сети преимущественно используются для аффективного совладания с ситуацией через выражение тревоги и гнева, а также для взаимной поддержки. При этом отмечается недостаточное использование властями этого канала для коммуникации с гражданами во время пандемии [9]. Напротив, уровень доверия к властям, ученым и официальным СМИ был одним из факторов, поддерживающих жизнеспособность личности в условиях пандемии и готовность соблюдать правила предосторожности, рекомендуемые врачами [11].

Распространение конспирологиче­ских теорий происхождения COVID-19, их негативное влияние не только на субъективное благополучие личности, но и на санитарно-эпидемиологическую обстановку делает актуальной задачу прояснения психологических предпосылок конспирологических убеждений. Среди личностных характеристик интернет-пользователей, связанных с верой в конспирологические теории пандемии, можно выделить тревожность, избегание неопределенности, импульсивность, религиозность, авторитаризм правого толка, веру в интуицию и низкую рефлексивность [22], ориентацию на социальное доминирование и консервативные политические установки [27], национальный нарциссизм [26]. Эти же или близкие к ним по смыслу личностные характеристики являются предпосылками общей конспирологической ориентации личности, хотя вопрос о ее личностных детерминантах остается открытым [25].

Целью двух проведенных нами исследований стало прояснение социально-психологических предпосылок веры в конспирологические теории пандемии COVID-19, а также связи между отношением к пандемии и вовлеченностью личности в использование социальных сетей.

Исследование № 1: Социально-психологические предпосылки веры в конспирологические теории происхождения пандемии

В задачи первого исследования входило изучение социально-психологических предпосылок веры личности в кон­спирологические теории происхождения пандемии. Мы предположили, что убеждение в искусственном происхождении COVID-19 связано с социальным цинизмом в представлениях об обществе, ориентацией на консервативные ценности, а также с верой в справедливость мира.

Метод

Схема проведения исследования. Данные собирались через онлайн-опрос с помощью сервиса SurveyMonkey c 18 марта по 20 апреля. Респонденты рекрутировались путем размещения ссылки на исследование в социальных сетях Facebook и ВКонтакте и не получали вознаграждения. Для повышения достоверности результатов было выставлено ограничение с целью отсечения анкет, которые заполнялись слишком быстро (менее 40 минут) и, таким образом, могли быть некачественными.

Выборка. В исследовании приняли участие 668 человек (78,2% — женщины) в возрасте от 17 до 80 лет (M=30; SD=12,7), география опроса охватывала разные регионы России.

Методы исследования. Для измерения конспирологической ориентации, а также других характеристик отношения к пандемии использовался разработанный Т.А. Нестиком опросник «Отношение к эпидемиологической угрозе». В ходе апробации методики из первоначальных 80 утверждений было оставлено 38, степень согласия с которыми респондентам предлагалось оценить по 5-балльной шкале. Апробация опросника на выборке N=1462 показала хорошую согласованность 10 шкал, состав которых подтвержден конфирматорным факторным анализом (X2=1576,712; df=536; CMIN/ DF=2,942; p<,001; RMR=,070; CFI=,953; RMSEA=,036; Hi 90=,039; PCLOSE=1). В число измеряемых нами аффективных компонентов отношения личности к пандемии вошли тревога по поводу пандемии (4 утверждения, альфа Кронбаха=0,801; M=3,13; SD=0,948; пример утверждений: «Когда я задумываюсь о последствиях эпидемии COVID-19, мне становится страшно») и социальный оптимизм в отношении исхода пандемии (4 утверждения, aльфа Кронбаха=0,837; M=3,50; SD=1,018; пример: «Руководство нашей страны предпринимает достаточные усилия для сдерживания пандемии»). В число когнитивных компонентов вошли са­моэффективность (4 утверждения, альфа Кронбаха=0,779; M=3,44; SD=0,912; пример: «Бессмысленно надевать маску или отсиживаться дома — если суждено заболеть, то этого не избежать»), вера в конспирологические теории пандемии (3 утверждения, aльфа Кронбаха=0,831; M=2,86; SD=1,113; примеры: «Вирусы, подобные COVID-19, создаются искусственно»; «Причиной пандемии являются чьи-то экономические или политические интересы»; «Шумиха в СМИ по поводу COVID-19 используется для отвлечения внимания общества от более важных проблем»); вера в эффективность вакцинации (3 утверждения, aльфа Кронбаха=0,776■,M=3,33■, SD=1,025; пример: «Прививка — надежное средство против инфекционных заболеваний»); дескриптивные нормы, то есть вера в готовность окружающих соблюдать правила предосторожности (3 утверждения, aльфа Кронбаха=0,652; M=2,44; SD=1,57; пример: «В случае эпидемии большинство людей не станут сообщать о том, что они заболели, чтобы не оказаться на карантине»); поддержка жестких мер сдерживания (4 утверждения, aльфа Кронбаха=0,752■,M=2,65■, SD=0,965; пример: «Только железная дисциплина может спасти общество от серьезной эпидемии»). Из поведенческих компонентов измерялось физическое дистанцирование и мизофобия (4 пункта, aльфа Кронбаха=0,837; M=3,50; SD=1,018; пример: «Я боюсь пользоваться общественным транспортом, так как там легко заразиться»), интерес к новостям о пандемии (3 пункта, aльфа Кронбаха=0,761; M=3,30; SD=0,976; пример: «Я стараюсь быть в курсе новостей о развитии эпидемии»), ориентация на помощь другим во время эпидемии (5 пунктов, aльфа Кронбаха=0,739; M=3,31;

SD=0,790; пример: «Я готов предложить помощь пожилым людям, заболевшим во время эпидемии»).

Для измерения выраженности консервативных ценностей использовался «Опросник моральных оснований» (the Moral Foundations Questionnaire, MFQ) Дж. Хайдта в адаптации О.А. Сычева. Для измерения социального цинизма использовался опросник «Социальные аксиомы» (the Social Axioms Survey, SAS) М. Бонда и К. Леонга в адаптации А.Н. Татарко и Н.М. Лебедевой. Для измерения веры в справедливость мира применялась шкала «Вера в справедливый мир» К. Далберт в адаптации С.К. Бочавер, М.Б. Подлипняк и А.Ю. Хохловой. Кроме того, для измерения доверия к социальным институтам респондентам предлагалось оценить по пятибалльной шкале свое доверие правительству, СМИ, российским медработникам и Всемирной организации здравоохранения (альфа Кронбаха=0,720). Также в анкету был включен ряд других показателей, не относящихся к данному исследованию.

Результаты первого исследования

Как показали результаты линейного регрессионного анализа (N=668; R=0,542; R2=0,294; F=28,274; p<0,001), предикто­рами веры в конспирологические теории происхождения COVID-19 оказались низкое доверие к социальным институтам (в=-0,268) и социальный цинизм (в=0,163), низкая самоэффективность (в=-0,192), низкий интерес к официальным новостям о пандемии (в=-0,163), вера в справедливый мир (в=0,148), а также ориентация на консервативные моральные основания лояльности к своей группе (в=0,159) и уважение к авторитетам (в=0,133). Таково сочетание характеристик, которые можно назвать «синдромом конспиролога» в условиях пандемии COVID-19 (см. табл. 1).

В ходе корреляционного анализа была обнаружена негативная связь веры в конспирологические теории с тревогой по поводу пандемии (r=-0,131, p=0,001) и верой в эффективность вакцинации (r=-0,200, p<0,001).

Обсуждение результатов первого исследования

Обнаруженная нами связь конспиро­логических убеждений с низкой самоэф­фективностью и верой в справедливый мир, по-видимому, указывает на одну из важнейших психологических функций конспирологии — защиту непротиворечивой, логичной картины мира в условиях высокой неопределенности. Как неоднократно уже отмечалось, в ситуации неконтролируемой опасности люди склонны искать могущественного врага, которому можно приписать причины происходящего, повышая тем самым свою самооценку и воспринимаемый уровень контроля над ситуацией [30].

По-видимому, веру в искусственное происхождение COVID-19 можно рассматривать как компенсаторный механизм, восстанавливающий чувство контроля и безопасности в условиях глобального кризиса. Учитывая, что большинство участников исследования являлись пользователями социальных сетей, низкий интерес к новостям о пандемии в СМИ и склонность недооценивать ее опасность могут объясняться эффектом подтверждения первоначального мнения и стремлением к самонепротиво- речивости, когда человек избегает официальных новостей о коронавирусе, но при этом оказывается в «эхо-камере», информационном пузыре из источников информации, которые соответствуют уже выбранной позиции по отношению к происходящему. Одним из механизмов формирования таких «эхо-камер» может быть переживание личной или групповой угрозы, усиливающее приписывание негативных намерений «друзьям» в социальных сетях, размещающим информацию, которая противоречит взглядам пользователя [2].

В обнаруженном нами «синдроме конспиролога» эти черты сочетаются с ориентацией на консервативные ценности (моральные основания лояльности к своей группе и уважения к авторитетам), низким институциональным доверием и социальным цинизмом, то есть с убеждением в несправедливом устройстве общества. Полученные нами данные хорошо согласуются с другими исследованиями, где была обнаружена связь конспирологи­ческих убеждений с переживанием рисков как угрозы моральным устоям и сплоченности группы [11; 26], а также чувством социальной несправедливости [32].

Исследование № 2:

Динамика установок россиян в отношении пандемии в период снижения остроты эпидемиологической ситуации

Целью второго нашего исследования было выявление динамики отношения интернет-пользователей к пандемии ко­ронавируса во время снятия карантинных мер и снижения остроты эпидемиологической ситуации в России в конце мая—начале июня 2020 г. Основная гипотеза исследования состояла в том, что на фоне спада пандемии, вызванной COVID-19, снизится уровень панических настроений, поиска врага, недоверия власти и согражданам. Кроме того, было выдвинуто предположение, что у более вовлеченных в общение посредством социальных сетей панические настроения и недоверие руководству страны проявляются в большей степени.

Метод

Схема проведения исследования. Данные собирались через сервис Toloka. Yandex.ru в течение двух недель (с 31 мая по 10 июня 2020 года с наибольшим количеством ответов 02 и 09 июня 2020 года). Для повышения достоверности результатов было выставлено ограничение с целью отсечения анкет, которые заполнялись слишком быстро (менее 40 минут) и, таким образом, могли быть некачественными.

Выборка. В исследовании приняли участие 986 человек (56,9% мужчин, 43,1% женщин) в возрасте от 18 до 76 лет (M=36,63; SD=10,2). География опроса охватывала разные регионы России и включала жителей Москвы — 9,8%, городов-миллионников (за исключением Москвы) — 34,5%, областных центров (с населением менее 1 млн чел.) — 27,2% и районных центров — 25,2%.

Методы исследования. В качестве основного инструмента исследования использовалась сокращенная версия анкеты, разработанной Т.А. Нестиком для измерения отношения к пандемии и оценки доверия к представителям различных социальных групп (см. исследование № 1). Использованный вариант включал 34 утверждения с пятибалльной шкалой ответов Лайкерта. При этом за счет добавления к шкале самоэффективности утверждений, отражающих скептическое отношение к угрозе коронавируса, была сформирована новая шкала ковид-дис- сидентства (4 утверждения, альфа Крон- баха=0,731; M=2,85; SD=0,940; примеры утверждений: «Опасность эпидемий, подобных COVID-19, явно преувеличена»; «Бессмысленно надевать маску или отсиживаться дома — если суждено заболеть, то этого не избежать»).

Для измерения интенсивности использования социальных сетей применялся опросник О.С. Дейнека «Во­влеченность в сетевые коммуникации», состоящий из 10 утверждений, с которыми требовалось выразить степень согласия/несогласия по пятибалльной шкале (например, «Я предпочитаю использовать социальные сети, а не смотреть телевизор», «Я слежу за действиями, мгновенными событиями, популярными видео и трендами в социальных сетях»). Надежность опросника подтверждена коэффициентом альфа Кронбаха=0,864. Также опрос предполагал заполнение демографической справки.

Обработка данных включала анализ значимых различий по непараметрическому критерию Манна-Уитни с применением перевзвешивания для учета разного половозрастного состава выборок, корреляционный анализ по критерию Спирмена с помощью статистического пакета SPSS 20.0, а также структурное моделирование в программе Amos v.22.

Результаты второго исследования

Отношение к пандемии (описательные статистики). Как показывает анализ значимых различий по критерию Манна-Уитни (см. табл. 2), по сравнению с мартом-апрелем 2020 г., в первой декаде июня 2020 г. отмечается рост уровня конспирологической ориентации: значимо выше оказалась вера в искусственное происхождение вируса, а также представление о том, что пандемия — результат чьей-то ошибки (p<0,001). Кроме того, снизилась поддержка жестких мер для пресечения распространения ложных сообщений, выявления заболевших и соблюдения карантина (p<0,001). Выросло скептическое отношение к вакцинации, убеждение в том, что прививки часто вызывают побочные эффекты (p<0,001; М=3,16, SD=1,21). С одной стороны, отмечается снижение мизофобии, боязни заражения в публичных местах и оценки опасности COVID-19, с другой — укрепляется убеждение в том, что в ближайшие 20 лет эпидемии, подобные COVID-19, будут повторяться (p<0,001; М=3,63, SD=0,92).

Интернет-пользователи, опрошенные нами на исходе объявленных в России нерабочих дней и режима ограничения передвижения, еще больше уверены в том, что большинство россиян не доверяют официальной информации о количестве зараженных (p=0,045; М=3,68, SD=1,03).

На фоне самоизоляции снизились оценка усилий руководства страны по сдерживанию пандемии и вера в то, что ученые смогут создать необходимое для лечения новой болезни лекарство (p<0,001), укрепилась вера в то, что надеяться надо на себя и своих близких (p=0,004).

Результаты анализа значимых различий по критерию Манна—Уитни показали, что чем старше были респонденты, тем больше среди них было сторонников конспирологических и фаталистических теорий происхождения пандемии («вирусы, подобные COVID-19, создаются искусственно с какой-то целью» (p<0,001), «эпидемии — это кара Господня» (p<0,001), «с помощью эпидемий богатые регулируют численность бедных» (p<0,01)). Соответственно, меньше оказалось тех, кто полагал, что пандемия вызвана случайностью или естественным процессом мутаций (p<0,01).

Анализ данных показал также, что женщины значимо больше верят в теории заговора и чаще соглашаются с тем, что «вирусы создаются искусственно с какой-либо целью» (p<0,05), а также что «вспышка эпидемии — это результат чьей-либо ошибки» (p<0,05). Среди мужчин оказалось больше скептиков, которые согласны с тем, что «во время эпидемий информация о количестве зараженных будет намеренно искажаться, чтобы не сеять панику» (p<0,05) и что

«шумиха в СМИ по поводу COVID-19 используется для отвлечения внимания общества от более важных проблем» (p<0,05). Мужчины чаще соглашались с тем, что «фармацевтические компании специально задерживают выпуск некоторых лекарств, чтобы в дальнейшем они стоили дороже» (p<0,05).

Фактор вовлеченности в сетевое общение и отношение к пандемии. Вопреки ожиданиям, нами не было обнаружено прямой связи между вовлеченностью в социальные сети и конспирологическими убеждениями. Вместе с тем результаты структурного моделирования (X2=2,372; df=2; CMIN/DF=1,186; p=,305; RMR=,010; CFI=,999; GFI=,999; RMSEA=,014; Hi 90=,067; PCLOSE=,831) позволили подтвердить пригодность путевой модели, в которой вовлеченность в социальные сети повышает институциональное доверие, но при этом усиливает тревогу по поводу пандемии. В свою очередь, тревога повышает веру в конспирологические теории. Доверие к социальным институтам, напротив, снижает как конспирологическую ориентацию, так и установки, характерные для ковид-диссидентства (см. табл. 3).

Результаты корреляционного анализа показывают, что среди тех, кто предпочитает социальные сети официальной информации (телевидение, радио, печать), статистически значимо больше респондентов, характеризующихся низким социальным и институциональным доверием. У них больше выражено негативное отношение к руководству страны, и они не считают достаточными усилия, которые предпринимаются властью для сдерживания пандемии (r=-0,230, p<0,001), не верят в возможности отечественной медицины (r=-0,200, p<0,001), а также не надеются на себя и своих близких в ситуации заболевания (r=-0,190, p<0,001). Кроме того, среди них больше тех, кто не только не доверяет официальной ин­-

формации об эпидемической ситуации (r=0,140, p<0,001), но также не доверяет согражданам, приписывая им возможные факты сокрытия информации о болезни из-за боязни оказаться на карантине (r=0,130, p<0,001), и проецируют свое недоверие официальной статистике по заболеваемости на большинство россиян (r=0,180, p<0,001).

Обсуждение результатов второго исследования

Наблюдаемый нами в марте-июне 2020 г. рост конспирологических убеждений сопровождался снижением доверия к окружающим и социальным институтам, что подтверждается и репрезентативными социологическими опросами [8]. Противоречивая информация о коронавирусе в СМИ, кажущиеся непоследовательными решения федеральных и региональных властей — все это повышало уровень неопределенности, подталкивая к поиску простых объяснений происходящего. В связи с этим работа по поддержанию доверия населения социальным институтам в период коронакризиса должна опираться как на конкретные действия по контролю ситуации (например, [4]), так и на психологически грамотную политическую коммуникацию [9].

Полученные нами данные хорошо согласуются с результатами других исследований, в которых было отмечено снижение критического мышления, обращение к эзотерике и религии в период самоизоляции [5]. Результаты структурного моделирования указывают на то, что в этих процессах важную роль играет тревога по поводу пандемии. Известно, что приверженность конспиро­логическим теориям растет в условиях тревоги, дистресса и чувства уязвимости [29]. Именно в мае-июне 2020 г. страх заражения стал уступать место тревоге по поводу экономических последствий пандемии. Связь конспирологических убеждений с неверием в возможность защитить себя от заражения, выявленная нами в первом исследовании, подтвердилась: недооценка угрозы заражения и признание невозможности его контролировать, характерные для ковид-дисси- дентства, оказались тесно связанными с конспирологической ориентацией.

Важным результатом исследования является вывод о том, что вовлеченность в сетевые коммуникации сама по себе не усиливает веру в конспирологические теории COVID-19, но повышает тревогу, для совладания с которой при низком доверии к социальным институтам используется поиск врага и объяснительные схемы, продиктованные социальным цинизмом. У нас не было возможности соотнести ответы респондентов с кругом групп и блогеров, на которых они подписаны в социальных сетях, но можно предположить, что низкий уровень социального доверия является одним из ключевых факторов замыкания интер- нет-пользователей в «информационных пузырях», усиливающих конспирологи­ческие убеждения.

Выводы

Нами обнаружена связь конспиро­логических убеждений с верой в справедливый мир, низкой самоэффектив­ностью, ориентацией на моральные основания лояльности к своей группе и уважение к авторитетам, низким институциональным доверием и социальным цинизмом. Полученные данные позволяют сделать вывод о том, что веру в искусственное происхождение COVID-19 можно рассматривать как компенсаторный механизм, восстанавливающий чувство контроля и безопасности в условиях пандемии.

По сравнению с мартом-апрелем 2020 г., в мае-июне 2020 г. значимо повысился уровень веры пользователей социальных сетей в конспирологиче­ские теории происхождения пандемии, выраженность недоверия к системе здравоохранения и скептического отношения к вакцинации; снизилась боязнь заражения, но возросли опасения повторения эпидемий.

Показано, что вовлеченность в сетевые коммуникации повышает тревогу в отношении последствий коронакризиса, которая, в свою очередь, усиливает поиск конспирологических объяснений происходящего. Среди тех, кто предпочитает получать информацию из социальных сетей, а не из источников официальной информации (телевидение, радио), оказался ниже уровень доверия правительству, отечественной медицине и согражданам, а также ниже уверенность в возможности справиться с кризисом собственными силами.

Фактор возраста проявился более высокой тревогой и страхом заболеть, а также большей подверженностью вере в кон­спирологические теории у респондентов более старшего возраста. Фактор пола оказался слабее, но все же проявился в более выраженных страхах и осторожности в условиях пандемии у женщин и более выраженном недоверии институтам политики и экономики у мужчин.

В заключение хотелось бы обратить внимание на некоторые перспективные направления исследований социально­психологических механизмов формирования конспирологических установок во время пандемии и других глобальных кризисов. Во-первых, заслуживает более пристального внимания задача разграничения психологических функций мифов, призванных объяснить происхождение и распространение угрозы, и собственно конспирологических теорий, которые связывают ее с тем или иным врагом [1]. Во-вторых, чрезвычайно перспективным представляется выявление предпосылок конспирологических убеждений в отношении разных глобальных рисков: пандемии, изменения климата, финансовых кризисов, терроризма, техногенных катастроф. Наконец, все более важное практическое значение приобретает выявление закономерностей динамики приверженности конспирологическим теориям на разных стадиях пандемии, в том числе при переходе к вакцинирова­нию населения.

 

1.        Архипова А., Буркова В., Година Е., Лебедева Л., Михель Д., Паутова Л., Садыков Р., Христофорова О. Страхи и мифология пандемии: как меняются обыденные представления и практики людей [Электронный ресурс] // КоронаФОМ. 07.07.2020. URL: https://covid19.fom. ru/post/strahi-i-mifologiya-pandemii-kak-oni-menyayut-obydennye-predstavleniya-i-praktiki-lyudej (дата обращения: 09.07.2020).

2.        Белинская Е.П., Агадуллина Е.Р. Переживание относительной депривации как фактор копинг-стратегии избегания в сетевой коммуникации // Социальная психология и общество. 2020. Т. 11. № 1. С. 92—106. DOI:10.17759/sps.2020110106.

3.        Быховец Ю.В., Коган-Лернер Л.Б. Пандемия COVID-19 как многофакторная психотравмирующая ситуация // Институт психологии Российской академии наук. Социальная и экономическая психология. 2020. Том 5. № 2 (18). С. 115—153.

4.        Дейнека О.С., Забелина Е.В., Виноградов Ю.В. Отношение россиян к денежно-кредитной политике до кризиса COVID-19 и на его фоне // Институт психологии Российской

академии наук. Социальная и экономическая психология. 2020. Том 5. № 2(18). С. 189—220. DOI:10.38098/ipran.sep.2020.18.2.006

5.        Дейнека О.С., Максименко А.А. Оценка психологического состояния общества в условиях инфодемии посредством анализа социальных сетей: обзор зарубежных публикаций // Общество. Среда. Развитие. 2020. № 2. С. 28—39.

6.        Ениколопов С.Н., Казьмина О.Ю., Воронцова О.Ю., Медведева Т.И., Бойко О.М. Динамика психологических реакций на начальном этапе пандемии COVID-19 // Психолого- педагогические исследования. 2020. Том 12. № 2. С. 108—126.

7.        Индекс страха: меньше всего COVID-19 боятся в Петербурге, на Кавказе и в Сибири [Электронный ресурс] // Росгосстрах Жизнь. 27 апреля 2020 г. URL: https://rgsl.ru/news/ indeks-strakha-menshe-vsego-covid-19-boyatsya-v-peterburge-na-kavkaze-i-v-sibiri/ (дата обращения: 20.06.2020).

8.        Исследование социальных эффектов пандемии COVID-19 [Электронный ресурс] // Сводка#12. 26.05.2020. М.: ЦСП «Платформа», 2020. URL: https://pltf.ru/2020/05/26/omi-i-platforma-sociologija-krizisa-3/ (дата обращения: 27.05.2020).

9.        Кубрак Т.А., Латынов В.В. Возможности и ограничения информационно-психологического воздействия в ситуации пандемии коронавируса // Институт психологии Российской академии наук. Социальная и экономическая психология. 2020. Том 5. № 2 (18). С. 84—114. DOI:10.38098/ipran.sep.2020.18.2.003

10.    Ковалева Ю.В., Журавлев А.Л. Общественное настроение и субъектность сетевого сообщества в период пандемии COVID-19: на примере социальной сети Твиттер // Институт психологии Российской академии наук. Социальная и экономическая психология. 2020. Том 5. № 2 (18). С. 154—188. DOI:10.38098/ipran.sep.2020.18.2.005

11.    Нестик Т.А. Влияние пандемии COVID-19 на общество: социально-психологический анализ // Институт психологии Российской академии наук. Социальная и экономическая психология. 2020. Том 5. № 2 (18). С. 47—82. DOI:10.38098/ipran.sep.2020.18.2.002

12.    Нестик Т.А., Журавлев А.Л. Психология глобальных рисков. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2018.

13.    Рассказова Е.И., Леонтьев Д.А., Лебедева А.А. Пандемия как вызов субъективному благополучию: тревога и совладание // Консультативная психология и психотерапия. 2020. Т. 28. № 2. С. 90—108. DOI:10.17759/cpp.2020280205

14.    Социология пандемии [Электронный ресурс] // Проект CoronaФОМ. URL: https:// covid19.fom.ru (дата обращения: 18.05.2020).

15.    Тхостов А.Ш., Рассказова Е.И. Психологическое содержание тревоги и профилактики в ситуации инфодемии: защита от коронавируса или «порочный круг» тревоги? // Консультативная психология и психотерапия. 2020. Т. 28. № 2. С. 70—89. DOI:10.17759/ cpp.2020280204

16.    Ушаков Д.В., Юревич А.В., Юревич М.А. Социально-психологический контекст распространения коронавирусной инфекции // Институт психологии Российской академии наук. Социальная и экономическая психология. 2020. Том 5. № 2 (18). С. 115—153.

17.    Федоров В. Общественные настроения в России в ситуации коронакризиса [Электронный ресурс] // ВЦИОМ. 2020. URL: https://wciom.ru/fileadmin/file/reports_ conferences/2020/2020-06-16_Lenskii_klub.pdf (дата обращения: 20.06.2020).

18.    Федосенко Е.В. Жизнь после карантина: психология смыслов и коронавирус COVID-19 // Психологические проблемы смысла жизни и акме. 2020. № 1. С. 34—47.

19.    Черкашина А. О копинг-стратегиях во времена COVID-19. 28 мая 2020 [Электронный ресурс]. URL: https://www.facebook.com/anastasia.cherkashina.1/posts/2984238751630133?__cft__ [0]=AZU5mT_4EcG8lnc6yDnei_lh2xosUMANMkLdNHOJz0qNDfvyLHvPP6IzEqHT_y70jF 4ajkdaUORRmmjGsZNH2vbBAsCo5AQLKv9J_dGJ1X--LqjwBoHUiWKCx3F0HKGgllg&__ tn__=%2CO%2CP-R (дата обращения: 15.05.2020).

20.    Ahmed M.Z., Ahmed O., Aibao Zh., Hanbin S., Siyu L., Ahmad A. Epidemic of COVID-19 in China and associated Psychological Problems // Asian Journal of Psychiatry. June 2020. Vol. 51. 102092.

21.    Allington D., Duffy B., Wessely S., Dhavan N., Rubin J. Health-protective behaviour, social media usage and conspiracy belief during the COVID-19 public health emergency // Psychological Medicine. 2020. P. 1—7. DOI:10.1017/S003329172000224X

22.    Alper S., Bayrak F., Yilmaz O. Psychological correlates of COVID-19 conspiracy beliefs and preventive measures: Evidence from Turkey // Current psychology. 2020. P. 1—10. Advance online publication. DOI:10.1007/s12144-020-00903-0

23.    Barua Z., Barua S., Aktar S., Kabir N., Li M. Effects of misinformation on COVID-19 individual responses and recommendations for resilience of disastrous consequences of misinformation // Progress in Disaster Science. 2020. DOI:10.1016/j.pdisas.2020.100119

24.    Depoux A., Martin S., Karafillakis E., Preet R. Wilder-Smith A., Larson H. The pandemic of social media panic travels faster than the COVID-19 outbreak // Journal of Travel Medicine. March 2020. DOI:10.1093/jtm/taaa031/5775501

25.    Goreis A., Voracek M. A Systematic Review and Meta-Analysis of Psychological Research on Conspiracy Beliefs: Field Characteristics, Measurement Instruments, and Associations With Personality Traits // Frontiers in Psychology. 2019. Vol. 10. DOI:10.3389/fpsyg.2019.00205

26.    Leone L., Giacomantonio M., Lauriola M. Moral foundations, worldviews, moral absolutism and belief in conspiracy theories // International journal of psychology. 2019. Vol. 54 (2). P. 197—204. DOI:10.1002/ijop.12459.

27.    Lobato E.J., Powell M., Padilla L.M., Holbrook C. Factors Predicting Willingness to Share COVID-19 Misinformation // Frontiers in Psychology. 2020. DOI:10.3389/fpsyg.2020.566108

28.    Sternisko A., Cichocka A., Cislak A., Van Bavel J.J. Collective narcissism predicts the belief and dissemination of conspiracy theories during the COVID-19 pandemic. PREPRINT. 2020. DOI:10.31234/osf.io/4c6av

29.    Šrol J., Mikušková E.B., Cavojova V. When we are worried, what are we thinking? Anxiety, lack of control, and conspiracy beliefs amidst the COVID-19 pandemic. PREPRINT. 2020. DOI:10.31234/ osf.io/f9e6p

30.    Sullivan D., Landau M.J., Rothschild Z.K. An existential function of enemyship: evidence that people attribute influence to personal and political enemies to compensate for threats to control // Journal of Personality and Social Psychology. 2010. Vol. 98 (3). P. 434—449. DOI:10.1037/a0017457

31.    UN Policy Brief: COVID-19 and the need for action on mental health. 2020 [Электронный ресурс]. URL: https://unsdg.un.org/sites/default/files/2020-05/UN-Policy-Brief-COVID-19- and-mental-health.pdf (дата обращения: 25.07.2020).

32.    van Prooijen J.W. Suspicions of Injustice: The Sense-Making Function of Belief in Conspiracy Theories // Justice and Conflicts / In Kals E., Maes J. (eds.). Berlin, Heidelberg: Springer, 2011. P. 121—132. DOI:10.1007/978-3-642-19035-3_7

PlumX

Метрики публикации