Идентификация с религиозной группой и этнонациональные установки буддистской, мусульманской и православной молодежи

787

Аннотация

Исследуется проблема взаимосвязи религиозности с межгрупповой неприязнью или предубежденностью. Верифицируется гипотеза о существовании связи между идентификацией с религиозной группой и этнонациональными установками. Выборка испытуемых — 1032 человек, относящие себя к одному из трех вероисповеданий: буддизму, исламу и православию; возраст — от 17 до 22 лет, калмыки, чеченцы, русские. Использованы диагностические методики измерения ингрупповой религиозной идентификации, этнонациональных установок, субъективных категорий социальной консолидации и согласия с патриотическими идеологемами (К. Лич, E.Р. Агадуллина А.В. Ловаков, Л.М. Дробижева, О.Е. Хухлаев, Н.В. Ткаченко, И.М. Кузнецов, В.Д. Шапиро). С помощью регрессионного анализа обнаружены статистически значимые связи (p<0,05) ингрупповой религиозной идентификации с патриотическими этнонациональными установками молодых людей, независимо от их вероисповедания. Установлено, что идентификация со своей религиозной группой у российской молодежи буддистского, мусульманского и православного вероисповедания сама по себе не является предиктором межгрупповой неприязни. Полученные результаты расширяют научные представления о связи религиозной идентичности и межгрупповых отношений.

Общая информация

Ключевые слова: идентификация с религиозной группой, религиозная идентичность, религиозность, этнонациональные установки, предубежденность, межгрупповые отношения, патриотизм, национализм, космополитизм

Рубрика издания: Эмпирические исследования

Тип материала: научная статья

DOI: https://doi.org/10.17759/chp.2019150308

Финансирование. Статья подготовлена при поддержке гранта РГНФ № 15-06-10843 «Риски и ресурсы религиозной идентичности в современной России: кросс-культурный анализ».

Для цитаты: Хухлаев О.Е., Александрова Е.А., Гриценко В.В., Константинов В.В., Кузнецов И.М., Павлова О.С., Рыжова С.В., Шорохова В.А. Идентификация с религиозной группой и этнонациональные установки буддистской, мусульманской и православной молодежи // Культурно-историческая психология. 2019. Том 15. № 3. С. 71–82. DOI: 10.17759/chp.2019150308

Полный текст

 

Как связаны религия и межгрупповые отношения?

Вопрос исторически неочевидный.

С одной стороны, история знает множество войн и иных жестоких столкновений на почве религиозной принадлежности. До сих пор именно религиозный фактор является одним из ведущих в формировании межгрупповой неприязни.

С другой стороны, все мировые религии декларируют исключительно гуманное, а некоторые из них и космополитическое, отношение к «другому». Считается, что именно христианские ценности исторически легли в основание современного представления о правах человека. Как отмечает П.С. Гуревич, «... именно христианство явилось почвой европейской персоналистской традиции. В нем личность понимается как своеобразная святыня... Речь идет о трактовке человека как безусловной ценности» [5, с. 155]. В исламе провозглашается уважительное отношение к представителям иных религиозных воззрений и их неприкосновенность: «Нет принуждения в религии»[1]. Согласно буддийскому вероучению, ненасилие, непричинение вреда живым существам является составляющим этапом нравственности, или соблюдения обетов («шила»), входящего в путь, ведущий к прекращению страданий («Четвертая Благородная Истина буддизма» [17].

В силу противоречия между декларированием миролюбия и интенсивностью межгруппового насилия на религиозной почве в реальности, вопросы взаимосвязи религии с межгрупповой неприязнью или предубежденностью волновали психологов с середины 60-х гг. Одна из наиболее популярных концепций религиозности, предложенная Г. Олпортом, по сути дела, была посвящена «разведению» двух составляющих религии: провоцирующей аутгрупповую враждебность и ориентированной на «миролюбивые» взаимоотношения. В самой цитируемой (по данным WebofScience) статье по социальной психологии Г. Олпорт [24] так описывает указанные виды религиозности (или религиозной ориентации в терминах Г. Олпорта): «Люди с внешней ориентацией склонны использовать религию для своих целей. Они могут считать религию полезной по разным причинам как источник уверенности и утешения, общения и развлечения, статуса и самооправдания. Свою веру они принимают не особо всерьез или же выборочно кроят под себя и более важные свои интересы... У людей с внутренней ориентацией религия основной мотив. Другие потребности, хотя бы и сильные, они считают, в конечном счете, менее важными и пытаются приводить их к согласию с религиозными убеждениями и предписаниями. Свою веру они пытаются усвоить (internalize) и полностью ей следовать. Именно в этом смысле они “живут” религией» [цит. по: 16, с. 4]. В результате именно внешняя религиозность оказывается связанной с предубежденностью к аутгруппам.

М. Донахью [26] провел метаанализ исследований взаимосвязи между религиозностью и меж­групповыми отношениями. В девяти исследованиях 1967—1977 гг. отчетливо продемонстрировано наличие устойчивой взаимосвязи между внешней религиозностью и предубеждениями по отношению к афроамериканцам, латиноамериканцам, евреям, лицам с психическими расстройствами. Также с внешней религиозностью связан этноцентризм и «расовый консерватизм». Внутренняя же религиозность, напротив, обозначается исследователями как феномен, позитивно влияющий на межгрупповые отношения.

Однако, как отмечают И. Хансен и А. Норензян [31], внутренняя религиозность в многочисленных исследованиях обнаруживает различные взаимоотношения с предубежденностью чаще всего негативные (как изначально предполагал Г. Олпорт), но иногда и их отсутствие (т. е. ортогональность), а в ряде случаев позитивную связь. Результаты современных исследований не вносят ясности в данный вопрос. Так, при изучении христиан и агностиков с христианским образованием обнаружена взаимосвязь между внутренней религиозностью и их предубежденностью по отношению к атеистам, причем такой же связи с внешней религиозностью не выявлено [28].

По мнению исследователей, этот феномен объясняется тем, что внутренняя религиозность является отражением приверженности к религиозной группе [31], а не проявлением «зрелой» религиозности, которая, согласно концепции Г. Олпорта, противостоит межгрупповой враждебности. При этом, как отмечает Д. Ван Камп [34], рассмотрение внутренней религиозности как исключительно индивидуальной неверно и может в какой-то мере соответствовать реальности только для христиан из индивидуалистских западных культур.

Сопряжение внутренней религиозности и приверженности к религиозной группе нашло отражение в понятии религиозной идентичности, которое в современном отечественном научном дискурсе понимается, c одной стороны, как «... фиксирование тождественности субъекта в смысле приобретения посредством религии собственного экзистенциального опыта» [10, c. 223], а с другой стороны, — как «субъективное переживание индивидом своей принадлежности к религиозному сообществу» [3, с. 286].

Социальные аспекты религиозной идентичности, т. е. рассмотрение ее с позиции ингрупповой идентификации как осознание принадлежности к определенной религиозной группе, сегодня изучаются достаточно широко, как в отечественной, так и в зарубежной социальной психологии [22; 29; 33]. Следует отметить, что далее в рамках данной статьи мы будем использовать понятия религиозной идентичности и ингрупповой религиозной идентификации (т. е. идентификации со своей религиозной ингруп- пой) как синонимичные.

Среди направлений исследовательской активности ученых, занимающихся проблематикой религиозной идентичности, мы можем отметить изучение взаимосвязи ее составляющих с предубежденностью; при этом результаты научных работ характеризуются высокой степенью неоднозначности. С нашей точки зрения, одним из вариантов может быть применение для анализа религиозной идентичности подхода, разработанного на основе анализа социальной идентичности в целом. На сегодняшний день одна из наиболее известных «синтетических» (т. е. объединяющих подходы, показавшие эмпирическую эффективность) моделей предложена К. Личем с соавторами [30], которые выделяют пять основных компонентов социальной идентичности, составляющих, в свою очередь, два более крупных фактора. Модель демонстрирует хорошие эмпирические результаты, также адаптирована на российской выборке [1] и вполне приложима к религиозной сфере. Таким образом, становится возможным изучение отдельных компонентов религиозной идентичности (или ингрупповой религиозной идентификации, в терминологии К. Лича), что расширяет исследовательские возможности.

По данным исследований [30], удовлетворенность членством в ингруппе является наиболее общим аспектом идентификации с группой. В ситуации «перекрещения» этничности и религиозности, характерной для современной России [12; 22], позитивная оценка своей религиозной ингруппы, по всей вероятности, тесно связана с позитивным отношением к своей этнической/национальной ингруппе.

Подчеркнем, что результаты исследований взаимосвязи ингрупповой религиозной идентификации и предубежденности отличались у разных исследователей в зависимости от того, к каким конкретно социальным группам замерялось отношение. Исключить зависимость от реалий конкретной ситуации меж­группового взаимодействия, можно только изучая установки более широкого характера. О.Е. Хухлаев [18; 23] предлагает рассматривать этнонациональ- ные установки как предрасположенность индивида к оценке проявлений феномена национальности (этничности) или оценочное отношение к феномену национальности. Они являются генерализованными установками, так как существуют вне контекста конкретных межгрупповых отношений. Использование данного подхода может позволить получать сравнительные данные по разным религиозным группам, что особенно важно в российской ситуации религиозного и культурного многообразия.

Таким образом, ключевая гипотеза исследования состояла в предположении о том, что существуют взаимосвязи между различными компонентами ингруп- повой религиозной идентификации и этнонацио- нальными установками, причем данные взаимосвязи обладают высокой степенью специфичности у представителей различных религиозных групп. У буддистов и православных удовлетворенность членством в религиозной группе, как центральный компонент идентификации с ней [30], будет выступать преди­ктором этнонациональных установок. При этом у мусульман Северного Кавказа ее место, скорее всего, займет приверженность религиозной группе, в силу того, что более выраженная у них коллективистская ориентация [8; 13; 20] определяет связь между су- бьективной сплоченностью религиозной ингруппы и отношением к своей/другим «национальностям».

Метод

Общая выборка исследования составила 1032 человека. Из них 270 человек отнесли себя к буддизму, 421 — к исламу, а 341 человек к православному вероисповеданию. Данные респондентов, которые отнесли себя к неверующим, в исследовании не учитывались. В исследовании принимали участие студенты, обучающиеся в различных вузах, расположенных в городах-региональных центрах: Грозный, Пенза, Смоленск, Элиста. Возраст — 17—22 года, в среднем — 18,7 лет. (ст. откл. 1,6). Некоторое преобладание респондентов женского пола (60%) связано с тем, что выборка собиралась в большинстве своем среди учащихся разнообразных педагогических направлений (биология, история, география и пр.). При этом большая часть респондентов отметили себя не только как верующих, но и «старающихся соблюдать обычаи и обряды».

В качестве инструментов исследования использовались следующие методики.

Измерение ингрупповой религиозной идентификации — опросник, разработанный К. Лич с соавторами и адаптированный Е.Р. Агадуллиной и А.В. Ловаковым, состоящий из 5 шкал. Это «Само- стереотипизация» (сходство себя и «типичного», среднего представителя ингруппы), «Ингрупповая гомогенность» (представление о единообразии своей группы, взаимной схожести ее участников), «Спло- ченность/единение» (психологическая связь с группой и приверженность), «Удовлетворенность членством в группе» и «Выраженность (центральность) религиозной идентичности» [1; 30].

Шкала этнонациональных установок [18]. Опросник позволяет выявить четыре формы установок: националистические установки (неприязненное отношение к представителям иных национальностей); патриотические установки (ощущение гордости за свою национальную принадлежность и ощущение связи с людьми «своей национальности»); нейтральные этнонациональные установки (нейтральное, индифферентное отношение к своей национальной принадлежности; установка на «перифе- рийность» вопросов, связанных с национальностью); негативистские этнонациональные установки (отрицательное отношение к феномену национальности и национальной принадлежности).

Субъективные категории социальной консолидации — традиционно используются в исследованиях социальной идентичности россиян, проводимых Институтом социологии РАН; виды консолидации: религиозная: «Люди Вашей веры, вероисповедания»; этнонациональная: «Люди той же национальности, что и Вы»; локальная: «Жители Вашего города» [7].

Самооценка исполнения религиозных практик, условно обозначенная как «воцерковленность», изучалась посредством выбора вариантов ответа, касающихся своей религиозности: от «Верующий, стараюсь соблюдать обычаи и обряды» до «Неверующий, атеист».

Согласие с патриотическими идеологемами — методика, сконструированная и апробированная И.М. Кузнецовым на основе инструментария, разработанного доктором экономических наук, профессором, главным научным сотрудником ИС РАН В.Д. Шапиро. Методика предназначена для фиксации наиболее распространенных в обыденном сознании вариантов интерпретации понятия «патриотизм»: «охранительного», «шовинистического» или «гражданского» [11].

Результаты

По результатам сравнения выраженности этнона- циональных установок у представителей различных религиозных групп с помощью одномерного дисперсионного анализа (ANOVA, одномерный критерий Шеффе) были обнаружены следующие различия (табл. 1).

Таблица 1

Средние значения выраженности этнонациональных установок у представителей различных религиозных групп

Этнонациональные установки

Вероисповедание

Среднее

Стандартное отклонениие

Статистические параметры модели

Националистические

Буддизм

2,20

,74

F (4) =10,29, p = ,000

Ислам

2,60

,86

Православие

2,58

,88

Патриотические

Буддизм

3,72

,75

F (4) =66,36, p = ,000

Ислам

3,99

,65

Православие

3,52

,72

Нейтральные

Буддизм

2,61

,87

F (4) =54,38, p = ,000

Ислам

2,14

,96

Православие

2,78

,99

Негативистстские

Буддизм

3,35

,84

F (4) =4,52, p = ,001

Ислам

3,14

1,03

Православие

3,03

,89

Студенты-буддисты демонстрируют меньшую степень негативного отношения к другим национальностям (p=,00) (националистические установки), чем представители иных религий.

Ощущение гордости за свою национальную принадлежность (патриотические установки) в наибольшей степени испытывают мусульмане (p=,00), несколько меньше — буддисты (p=,00), и в наименьшей степени данное чувство присуще студентам православного вероисповедания (p=,04).

Нейтральное, индифферентное отношение к своей национальной принадлежности (нейтраль­
ные этнонациональные установки) в наименьшей степени свойственно мусульманской молодежи (p=,00). Отрицательное отношение к феномену национальности и национальной принадлежности (негативистские этнонациональные установки) более характерно для студентов-буддистов, чем для православных (p=,00).

Для определения взаимосвязей была проведена пошаговая множественная регрессия, где независимыми переменными являлись компоненты ингруп- повой религиозной идентификации, а зависимой каждая из этнонациональных установок.

Наиболее отчетливо выражена взаимосвязь между религиозной идентификацией и патриотическими установками. У православных студентов удовлетворенность членством в религиозной группе оказалась первой наиболее важной независимой переменной и объясняла примерно 19% дисперсии патриотических этнонациональных установок (F =71,38; p = ,00; R2 = ,19; Beta = ,43). Ингруппо- вая гомогенность была второй переменной и объясняла еще 1% (F =4,26; p= ,04; R2= ,01; Beta = ,13). У мусульман единственной переменной, связанной с патриотическими установками, оказалась сплоченность, объясняющая 10% дисперсии (F = 36,99; p = ,00; R2 = ,10; Beta = ,31). Для буддистов наиболее «влиятельной» оказалась самостереотипи- зация, объясняющая 19% дисперсии патриотизма (F = 57,70; p = ,00; R2 = ,19; Beta = ,43), а удовлетворенность членством в религиозной группе рассматривалась в качестве второй переменной, объясняющей дополнительные 5% (F = 14,14; p = ,00; R2 = ,05; Beta = ,27).

В случае, когда в качестве зависимой переменной выступали националистические установки, результаты существенно отличаются. У православных в качестве единственной независимой переменной, объясняющей 3% дисперсии, выступает выраженность идентификации с религиозной группой (F =9,48; p= ,00; R2= ,03; Beta = ,17). Для мусульман 1% дисперсии национализма объясняется данным компонентом идентификации с религиозной группой (F = 6,86; p = ,01; R2 = ,02; Beta = ,14), а у буддистов значимой взаимосвязи не обнаружено. Таким образом, даже при наличии достоверных взаимосвязей, идентификация с религиозной группой вносит минимальный вклад (1—3% диперсии) в согласие с националистическими установками.

Нейтральные этнонациональные установки у православных находятся в обратной взаимосвязи с удовлетворенностью членством в религиозной группе (F = 20,51; p = ,00; R2 = ,08; Beta = -,28), то же у буддистов (F =13,06; p = ,00; R2= ,04; Beta = -,20). При этом у мусульман данной значимой взаимосвязи не обнаружено.

Достоверных взаимосвязей между компонентами ингрупповой религиозной идентификации и нега- тивисткими этнонациональными установками не выявлено.

В табл. 2 представлены результаты иерархической множественной регрессии, проведенной для определения необходимости учета влияния на этно- национальные установки ряда иных факторов, контролируемых в исследовании.

Таблица 2
Социальная консолидация, «воцерковленность», гражданский патриотизм и идентификация
с религиозной группой как предикторы патриотических этнонациональных установок

Предикторы

Буддисты в

Мусульмане в

Православные в

Этнонациональная консолидация****

,20**

,17*

,13*

Религиозная консолидация****

,10

-,06

-,10

Локальная консолидация ****

27***

,02

,00

«Воцерковленность»****

,07

,05

,06

Гражданский патриотизм****

,06

,01

,12*

Идентификация с религиозной группой: удовлетворенность членством

,18*

,05

,39***

Идентификация с религиозной группой: само-стереотипизация

,16*

,05

,01

Идентификация с религиозной группой: сплоченность/приверженность

-,00

,22**

,07

R2

,36

,11

,26

AR2

,08

,06

,15

F

изм

7,93***

6,40***

15,04***

Примечание: «*» — p <0,05; «**» — p <0,01; «***» — p <0,001; «****» — курсивом выделены переменные, включенные на 1—3 шаге построения регрессионной модели.

Так как наибольший (и по сути единственный, требующий внимательного рассмотрения во всех религиозных группах) объем объясненной дисперсии был связан именно с патриотическими установками, регрессионная модель была построена только в их отношении.

Влияния социально-демографических показателей (возраст, пол и материальное положение) на выраженность патриотических установок не было обнаружено, таким образом данные параметры выступали как контролируемые. На первом этапе регрессионного анализа в качестве независимых переменных выступали категории социальной консолидации, на втором самооценка исполнения религиозных практик, условно обозначенная как «воцерковленность». Третий шаг регрессионной модели включал в себя согласие с патриотическими идеологемами, причем только гражданского патри­
отизма, так как корреляций между «шовинистическим» патриотизмом и ингрупповой религиозной идентификацией обнаружено не было. Четвертый шаг три компонента ингрупповой религиозной идентификации («удовлетворенность», «самостере- отипизация» и «сплоченность), которые в пошаговой множественной регрессии продемонстрировали наибольший объем объясненной дисперсии в каждой религиозной группе.

Категории социальной консолидации, введенные на первом этапе, объяснили 26% дисперсии патриотических установок у буддистов, при этом наиболее выражен частный регрессионный коэффициент у локальной консолидации («жители моего города»). У мусульман и православных обнаружена единственная значимая взаимосвязь патриотизма с этно- национальной консолидацией, при этом с достаточно небольшим R2.

Самооценка исполнения религиозных практик, условно обозначенная как «воцерковленность», и согласие с идеологемами гражданского патриотизма (3-й и 4-й этап анализа) не продемонстрировали значимых взаимосвязей с патриотическими этнонацио- нальными установками.

Компоненты идентификации с религиозной группой, включенные в модель на четвертом этапе, во всех религиозных группах показали существенное значение. Наибольший специфический вклад религиозной идентификации (AR2) в объясненную дисперсию патриотизма обнаружен у православных (15%, удовлетворенность); у буддистов он в два раза (8%, удовлетворенность и самостереотипизация), а у мусульман в три раза (6%, сплоченность, приверженность) ниже. Наиболее высокий коэффициент детерминации патриотических этнонациональных установок у православных и мусульман демонстрируют различные компоненты идентификации с религиозной группой (сплоченность — мусульмане и удовлетворенность членством — православные), а у буддистов — ощущение локальной консолидации

(«близости с жителями одного города»). При этом значимость всех моделей на данном этапе достаточно высокая (p <0,001).

Обсуждение результатов

Обсудим результаты сравнения выраженности этнонациональных установок у представителей различных религиозных групп.

У буддистской религиозной молодежи обнаружены: меньшая степень негативного отношения к другим национальностям (националистические установки) и более высокое, чем у православных, отрицательное отношение к феномену национальности и национальной принадлежности (негати­вистские этнонациональные установки). Причиной здесь является не только традиционный стереотип о «миролюбивости» буддизма. Согласно современным исследованиям [27], у буддистов религиозность снижает предубежденность против представителей иных религиозных групп. Основной механизм данного феномена связан с выраженной просоциальностью буддизма и большей ориентацией на ценности универсализма (по Ш. Шварцу). Причем, как показало исследование М. Клоберт и др. [25], именно ценности универсализма являются модераторами между прайминговой манипуляцией основными буддистскими концептами («Будда», «Дхарма» и «Сутра») и снижением предубежденности.

Среди студентов православного вероисповедания в меньшей степени по сравнению с буддистами и мусульманами выражены патриотические этнона- циональные установки. Вероятно, это связано с тем, что большая часть православных респондентов русские. Как отмечает Л.М. Дробижева, «... при идеологической нечеткости отношения к прошлому и проектов на будущее, в том числе в сфере этнонацио- нальной политики, массовое сознание русских может еще долго оставаться неконсолидированным на позитивных ценностях, а чаще опираться на оборонительные, защитные настроения» [6, с. 57]. При этом в большинстве отечественных исследований наименьшая доля респондентов, позитивно оценивших свою этническую группу, оказывается среди русских [4].

Среди мусульман наблюдается наибольшая выраженность патриотических установок и наименьшая индифферентного отношения к своей национальной принадлежности (нейтральных этнонациональных установок).

Высокая значимость патриотических установок для мусульман Чечни и их связь с этнической идентичностью уже была обнаружена в исследованиях [15]. При этом, как отмечает О.С. Павлова, у чеченцев «этническая и религиозная (конфессиональная) идентичности обнаруживают тенденцию к слиянию» [12, с. 131]. Таким образом, большая выраженность позитивного отношения к своему народу является во многом функцией значимости религиозного фактора в сознании современной чеченской молодежи.

Перейдем к обсуждению результатов изучения взаимосвязи идентификации с религиозной группой и этнонациональных установок.

Обнаружено, что ингрупповая религиозная идентификация не является существенным предиктором националистических установок у православных и мусульман (т. е. связь наблюдается, но с незначительным объемом объясненной дисперсии R2), а у буддистов данная взаимосвязь отсутствует.

Данное отличие буддистов, по-видимому, объясняется большей религиозной толерантностью буддистской религии в целом, подробно обсужденной выше.

Результаты, полученные в православной и мусульманской выборках, отчасти совпадают с данными К. Лича и др. [30] о том, что именно выраженность национальной идентичности связана с восприятием угрозы из-за «напряжения» по поводу представителей аутгруппы. Однако малый объем объясненной дисперсии (1—3%) не позволяет говорить о том, что идентификация с религиозной ингруппой у православной и мусульманской молодежи может приводить к повышению неприязни к другим национальностям. Как отмечает С.В. Рыжова, «... риски этнической и конфессиональной нетерпимости порождаются не верой, а трактовкой религиозным сознанием острых социальных противоречий и проблем» [14, с. 2555].

Патриотические этнонациональные установки, напротив, оказались в существенной степени детерминированы идентификацией с религиозной группой. Очевидно, что здесь находит отражение тесное сопряжение для респондентов этничности и религиозности: русский — православный, чеченец — мусульманин и калмык — буддист. Как идентификация с этнической группой обеспечивает чувство безопасности личности [9], так и идентификация с религиозной группой тесно связана с ценностями, направленными на защиту себя от угроз и беспокойства (избегания тревоги по Ш. Шварцу) [19; 21].

Механизмы, посредством которых реализуется взаимосвязь идентификации с религиозной ингруп- пой и патриотических установок, в разных религиозных группах различаются. В ситуации контроля влияния демографических показателей, категорий социальной консолидации, воцерковленности и патриотических идеологем, воздействие идентификации с религиозной группой на позитивное отношение к своей этнической группе наиболее выражено у православной молодежи. Ключевой компонент здесь — удовлетворенность членством в религиозной группе. Позитивные эмоции, возникающие по факту принадлежности к православным, оказывают существенное влияние на значимость своей этнической/ национальной группы и связанное с этим ощущение гордости.

Такая же ситуация отчасти характерна и для буддистов. Однако здесь мы наблюдаем две особенности. Во-первых, кроме удовлетворенности своей религиозной идентичностью с патриотическими установками также тесно связано представление о том, насколько каждый буддист соответствует «усредненному», прототипному члену ингруппы, а буддисты в целом имеют общую судьбу» («Самостереотипизация»). Возможно, это связано с тем, что буддисты из Калмыкии являются носителями особого вида буддизма, не встречающегося более на территории России. Поэтому для них ощущение своей «однородности» ведет к повышению гордости за свой народ, как уникальный, не только в этническом, но и в религиозном отношении.

Вторая особенность полученных на буддисткой выборке взаимосвязей — относительно (сравнивая с православными) меньший вклад в дисперсию патриотических установок именно ингрупповой религиозной идентификации. В большей степени на позитивное отношение к своей этнической/национальной группе оказывают влияние все задействованные в исследовании категории социальной консолидации, а в первую очередь — локальная. Именно ощущение близости с «жителями одного города» оказывается наиболее важно для роста выраженности патриотических установок у буддистов из Калмыкии. Вероятно, это отражает особенности исторического развития, связанные как с традиционным типом хозяйства, так и со стратегией поведения, выработанной благодаря степному образу жизни в контексте восприятия непосредственного окружающего пространства как родового [2].

У мусульман Чечни взаимосвязь идентификации с религиозной ингруппой и патриотических установок выражена существенно меньше, чем у православных (коэффициент влияния в и объем объясненной дисперсии R2 меньше в 1,5—2 раза). При этом на ощущение гордости за свой народ влияет «сплоченность», т. е. ощущение связи с религиозной группой и приверженность ее ценностям и целям, а не такой компонент идентификация с религиозной группой, как «удовлетворенность». Вероятно, для данной группы респондентов принадлежность к религиозной и этнической группе уже является «сложившимся» фактом. Можно предположить, что мы здесь имеем дело с предрешенной идентичностью (по Марсиа) или, в терминах Л. Пика, с «предписанной» религиозной идентичностью [32], свойственной культурам с большей выраженностью коллективистских ценностей. В этом случае индивидуальное переживание удовлетворенности своей религией менее важно, а на первое место выступает непосредственное ощущение связи с носителями своей религии, которые в данной ситуации являются, в первую очередь, именно чеченцами по этнической принадлежности.

Выводы

В результате эмпирического исследования выявлены статистически значимые взаимосвязи между идентификацией с религиозной ингруппой и этно- национальными установками буддисткой, мусульманской и православной молодежи, анализ которых позволяет выделить как общий, так и специфический характер полученных связей.

1.    Обнаружены тесные связи ингрупповой религиозной идентификации с патриотическими эт- нонациональными установками у молодых людей, независимо от их вероисповедания. Однако вклад каждого из пяти компонентов идентификации с религиозной ингруппой в детерминацию патриотических установок буддистов, мусульман и православных различен.

Так, для православных наибольший вес имеет степень удовлетворенности своей принадлежностью к православию («удовлетворенность членством в группе»); для мусульман важна психологическая связь с теми, кто исповедует ислам и приверженность мусульманству («сплоченность/единение»), а для буддистов осознание сходства себя и «типичного», среднего представителя своей группы («самостере- отипизация»), а также степень удовлетворенности своей принадлежностью к буддизму («удовлетворенность членством в группе»)

2.    Сходство православных и буддистов заключается в том, что чем меньше удовлетворены молодые люди членством в религиозной группе, тем больше для них характерны нейтральное, индифферентное отношение к своей национальной принадлежности и установка на «периферийность» вопросов, связанных с национальностью (нейтральные этнонацио- нальные установки).

3.    На выборке православных и мусульман обнаружены сходные связи между степенью выраженности (центральности) религиозной идентичности и неприязненным отношением к представителям иных национальностей (националистические установки), однако статистические параметры данной взаимосвязи не позволяют говорить о том, что ингрупповая религиозная идентификация является сколько-нибудь существенным предиктором националистических установок.

4.    Идентификация с религиозной ингруппой у российской молодежи буддистского, мусульманского и православного вероисповедания сама по себе не является предиктором межгрупповой неприязни. Она повышает субъективную значимость этничности и позитивное этническое самоощущение, что в целом является позитивным фактором межгруппового взаимодействия. Нельзя при этом утверждать и обратное что осознание принадлежности к религиозной группе однозначно ведет к межгрупповой толерантности. Можно только констатировать, что изучение природы «конструктивной» религиозности, начатое Г. Олпортом, а затем продолженное в исследованиях религиозной идентичности, еще далеко от своего завершения.

5.    В заключение отметим также, что наше исследование имело ряд ограничений. Во-первых, ответы респондентов об их этнонациональных установках и идентификации с религиозной группой могли находиться под влиянием социальной желательности. Во вторых, мы изучали данные психологические феномены только на чеченцах, как представителях мусульманской молодежи, и только на калмыках, как представителях буддийской молодежи. Вероятно, расширение выборки исследования за счет представителей других этнических групп, исповедующих ислам и буддизм, позволит получить дополнительные данные, уточняющие универсальный или специфический характер взаимосвязей между религиозной идентичностью и этнонациональной предубежденностью.

 

Финансирование

Статья подготовлена при поддержке гранта РГНФ № 15-06-10843 «Риски и ресурсы религиозной идентичности в современной России: кросс-культурный анализ».

Funding

This work was supported by the Russian Foundation for Humanities (project No 15-06-10843 “Religious identity risks and resources in present-day Russia: cross-cultural analysis”.

 


[1] Коран, 2:256.

Литература

  1. Агадуллина Е.Р., Ловаков А.В. Модель измерения ингрупповой идентификации: проверка на российской выборке // Психология. Журнал Высшей школы экономики. 2013. № 10(4). С. 143—157.
  2. Александрова Е.А. Религиозный и традиционный компоненты в социальных представлениях калмыцкой молодежи // Аналитика культурологии. 2011. № 20. С. 120—123.
  3. Бондаренко О.В., Леонова М.С. Религиозная идентичность: экспликация понятия // Гуманитарные и социальные науки. 2010. № 6. С. 285—291.
  4. Гриценко В.В. Этническая идентичность и социально-психологическая адаптация // Известия Саратовского университета. Серия: Философия. Психология. Педагогика. 2006. Т. 6. Вып. 1/2. С. 62—70.
  5. Гуревич П.С. Философия человека. М.: ИФРАН, 1999. 221 с.
  6. Дробижева Л.М. Идентичность и этнические установки русских в своей и иноэтнической среде // Социологические исследования. 2010. № 12. С. 49—58.
  7. Дробижева Л.М. Российская идентичность в массовом сознании // Вестник российской нации. 2009. Т 3. № 1. С. 135—144.
  8. Жемчураева С.Ш. Теоретико-методологические аспекты социологической диагностики идентичности чеченцев в полиэтнической среде: дисс. … канд. социол. наук. Саратов, 2010. С. 71.
  9. Константинов В.В., Вершинина М.В. Взаимосвязь этнической идентичности мигрантов-армян и условий их проживания в принимающем сообществе // Психологический журнал. 2014. Т. 35. № 1. С. 71—79.
  10. Крылов А.Н. Религиозная идентичность: индивидуальное и коллективное самосознание в постиндустриальном пространстве. М.: Икар, 2012. 303 с.
  11. Кузнецов И.М. Вариативность дискурсов патриотизма в повседневном сознании россиян // Власть. 2016. Т. 24. № 7. C.164—171.
  12. Павлова О.С. Об этнической, религиозной и государственно-гражданской идентичности чеченцев и ингушей // Социальная психология и общество. 2013. № 2. С. 119—133.
  13. Павлова О.С. Чеченский этнос сегодня: черты социально-психологического портрета. М.: Сам Полиграфист, 2012. 558 с.
  14. Рыжова С.В. Православная идентичность в гражданском обществе: ресурсы и риски становления // Социология и общество: глобальные вызовы и региональное развитие [Электронный ресурс] // Материалы IV очередного Всероссийского социологического конгресса (г. Уфа, 2—24 октября 2012 г). М.: РОС, 2012. С. 2549— 2557. URL: http://www.isras.ru/files/File/congress2012/ part16.pdf. (дата обращения: 18.09.2018).
  15. Социальная идентичность и этнонациональные установки студенческой молодежи Чечни / Хухлаев О.Е. [и др.] // Социальная психология и общество. 2015. Т. 6. № 4. С. 23—40. doi:10.17759/sps.2015060403
  16. Титов Р.С. Концепция индивидуальной религиозности Г. Олпорта: понятие религиозных ориентаций // Культурно-историческая психология. 2013. № 1. С. 2—9.
  17. Торчинов Е.А. Введение в буддологию: курс лекций. СПб: Санкт-Петербургское философское общество, 2000. 304 с.
  18. Хухлаев О.Е. Этнонациональные установки современной российской молодежи // Вопросы психологии. 2011. № 1. С. 46—57.
  19. Хухлаев О.Е., Шорохова В.А. Социально- психологическое исследование религиозной идентичности у православной молодежи // Социальная психология и общество. 2016. Т. 7. № 2. С. 35—50. doi:10.17759/ sps.2016070203
  20. Шорохова В.А Религиозная идентичность мусульманских подростков и молодежи: социально- психологический анализ // Minbar. Islamic Studies. 2019. Т.. 12. № 2. С. 585—589. doi:10.31162/2618-9569-2019-12-2- 585-598
  21. Шорохова В.А., Хухлаев О.Е., Дагбаева С.Б. Взаимосвязь ценностей и религиозной идентичности у школьников буддистского вероисповедания // Культурно- историческая психология. 2016. Т. 12. № 1. С. 66—75. doi:10.17759/chp.2016120107
  22. Шумилова Е.А., Ходжаева Е.А. Особенности становления российской гражданской идентичности мусульман в Татарстане / Отв. ред. В.С. Магун // Гражданские, этнические и религиозные идентичности в современной России. М.: Институт социологии РАН, 2006. С. 132—168.
  23. Этнонациональные установки и ценности современной молодежи / О.Е. Хухлаев [и др.] // Культурно- историческая психология. 2011. № 4. C. 97—106.
  24. Allport G.W., Ross J.M. Personal religious orientation and prejudice // Journal of Personality and Social Psychology. 1967. Vol. 5. № 4 P. 432—443. doi:10.1037/h0021212
  25. Clobert M., Saroglou V., Hwang K.-K. Buddhist Concepts as Implicitly ReducingPrejudice and Increasing Prosociality // Personality and Social Psychology Bulletin. 2015. Vol. 41(4). P. 513—525. doi: 10.1177/0146167215571094
  26. Donahue M.J. Intrinsic and extrinsic religiousness: Review and meta-analysis // Journal of Personality & Social Psychology.1985. Vol. 48. № 2. P. 400—419. doi:10.1037/0022- 3514.48.2.400
  27. East Asian Religious Tolerance—A Myth or a Reality? Empirical Investigations of Religious Prejudice in East Asian Societies / M. Clobert [et.al.] // Journal of Cross- Cultural Psychology. 2014. Vol. 45(10). P. 1515—1533. doi: 10.1177/0022022114546641
  28. Goplen J., Plant A. Religious Worldview: Protecting One’s Meaning System Through Religious Prejudice // Personality and Social Psychology Bulletin. 2015. Vol. 41(11). P. 1474—1487. doi: 10.1177/0146167215599761
  29. Greenfield E.A., Marks N.F. Religious social identity as an explanatory factor for associations between more frequent formal religious participation and psychological well-being // International Journal for the Psychology of Religion. 2007. Vol. 17 (3). P. 245—259. doi: 10.1080/10508610701402309
  30. Group-level self-definition and self-investment: A hierarchical (multicomponent) model of in-group identification / C.W. Leach [et.al.] // Journal of Personality and Social Psychology. 2008. Vol. 95. № 1. P. 144—165. doi: 10.1037/0022-3514.95.1.144
  31. Hansen I. G., Norenzayan A. Between yang and yin and heaven and hell: Untangling the complex relationship between religion and intolerance // Where God and science meet: How brain and evolutionary studies alter our understanding of religion / Ed. P. McNamara. Westport, CT: Praeger, 2006. P. 187—211.
  32. Peek L. Becoming Muslim: The development of a religious identity // Sociology of Religion. 2005. Vol. 66 (3). P. 215—242. doi:10.2307/415309
  33. The religious commitment inventory-10: Development, refinement, and validation of a brief scale for research and counseling / E.L. Worthington [et al.] // Journal of Counseling Psychology. 2003. Vol. 50(1). P. 84—96. doi: 10.1037/0022- 0167.50.1.84
  34. Van Camp D., Barden J., Sloan L. Social and Individual Religious Orientations Exist Within Both Intrinsic and Extrinsic Religiosity // Archive for the Psychology of Religion. 2016. Vol. 38(1). P. 22—46. doi: 10.1163/15736121-12341316

Информация об авторах

Хухлаев Олег Евгеньевич, кандидат психологических наук, доцент, эксперт, Еврейский Музей и Центр Толерантности, независимый исследователь, Акко, Израиль, ORCID: https://orcid.org/0000-0002-4620-9534, e-mail: huhlaevoe@mgppu.ru

Александрова Елена Андреевна, кандидат культурологии, доцент кафедры этнопсихологии и психологических проблем поликультурного образования, ФГБОУ ВО МГППУ, Москва, Россия, ORCID: https://orcid.org/0000-0002-6675-6965, e-mail: aleksandrovaae@gmail.com

Гриценко Валентина Васильевна, доктор психологических наук, профессор кафедры этнопсихологии и психологических проблем поликультурного образования факультета социальной психологии, ФГБОУ ВО «Московский государственный психолого-педагогический университет» (ФГБОУ ВО МГППУ), Москва, Россия, ORCID: https://orcid.org/0000-0002-7543-5709, e-mail: gritsenko2006@yandex.ru

Константинов Всеволод Валентинович, доктор психологических наук, доцент, заведующий кафедрой общей психологии, ФГБОУ ВО «Пензенский государственный университет», Пенза, Россия, ORCID: https://orcid.org/0000-0002-1443-3195, e-mail: konstantinov_vse@mail.ru

Кузнецов Игорь Михайлович, кандидат социологических наук, ведущий научный сотрудник, центр исследования межнациональных отношений, Федеральный научно-исследовательский социологическый центр Российской академии наук, Москва, Россия, e-mail: ingvar31@yandex.ru

Павлова Ольга Сергеевна, кандидат педагогических наук, доцент, заведующая кафедрой этнопсихологии и психологических проблем поликультурного образования, ФГБОУ ВО «Московский государственный психолого-педагогический университет» (ФГБОУ ВО МГППУ), Москва, Россия, ORCID: https://orcid.org/0000-0001-9702-1550, e-mail: os_pavlova@mail.ru

Рыжова Светлана Валентиновна, кандидат социологических наук, ведущий научный сотрудник, отдел этнической социологии, ФГБУН Федеральный научно-исследовательский социологический Центр Российской академии наук, Москва, Россия, e-mail: silica2@yandex.ru

Шорохова Валерия Альбертовна, кандидат психологических наук, доцент кафедры этнопсихологии и психологических проблем поликультурного образования, факультет социальной психологии, ФГБОУ ВО «Московский государственный психолого-педагогический университет» (ФГБОУ ВО МГППУ), Москва, Россия, ORCID: https://orcid.org/0000-0002-5424-2350, e-mail: shorokhovava@gmail.com

Метрики

Просмотров

Всего: 2352
В прошлом месяце: 14
В текущем месяце: 1

Скачиваний

Всего: 787
В прошлом месяце: 6
В текущем месяце: 1