Влияние мотивации к этнокультурной преемственности и стратегий аккультурации родителей на аккультурацию детей в русских семьях Латвии

Введение

В настоящее время многие страны мира являются поликультурными. После распада СССР бывшие республики, ныне независимые государства, также включают в себя многочисленные этнические группы, представляющие собой как мигрантов, так и представителей этнических меньшинств, в том числе русских, проживавших в этих республиках в течение многих поколений. Как протекает их аккультурация в изменившихся условиях, как аккультурация родителей и их желание сохранить (или не сохранять) свою культуру влияет на стратегии аккультурации их детей?

По данным официальной статистики, в 2013 г. на территории Латвии проживало 2 023 825 жителей, из них русские составляли 530 419, т. е. 26,2 % [Statistical Yearbook of, 2013]. Несмотря на длительную историю проживания некоторых групп русскоязычного меньшинства в Латвии, большинство русских прибыло на ее территорию после Второй мировой войны, в частности в 60-е гг. XX в. Распад Советского Союза изменил социально­политический и психологический статус русских. Большинству из тех русских, кто проживал на территории Латвии на момент восстановления независимости и даже родился в Латвии, но не являлся потомками граждан Латвии до 1940 г., гражданство не было предоставлено автоматически. Так, в 2005 г. лишь 50% русских являлись гражданами Латвии, остальные оставались лицами без гражданства [Pisarenko, 2006].

Однако ситуация меняется. Вступление Латвии в ЕС увеличило возможности и желание получить латвийское гражданство представителями русскоязычного меньшинства в процессе натурализации (процесс, в ходе которого претенденту на гражданство, сдавшему экзамены по латышскому языку и истории Латвии, давшему присягу Латвийской Республике, присваивается гражданство). С 2013 г. право на автоматическое получение гражданства имеют и дети неграждан (с согласия хотя бы одного родителя). По данным Министерства иностранных дел Латвии число неграждан сократилось с 29% (около 730000) в начале процесса натурализации в 1995 г. до 12% (262 622) к январю 2015 г. Сейчас 84% жителей Латвии являются гражданами страны. В 2014 г. 99% неграждан составляли национальные меньшинства, 66 % из них — русские [Pilsonibas un migracijas, 2014].

Сразу после провозглашения Латвией независимости единственным государственным языком стал латышский. Опросы показывают, что большинство родителей позитивно относятся к необходимости изучения латышского языка их детьми. Наиболее предпочитаемой молодежью стратегией является стратегия интеграции, за ней следует сепарация, наименее предпочитаемой является маргинализация [Pisarenko, 2006].

Однако такие факторы, как отсутствие гражданства у части населения (и вместе с ним запрет на занятие некоторых должностей) и установленные нормы языка для тех, кто не получал образования на латышском языке, оказывают дискриминирующее влияние на возможности трудоустройства этнических русских по сравнению с этническими латышами.

При этом существенным фактором является именно знание государственного языка. По данным исследования М. Хазана, разрыв между занятостью этнического меньшинства и латышского большинства уменьшался с 1997 по 2007 г., но из-за экономического кризиса повысился к 2009 г. [Hazans, 2011].

Благодаря либерализации рынка труда после вступления Латвии в ЕС (и оттока части населения), количество русскоязычных работников в латышских коллективах увеличилось, что в определенной мере способствовало повышению их уровня владения латышским языком. В то же самое время, представители этнических меньшинств, по мнению некоторых исследователей, могут быть в первых рядах тех, кто хочет эмигрировать из Латвии, правда, в основном это касается молодых людей с высшим образованием [Ivlevs, 2013]. В исследовании 2004 г. показано, что как латыши, так и русские на межличностном уровне в основном воспринимают друг друга позитивно, но как к этническим группам в целом относятся с опасением [Zepa, 2005].

В основу исследования легла теория аккультурации Д. Берри [Berry, 1990], в соответствии с которой представители этнических меньшинств при адаптации к жизни в «большом» обществе могут придерживаться одной из четырех стратегий: сепарации, ассимиляции, интеграции и маргинализации. В предложенной Д. Берри модели аккультурации предполагается, что установки на поддержание культуры своей группы и на усвоение культуры большинства не противоречат друг другу и являются независимыми. Данная модель получила название модели двух измерений. Предпочтение одной из четырех стратегий аккультурации определяется на основе комбинации ответов на вопросы о предпочтении сохранить свою культуру и идентичность и об участии в контактах с представителями группы большинства. Сепарация предполагает преимущественную ориентацию на сохранение собственной культуры, ассимиляция — отказ от культуры своей группы в пользу культуры доминирующего общества, интеграция — включение в культуру «большого» общества наряду с сохранением собственной этнической культуры, маргинализация — отказ от обеих культур. Выбор этих стратегий может быть обусловлен как факторами, связанными с условиями жизни данной группы в обществе (статус группы, установки принимающего населения, проводимая государством политика, воспринимаемая дискриминация и т.п. [Jasinskaja3Lahti, I.,, 2003]), так и личностными факторами, например, ценностями [Рябиченко, 2015; Gungor, 2007; Roccas, 2000].

С точки зрения результатов аккультурационного процесса — психологической и социокультурной адаптации — к наиболее успешным стратегиям относят интеграцию, к наименее успешным — маргинализацию [Стратегии межкультурного взаимодействия, 2009; Berry, 2010; Berry, 2011; Cara, 2010; Kruusvall, 2009; Sam, 2006]. Сепарация в основном способствует хорошей психологической адаптации, а ассимиляция может быть связана с успешной социокультурной адаптацией [Berry, 2011; Sam, 2006].

Однако при сравнении различных стратегий аккультурации с точки зрения ее результатов необходим учет специфики страны, в которой протекает ак- культурационный процесс. Стратегия сепарации может обеспечить хорошую адаптацию в странах с большим культурным разнообразием и оказывать негативное воздействие на адаптацию в культурно-гомогенных странах [Jasinskaja3Lahti I.,, 2011]. Если контекст группового взаимодействия не воспринимается как способствующий сохранению культуры меньшинства, ориентация на сохранение собственной культуры снижает удовлетворенность жизнью даже у тех, кто ориентирован на интеграцию и участвует в межгрупповых контактах. Принятие культуры большинства ведет к большему субъективному благополучию в случае низкого уровня воспринимаемого обесценивания собственной группы (perceived group devaluation) [Kus3Harbord L.,, 2015]. Эмпирическое исследование выявило, что для ориентированных на интеграцию русских жителей Эстонии характерен более низкий уровень удовлетворенности жизнью, чем для ориентированных на ассимиляцию, сепарацию и маргинализацию. Причем в наибольшей степени это происходит вследствие негативного влияния ориентации на поддержание собственной культуры на психологическую адаптацию и межгрупповые отношения. Оказалось, что наиболее позитивные результаты адаптации продемонстрировали те, кто ориентирован на ассимиляцию. Для них характерны более высокий уровень удовлетворенности жизнью и более позитивные этнические установки по отношению к эстонцам, чем для тех, кто ориентирован на интеграцию, сепарацию и маргинализацию. Исследователи делают вывод, что в условиях, принуждающих к ассимиляции, выбор этой стратегии может приводить к более позитивным межгрупповым установкам и субъективному благополучию представителей этнических меньшинств [Kus3Harbord L.,, 2015; Ward, 2013].

Однако в случае ассимиляции или маргинализации встает вопрос о сохранении этнической культуры и жизнеспособности самой группы меньшинства. Если значительная часть представителей группы меньшинства в процессе аккультурации приспособится к доминирующему обществу и при этом они не будут в состоянии передать культуру своим детям и внукам, то группа меньшинства перестанет существовать в качестве целостной культурной группы [Rudmin, 2010].

Кроме того, утрата собственной культуры может привести к негативным последствиям на уровне личности. Поскольку коллективная история дает людям социальную (этническую, культурную и т.п.) идентичность и ощущение опоры, люди находят утешение в убеждении, что их национальная группа устойчива во времени. Растущее количество исследований показывает, что чувство коллективной преемственности обеспечивает экзистенциальную безопасность [Sani, 2008; Sani, 2007; Sani, 2009; Smeekes, 2014]. Причина кроется в том, что даже если люди осознают, что сами они, в конечном счете, умрут, коллективная преемственность предполагает, что часть собственной личности, определяемая групповым членством, сохранится на протяжении поколений в качестве бессмертного Я [Jetten, 2011; Reicher, 2008; Smeekes, 2014].

Поскольку процесс аккультурации включает в себя не только реакцию на среду, но и личностный выбор, что подразумевает учет мотивации и активности самих индивидов [Gezentsvey, 2008], в нашем исследовании мы используем понятие «мотивация к этнокультурной преемственности» (МЭП) [Gezentsvey Lamy, 2013].

Под групповой преемственностью (collective continuity) в широком смысле понимают, с одной стороны, «воспринимаемую культурную преемственность» (perceived cultural continuity), связанную с сохранением и продолжением некоторых основных, глубоко укоренившихся и неизменных, аспектов культуры, с другой стороны, «воспринимаемую нарративную преемственность» (perceived narrative continuity), связанную с восприятием исторических этапов или событий как причинно взаимосвязанных в текущей истории [Sani, 2008; Sani, 2007; Smeekes, 2014]. В эмпирическом исследовании, проведенном в Голландии в группе большинства, было показано, что на межгрупповые отношения оказывает влияние только один из аспектов групповой преемственности — воспринимаемая культурная преемственность. Представители принимающего населения, характеризующиеся высоким уровнем мотивации к этнокультурной преемственности, в большей степени обеспокоены вопросами сохранения своей национальной культуры и идентичности. Как следствие, у них в большей степени проявляется восприятие угрозы со стороны иммигрантов-мусульман, что, в свою очередь, приводит к проявлению установок на ограничение прав мусульман на публичное выражение своей религиозной принадлежности и исполнение религиозных обрядов [Smeekes, 2014].

Под этнокультурной преемственностью следует понимать процесс, посредством которого различные этнокультурные группы сохраняют свою уникальность. Мотивация к этнокультурной преемственности (МЭП) — это мера активного участия членов этнокультурных групп в обеспечении культурной устойчивости группы. Если передача культуры и коллективное выживание составляют цель и проекцию будущего членов группы меньшинства, то изучение процесса достижения этой цели будет способствовать пониманию некоторых механизмов, лежащих в основе культурной устойчивости диаспоры [Gezentsvey Lamy, 2013].

Для нашего исследования важно отметить, что мотивация к этнокультурной преемственности связана именно с поддержанием культуры своей этнической группы в модели двух измерений теории Д. Берри [Sam, 2006]. Можно предположить, что данный вид мотивации будет способствовать или препятствовать выбору представителями меньшинств определенных стратегий аккультурации: например, способствовать выбору стратегий, нацеленных на поддержание своей культуры (интеграции и сепарации) и препятствовать выбору стратегий отказа от поддержания своей культуры (ассимиляции и маргинализации).

Эмпирических исследований с применением этого конструкта на сегодняшний день очень мало. В исследовании, проведенном в мультикультурном контексте Новой Зеландии, не было выявлено взаимосвязи мотивации к этнокультурной преемственности со стратегией ассимиляции в трех группах этнических меньшинств. При этом мотивация членов различных групп к этнокультурной преемственности была связана с предпочтением форм поведения, которые способствуют сохранению группы, например, с предпочтением моноэтнических браков [Gezentsvey Lamy, 2013].

Мы предполагаем, что в условиях существования воспринимаемой угрозы культурной идентичности, когда социокультурный контекст воспринимается как дискриминационный или понуждающий к ассимиляции, будут обнаружены взаимосвязи данного конструкта (как позитивные, так и негативные) со стратегиями аккультурации.

К рассматриваемым в нашем исследовании вопросам относится также проблема влияния семьи и родителей на стратегии аккультурации детей. Можно предположить, что на выбор детьми стратегий аккультурации, помимо собственной мотивации к этнокультурной преемственности, оказывают воздействие родительские стратегии аккультурации и мотивация родителей к сохранению родной культуры и идентичности.

Кроме того, мы также решили посмотреть, насколько разные стратегии аккультурации способствуют успешной психологической адаптации. Согласно многочисленным эмпирическим исследованиям, интеграция является наиболее успешной стратегией аккультурации, способствуя социокультурной и психологической адаптации мигрантов и этнических меньшинств. С точки зрения адаптации, стратегия маргинализации является наименее благоприятной, а стратегии сепарации и ассимиляции занимают промежуточное положение [Стратегии межкультурного взаимодействия, 2009; Sam, 2006].

Гипотезы исследования можно разделить на две группы: первая группа отражает процессы, происходящие на индивидуальном уровне внутри поколений, вторая — на групповом, межпоколенном, уровне.

Внутрипоколенные взаимосвязи.

1.    Мотивация к этнокультурной преемственности негативно взаимосвязана со стратегиями ассимиляции и маргинализации.

2.    Мотивация к этнокультурной преемственности позитивно взаимосвязана со стратегиями интеграции и сепарации.

3.    Выбор детьми стратегии интеграции позитивно взаимосвязан с индикаторами их психологического благополучия (удовлетворенностью жизнью и удовлетворенностью собой).

4.    Выбор детьми стратегии ассимиляции, маргинализации и сепарации негативно взаимосвязан с индикаторами их психологического благополучия (удовлетворенностью жизнью и удовлетворенностью собой).

Межпоколенные взаимосвязи.

5.    Мотивация к этнокультурной преемственности родителей позитивно взаимосвязана с мотивацией к этнокультурной преемственности их детей.

6.    Стратегии аккультурации родителей позитивно взаимосвязаны с аналогичными стратегиями их детей.

7.    Мотивация к этнокультурной преемственности родителей позитивно взаимосвязана со стратегиями сепарации и интеграции и негативно — со стратегиями ассимиляции и маргинализации их детей.

Метод

Участники исследования. Выборку составили 112 диад, представляющие два поколения одной семьи, всего 224 респондента (русские жители Риги).

Гендерные и возрастные характеристики выборки приводятся в табл. 1.

Таблица 1

Гендерные и возрастные характеристики выборки

Условные обозначения: N — количество человек; Min — минимальное значение; Max — максимальное значение; Me — медиана; «*» — 75% родителей и 94% детей указали Латвию в качестве места своего рождения

Процедура исследования. Участники исследования — дети заполняли опросник на русском языке в присутствии интервьюера, их родители заполняли опросники самостоятельно дома и передавали их исследователям. Заполнение опросника в среднем занимало 35 мин.

Методики. В опросник были включены шкалы из опросника MIRIPS (Mutual Intercultural Relations in Plural Societies, http://www.victoria.ac.nz/cacr/ rese- arch/mirips), перевод и адаптация Н. Лебедевой и А. Татарко [Стратегии межкультурного взаимодействия, 2009], и переведенные нами на русский язык вопросы шкалы мотивации к этнокультурной преемственности (МЭП) [Gezentsvey Lamy, 2013].

Степень согласия с каждым из утверждений оценивалась по пятибалльной шкале: утверждению «абсолютно не согласен» соответствовал 1 балл, «абсолютно согласен» — 5 баллов. Анкета включала также вопросы, направленные на выявление социально-демографических характеристик респондентов.

Шкала стратегий аккультурации. В шкалу входят 16 вопросов, по 4 вопроса для оценки каждой из следующих аккультурационных стратегий: интеграция — «Я считаю, что русские, живущие в Латвии, должны как поддерживать собственные культурные традиции, так и усваивать латышские»; ассимиляция — «Я считаю, что русские, живущие в Латвии, должны усваивать латышские культурные традиции и не поддерживать собственные»; сепарация — «Я считаю, что русские, живущие в Латвии, должны сохранять свои культурные традиции и не усваивать латышские» и маргинализация — «Я считаю, что для русских не важно, поддерживали собственные культурные традиции или усваивать латышские».

Шкала удовлетворенности собой. В шкалу входят 3 вопроса, например, «Я считаю, что у меня есть хорошие качества».

Шкала удовлетворенности жизнью. Эта шкала включает 4 вопроса, например, «Я удовлетворен своей жизнью».

Шкала мотивации к этнокультурной преемственности (МЭП) [Gezentsvey Lamy, 2013]. Шкала построена по типу шкалы
Лайкерта. В оригинальном варианте она содержит 10 вопросов. Переведена на русский язык с помощью прямого и обратного перевода, адаптирована в исследованиях в России и Латвии авторами данной статьи. После проверки шкалы на согласованность при помощи мультигруппового конфирматорного факторного анализа в обеих группах респондентов, мы оставили 5 вопросов шкалы. Пример: «Для меня важно продолжать соблюдать русские традиции и праздники».

В анкете были также пункты, выясняющие социально-демографические характеристики респондентов (пол, возраст, этническую самоидентификацию).

При обработке результатов использовались муль- тигрупповой конфирматорный факторный анализ и моделирование структурными уравнениями. Обработка результатов проводилась с помощью статистического пакета SPSS 21.0 и приложения AMOS 21.0.

Результаты

Вначале мы провели межпоколенное сравнение измеряемых конструктов. Результаты сравнения средних по шкалам мотивации к этнокультурной преемственности и стратегий аккультурации представлены в табл. 2.

Таблица 2

Межгрупповое сравнение средних значений показателей мотивации к этнокультурной
преемственности (МЭП) и стратегий аккультурации

Условные обозначения: «***» — p ≤ 0,001.

Представленные в табл. 2 результаты свидетельствуют о том, что родители обладают более выраженной мотивацией к этнокультурной преемственности, чем их дети. Что касается аккультурационных предпочтений, то здесь значимых межпоколенных различий выявлено не было. Наиболее предпочитаемой стратегией является стратегия интеграции, за ней следуют сепарация и маргинализация, а наименее предпочитаемой является стратегия ассимиляции, предполагающая отказ от собственной культуры.

Далее, с помощью структурного моделирования нами тестировались модели, построенные в соответствии с гипотезами, в которых предполагалось, что мотивация к этнокультурной преемственности родителей связана как с аналогичной мотивацией их детей, так и со стратегиями аккультурации самих родителей и их детей. В свою очередь, мотивация к этнокультурной преемственности самих детей также влияет на выбор ими стратегий аккультурации. Стратегии аккультурации родителей позитивно взаимосвязаны с аналогичными стратегиями их детей. Стратегии аккультурации самих детей взаимосвязаны с показателями их психологического благополучия: удовлетворенностью жизнью и удовлетворенностью собой. Тестируемая модель представлена на рис.

Рис. Тестируемая модель

Всего проверено 4 модели, различающиеся выбором родителями и их детьми определенных стратегий аккультурации. Модель ассимиляции родителей и соответствующей ассимиляции детей — Модель 1, маргинализации — Модель 2, сепарации — Модель 3 и интеграции — Модель 4. Характеристики полученных моделей, приведенные в табл. 3, являются удовлетворительными.

Таблица 3

Характеристики эмпирических моделей

Условные обозначения: χ2 — значение статистики хиквадрат; df — число степеней свободы; CFI — сравнительный индекс соответствия Бентлера; RMSEA — корень среднеквадратической ошибки аппроксимации; PCLOSE — p-тест близкого соответствия.

Вначале рассмотрим результаты, полученные для моделей, в которых предпочитаемые детьми и родителями стратегии аккультурации свидетельствуют о тенденциях утраты культуры — это стратегии ассимиляции и маргинализации. Стандартизированные коэффициенты регрессионных связей для модели ассимиляции приведены в табл. 4, для модели маргинализации — в табл. 5.

Таблица 4

Стандартизированные коэффициенты
регрессионных связей в модели ассимиляции

Условные обозначения: β — стандартизированный коэффициент регрессии; «*» — p ≤ 0,05; «**» — p ≤ 0,01; «***» — p ≤ 0,001.

Таблица 5

Стандартизированные коэффициенты
регрессионных связей в модели маргинализации

Условные обозначения: β — стандартизированный коэффициент регрессии; «*» — p ≤ 0,05; «**» — p ≤ 0,01; «***» — p ≤ 0,001.

Приведенные в табл. 4 результаты показывают, что как в поколении родителей, так и в поколении детей, мотивация к этнокультурной преемственности препятствует выбору стратегии ассимиляции. Мотивации к этнокультурной преемственности родителей и детей взаимосвязаны позитивно, при этом прямого влияния на выбор стратегии ассимиляции детей родительская мотивация не оказывает. С выбором детьми стратегии ассимиляции позитивно взаимосвязан выбор этой стратегии их родителями. Как можно заметить, стратегия ассимиляции у детей не способствует их удовлетворенности собой, а взаимосвязь данной стратегии с удовлетворенностью жизнью оказалась негативной и незначимой.

Полученные для модели маргинализации результаты (табл. 5) свидетельствуют о том, что мотивация к этнокультурной преемственности негативно связана с выбором данной стратегии в обоих поколениях. Взаимосвязь предпочтений стратегии маргинализации родителями и их детьми оказалась незначимой. Что касается психологических последствий выбора стратегии маргинализации, то здесь выявлена сильная отрицательная взаимосвязь с удовлетворенностью собой в поколении детей.

Сравнение приведенных моделей позволяет сделать вывод, что в обоих поколениях мотивация к этнокультурной преемственности препятствует выбору стратегий маргинализации и ассимиляции. Мотивация к этнокультурной преемственности у родителей и детей позитивно взаимосвязана во всех моделях, что может свидетельствовать о существовании внутрисемейной передачи мотивации к этнокультурной преемственности от родителей к детям. Напрямую мотивация к этнокультурной преемственности родителей на выбор стратегий ассимиляции и маргинализации детьми не влияет ни в одном из рассмотренных случаев. Стратегия ассимиляции родителей способствует выбору стратегии ассимиляции их детьми, однако взаимосвязи стратегий маргинализации родителей и детей не выявлено. Выбор стратегий, связанных с утратой культуры, не ведет к благоприятным психологическим последствиям: удовлетворенности собой (Р=-,57 и -,74 соответственно) и не связан с удовлетворенностью жизнью в поколении детей.

Далее рассмотрим модели, построенные для стратегий, связанных с сохранением культуры — сепарацией и интеграцией. Стандартизированные коэффициенты регрессионных связей для сепарации приведены в табл. 6, для интеграции — в табл. 7.

Приведенные в табл. 6 результаты показывают, что в поколении детей мотивация к этнокультурной преемственности значимо позитивно взаимосвязана с выбором стратегии сепарации. Стратегия сепарации родителей позитивно взаимосвязана с выбором стратегии сепарации их детьми. Выбор детьми стратегии сепарации ведет к снижению их удовлетворенности собой, а с удовлетворенностью жизнью данная стратегия не взаимосвязана.

Таблица 6

Стандартизированные коэффициенты регрессионных связей в модели сепарации

Условные обозначения: в — стандартизированный коэффициент регрессии; «*» — p < 0,05; «**» — p < 0,01; «***» — p <  0,001.

Таблица 7

Стандартизированные коэффициенты регрессионных связей в модели интеграции

Условные обозначения: в — стандартизированный коэффициент регрессии; «*» — p < 0,05; «**» — p < 0,01; «***» — p < < 0,001.

Результаты, полученные для модели интеграции (табл. 7), показывают, что значимая позитивная взаимосвязь мотивации к этнокультурной преемственности с выбором стратегии интеграции выявлена только в поколении родителей, в поколении детей эта связь тоже позитивна, но не значима. Значимой взаимосвязи стратегии интеграции родителей с аналогичной стратегией их детей не обнаружено. При этом выявлена значимая позитивная взаимосвязь между стратегией интеграции и удовлетворенностью собой у детей.

Для стратегий, связанных с сохранением культуры, выявлены межпоколенные различия во взаимосвязях мотивации к этнокультурной преемственности и стратегий аккультурации. Данная мотивация способствует выбору стратегии интеграции только в поколении родителей, а в поколении их детей оказывается позитивно взаимосвязанной с выбором стратегии сепарации. Прямого влияния на выбор детьми стратегий аккультурации родительская мотивация к этнокультурной преемственности не оказывает.

Обсуждение результатов

Данное исследование является первым, в котором относительно новый конструкт — мотивация к этнокультурной преемственности — используется для изучения процесса аккультурации этнических меньшинств в межпоколенной перспективе. В фокусе нашего исследования — стратегии аккультурации детей из семей русских жителей Латвии, принадлежащих к этническому меньшинству. Мы проверяли, как мотивация к этнокультурной преемственности родителей и детей, а также стратегии аккультурации родителей взаимосвязаны со стратегиями аккультурации их детей.

Перевод на русский язык шкалы мотивации к этнокультурной преемственности приведен в приложении А. Характеристики модели, а также факторные нагрузки для вопросов, отобранных для нашего исследования с помощью мультигруппового факторного анализа, приводятся в приложении Б. Структурная эквивалентность русской версии шкалы мотивации к этнокультурной преемственности для двух поколений доказана для 5-ти из 10-ти вопросов шкалы.

Выявлено существование взаимосвязи мотивации к этнокультурной преемственности со стратегиями аккультурации в обоих поколениях. В поколении родителей она значимо больше выражена, чем в поколении детей, в то время как не существует значимых межпоколенных различий в предпочтении стратегий аккультурации: как родители, так и дети больше всего предпочитают стратегию интеграции, меньше всего — стратегию ассимиляции. В поколении родителей мотивация к этнокультурной преемственности способствует интеграции, в поколении детей — позитивно взаимосвязана с сепарацией. Получается, что стремление к поддержанию собственной культуры для молодого поколения в большей степени связано не с выбором обладающей преимуществами [Berry, 2011; Sam, 2006] стратегии интеграции, а с ориентацией преимущественно на собственную культуру при отвержении культуры доминирующей группы. Возникает некоторый парадокс: с одной стороны, молодежь более социально интегрирована, чем поколение родителей, для них факт проживания в независимом латвийском государстве является данностью с момента рождения, большинство обладают гражданством, государственный язык осваивают в процессе школьного обучения; с другой стороны, это поколение поддержание своей культуры видит скорее через призму сепарации. Однако выбор данной стратегии не связан с позитивными психологическими последствиями — удовлетворенностью жизнью и удовлетворенностью собой.

Выявленные отрицательные взаимосвязи мотивации к этнокультурной преемственности со стратегиями ассимиляции и маргинализации свидетельствуют о том, что мотивация к этнокультурной преемственности препятствует утрате культуры в обоих поколениях. Результат, полученный в исследовании в Новой Зеландии, где связь мотивации к этнокультурной преемственности и стратегии ассимиляции не была обнаружена [Gezentsvey Lamy, 2013], в латвийском контексте воспроизведен не был. Мы это связываем с особенностями мультикультурного контекста Новой Зеландии, в котором проводилось исследование. В данном обществе единственной стратегией, способствующей психологическому благополучию (удовлетворенности собой), является интеграция, для которой, как мы помним, характерно стремление сохранить свою культуру наряду с принятием культуры большинства. По-видимому, латвийский контекст является более ассимиляционистским по сравнению с контекстом Новой Зеландии.

В нашем исследовании выявлено, что стратегии аккультурации поколения детей из семей этнических меньшинств определяются как стратегиями аккультурации родителей, так и собственной мотивацией детей к этнокультурной преемственности. При этом мотивация родителей к сохранению своей культурной группы не оказывает прямого влияния на выбираемые детьми стратегии аккультурации, однако с мотивацией к этнокультурной преемственности детей она связана позитивно.

Ни в одной из представленных моделей взаимосвязи стратегий аккультурации с удовлетворенностью жизнью не обнаружено. Это также может отражать особенности латвийского социокультурного контекста, а именно: воспринимаемое неравенство групп, существование лиц без гражданства, болезненно воспринятая реформа образования национальных меньшинств и т.п.

Исследование показало, что только выбор стратегии интеграции ведет к удовлетворенности собой у молодого поколения русских в Латвии. Выбор стратегий ассимиляции, маргинализации и сепарации ведет к ее снижению. Это согласуется с результатами других исследований, показавших, что интеграция способствует наиболее успешной социокультурной и психологической адаптации [Nguyen, 2013; Sam, 2006].

1.    Мотивация к этнокультурной преемственности негативно взаимосвязана со стратегиями ассимиляции и маргинализации в обоих поколениях русских Латвии.

2.    Мотивация к этнокультурной преемственности позитивно взаимосвязана со стратегией интеграции в поколении родителей и со стратегией сепарации в поколении детей.

3.    Прямого влияния мотивации к этнокультурной преемственности родителей на стратегии аккультурации детей не обнаружено.

4.    Мотивация к этнокультурной преемственности родителей позитивно взаимосвязана с мотивацией к этнокультурной преемственности детей.

5.    Стратегии ассимиляции и сепарации родителей позитивно взаимосвязаны с теми же стратегиями их детей.

6.    Интеграция является единственной стратегией, позитивно взаимосвязанной с одним из показателей психологического благополучия — удовлетворенностью собой в поколении детей.

В дальнейшем мы предполагаем провести кросс- культурное исследование влияния мотивации к этнокультурной преемственности на стратегии аккультурации мигрантов и этнических меньшинств, с одной стороны, и представителей доминирующего общества — с другой, с целью выявления универсальных и культурно-специфических особенностей сохранения этнической культуры на групповом и индивидуальном уровнях.

Финансирование

Статья подготовлена в результате проведения исследования в рамках Программы фундаментальных исследований Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» (НИУ ВШЭ) и с использованием средств субсидии на государственную поддержку ведущих университетов Российской Федерации в целях повышения их конкурентоспособности среди ведущих мировых научно-образовательных центров, выделенной НИУ ВШЭ.

Приложение А

Перевод на русский язык шкалы мотивации к этнокультурной преемственности [Gezentsvey Lamy, 2013], адаптированный для Латвии.

1.      Для меня важно продолжать соблюдать русские традиции и праздники.

2.      В целом, я бы хотел, чтобы мои дети считали себя русскими.

3.      Будущее русской культуры в Латвии меня НЕ заботит.

4.      Сохранение моих русских корней — НЕ главное для меня.

5.      Я бы хотел, чтобы мои дети изучали русский язык.

6.      В долгосрочной перспективе, я бы хотел, чтобы мои внуки и правнуки сохраняли свою русскость.

7.      Я НЕ против отхода от русских традиций.

8.      Я бы хотел жить, следуя русским традициям.

9.      Я хочу передать детям интерес и любовь к русской культуре.

10.   Хорошо, когда дома создана такая среда, в которой русские традиции были бы естественной частью жизни моих детей.

Приложение Б

Характеристики мультигрупповой модели: х2(10)=19,6; Х2 /df=1,80; CFI=,98; RMSEA=,06; PCLOSE=,30.

Таблица

Факторные нагрузки отобранных для исследования вопросов шкалы мотивации к этнокультурной
преемственности в двух поколениях русских Латвии

Условные обозначения: «***» — p < ,001.