Идентификация с религиозной группой и этнонациональные установки буддистской, мусульманской и православной молодежи

Как связаны религия и межгрупповые отношения?

Вопрос исторически неочевидный.

С одной стороны, история знает множество войн и иных жестоких столкновений на почве религиозной принадлежности. До сих пор именно религиозный фактор является одним из ведущих в формировании межгрупповой неприязни.

В силу противоречия между декларированием миролюбия и интенсивностью межгруппового насилия на религиозной почве в реальности, вопросы взаимосвязи религии с межгрупповой неприязнью или предубежденностью волновали психологов с середины 60-х гг. Одна из наиболее популярных концепций религиозности, предложенная Г. Олпортом, по сути дела, была посвящена «разведению» двух составляющих религии: провоцирующей аутгрупповую враждебность и ориентированной на «миролюбивые» взаимоотношения. В самой цитируемой (по данным WebofScience) статье по социальной психологии Г. Олпорт [Allport, 1967] так описывает указанные виды религиозности (или религиозной ориентации в терминах Г. Олпорта): «Люди с внешней ориентацией склонны использовать религию для своих целей. Они могут считать религию полезной по разным причинам — как источник уверенности и утешения, общения и развлечения, статуса и самооправдания. Свою веру они принимают не особо всерьез или же выборочно кроят под себя и более важные свои интересы... У людей с внутренней ориентацией религия — основной мотив. Другие потребности, хотя бы и сильные, они считают, в конечном счете, менее важными и пытаются приводить их к согласию с религиозными убеждениями и предписаниями. Свою веру они пытаются усвоить (internalize) и полностью ей следовать. Именно в этом смысле они “живут” религией» [цит. по: 16, с. 4]. В результате именно внешняя религиозность оказывается связанной с предубежденностью к аутгруппам.

М. Донахью [Donahue] провел метаанализ исследований взаимосвязи между религиозностью и меж­групповыми отношениями. В девяти исследованиях 1967—1977 гг. отчетливо продемонстрировано наличие устойчивой взаимосвязи между внешней религиозностью и предубеждениями по отношению к афроамериканцам, латиноамериканцам, евреям, лицам с психическими расстройствами. Также с внешней религиозностью связан этноцентризм и «расовый консерватизм». Внутренняя же религиозность, напротив, обозначается исследователями как феномен, позитивно влияющий на межгрупповые отношения.

Однако, как отмечают И. Хансен и А. Норензян [Hansen, 2006], внутренняя религиозность в многочисленных исследованиях обнаруживает различные взаимоотношения с предубежденностью — чаще всего негативные (как изначально предполагал Г. Олпорт), но иногда и их отсутствие (т. е. ортогональность), а в ряде случаев — позитивную связь. Результаты современных исследований не вносят ясности в данный вопрос. Так, при изучении христиан и агностиков с христианским образованием обнаружена взаимосвязь между внутренней религиозностью и их предубежденностью по отношению к атеистам, причем такой же связи с внешней религиозностью не выявлено [Goplen, 2015].

По мнению исследователей, этот феномен объясняется тем, что внутренняя религиозность является отражением приверженности к религиозной группе [Hansen, 2006], а не проявлением «зрелой» религиозности, которая, согласно концепции Г. Олпорта, противостоит межгрупповой враждебности. При этом, как отмечает Д. Ван Камп [Van Camp, 2016], рассмотрение внутренней религиозности как исключительно индивидуальной неверно и может в какой-то мере соответствовать реальности только для христиан из индивидуалистских западных культур.

Сопряжение внутренней религиозности и приверженности к религиозной группе нашло отражение в понятии религиозной идентичности, которое в современном отечественном научном дискурсе понимается, c одной стороны, как «... фиксирование тождественности субъекта в смысле приобретения посредством религии собственного экзистенциального опыта» [10, c. 223], а с другой стороны, — как «субъективное переживание индивидом своей принадлежности к религиозному сообществу» [Бондаренко, 2010, с. 286].

Социальные аспекты религиозной идентичности, т. е. рассмотрение ее с позиции ингрупповой идентификации как осознание принадлежности к определенной религиозной группе, сегодня изучаются достаточно широко, как в отечественной, так и в зарубежной социальной психологии [Шумилова, 2006; Greenfield, 2007; The religious commitment, 2003]. Следует отметить, что далее в рамках данной статьи мы будем использовать понятия религиозной идентичности и ингрупповой религиозной идентификации (т. е. идентификации со своей религиозной ингруп- пой) как синонимичные.

Среди направлений исследовательской активности ученых, занимающихся проблематикой религиозной идентичности, мы можем отметить изучение взаимосвязи ее составляющих с предубежденностью; при этом результаты научных работ характеризуются высокой степенью неоднозначности. С нашей точки зрения, одним из вариантов может быть применение для анализа религиозной идентичности подхода, разработанного на основе анализа социальной идентичности в целом. На сегодняшний день одна из наиболее известных «синтетических» (т. е. объединяющих подходы, показавшие эмпирическую эффективность) моделей предложена К. Личем с соавторами [Group-level self-definition and, 2008], которые выделяют пять основных компонентов социальной идентичности, составляющих, в свою очередь, два более крупных фактора. Модель демонстрирует хорошие эмпирические результаты, также адаптирована на российской выборке [Агадуллина, 2013] и вполне приложима к религиозной сфере. Таким образом, становится возможным изучение отдельных компонентов религиозной идентичности (или ингрупповой религиозной идентификации, в терминологии К. Лича), что расширяет исследовательские возможности.

По данным исследований [Group-level self-definition and, 2008], удовлетворенность членством в ингруппе является наиболее общим аспектом идентификации с группой. В ситуации «перекрещения» этничности и религиозности, характерной для современной России [Павлова, 2013; Шумилова, 2006], позитивная оценка своей религиозной ингруппы, по всей вероятности, тесно связана с позитивным отношением к своей этнической/национальной ингруппе.

Подчеркнем, что результаты исследований взаимосвязи ингрупповой религиозной идентификации и предубежденности отличались у разных исследователей в зависимости от того, к каким конкретно социальным группам замерялось отношение. Исключить зависимость от реалий конкретной ситуации меж­группового взаимодействия, можно только изучая установки более широкого характера. О.Е. Хухлаев [Хухлаев, 2011; Этнонациональные установки и, 2011] предлагает рассматривать этнонациональ- ные установки как предрасположенность индивида к оценке проявлений феномена национальности (этничности) или оценочное отношение к феномену национальности. Они являются генерализованными установками, так как существуют вне контекста конкретных межгрупповых отношений. Использование данного подхода может позволить получать сравнительные данные по разным религиозным группам, что особенно важно в российской ситуации религиозного и культурного многообразия.

Таким образом, ключевая гипотеза исследования состояла в предположении о том, что существуют взаимосвязи между различными компонентами ингруп- повой религиозной идентификации и этнонацио- нальными установками, причем данные взаимосвязи обладают высокой степенью специфичности у представителей различных религиозных групп. У буддистов и православных удовлетворенность членством в религиозной группе, как центральный компонент идентификации с ней [Group-level self-definition and, 2008], будет выступать преди­ктором этнонациональных установок. При этом у мусульман Северного Кавказа ее место, скорее всего, займет приверженность религиозной группе, в силу того, что более выраженная у них коллективистская ориентация [Жемчураева, 2010; Павлова, 2012; Шорохова В.А, 2019] определяет связь между су- бьективной сплоченностью религиозной ингруппы и отношением к своей/другим «национальностям».

Метод

Общая выборка исследования составила 1032 человека. Из них 270 человек отнесли себя к буддизму, 421 — к исламу, а 341 человек — к православному вероисповеданию. Данные респондентов, которые отнесли себя к неверующим, в исследовании не учитывались. В исследовании принимали участие студенты, обучающиеся в различных вузах, расположенных в городах-региональных центрах: Грозный, Пенза, Смоленск, Элиста. Возраст — 17—22 года, в среднем — 18,7 лет. (ст. откл. 1,6). Некоторое преобладание респондентов женского пола (60%) связано с тем, что выборка собиралась в большинстве своем среди учащихся разнообразных педагогических направлений (биология, история, география и пр.). При этом большая часть респондентов отметили себя не только как верующих, но и «старающихся соблюдать обычаи и обряды».

В качестве инструментов исследования использовались следующие методики.

Измерение ингрупповой религиозной идентификации — опросник, разработанный К. Лич с соавторами и адаптированный Е.Р. Агадуллиной и А.В. Ловаковым, состоящий из 5 шкал. Это «Само- стереотипизация» (сходство себя и «типичного», среднего представителя ингруппы), «Ингрупповая гомогенность» (представление о единообразии своей группы, взаимной схожести ее участников), «Спло- ченность/единение» (психологическая связь с группой и приверженность), «Удовлетворенность членством в группе» и «Выраженность (центральность) религиозной идентичности» [Агадуллина, 2013; Group-level self-definition and, 2008].

Шкала этнонациональных установок [Хухлаев, 2011]. Опросник позволяет выявить четыре формы установок: националистические установки (неприязненное отношение к представителям иных национальностей); патриотические установки (ощущение гордости за свою национальную принадлежность и ощущение связи с людьми «своей национальности»); нейтральные этнонациональные установки (нейтральное, индифферентное отношение к своей национальной принадлежности; установка на «перифе- рийность» вопросов, связанных с национальностью); негативистские этнонациональные установки (отрицательное отношение к феномену национальности и национальной принадлежности).

Субъективные категории социальной консолидации — традиционно используются в исследованиях социальной идентичности россиян, проводимых Институтом социологии РАН; виды консолидации: религиозная: «Люди Вашей веры, вероисповедания»; этнонациональная: «Люди той же национальности, что и Вы»; локальная: «Жители Вашего города» [Дробижева, 2009].

Самооценка исполнения религиозных практик, условно обозначенная как «воцерковленность», изучалась посредством выбора вариантов ответа, касающихся своей религиозности: от «Верующий, стараюсь соблюдать обычаи и обряды» до «Неверующий, атеист».

Согласие с патриотическими идеологемами — методика, сконструированная и апробированная И.М. Кузнецовым на основе инструментария, разработанного доктором экономических наук, профессором, главным научным сотрудником ИС РАН В.Д. Шапиро. Методика предназначена для фиксации наиболее распространенных в обыденном сознании вариантов интерпретации понятия «патриотизм»: «охранительного», «шовинистического» или «гражданского» [Кузнецов, 2016].

Результаты

По результатам сравнения выраженности этнона- циональных установок у представителей различных религиозных групп с помощью одномерного дисперсионного анализа (ANOVA, одномерный критерий Шеффе) были обнаружены следующие различия (табл. 1).

Таблица 1

Средние значения выраженности этнонациональных установок у представителей различных религиозных групп

Студенты-буддисты демонстрируют меньшую степень негативного отношения к другим национальностям (p=,00) (националистические установки), чем представители иных религий.

Ощущение гордости за свою национальную принадлежность (патриотические установки) в наибольшей степени испытывают мусульмане (p=,00), несколько меньше — буддисты (p=,00), и в наименьшей степени данное чувство присуще студентам православного вероисповедания (p=,04).

Нейтральное, индифферентное отношение к своей национальной принадлежности (нейтраль­
ные этнонациональные установки) в наименьшей степени свойственно мусульманской молодежи (p=,00). Отрицательное отношение к феномену национальности и национальной принадлежности (негативистские этнонациональные установки) более характерно для студентов-буддистов, чем для православных (p=,00).

Для определения взаимосвязей была проведена пошаговая множественная регрессия, где независимыми переменными являлись компоненты ингруп- повой религиозной идентификации, а зависимой — каждая из этнонациональных установок.

Наиболее отчетливо выражена взаимосвязь между религиозной идентификацией и патриотическими установками. У православных студентов удовлетворенность членством в религиозной группе оказалась первой наиболее важной независимой переменной и объясняла примерно 19% дисперсии патриотических этнонациональных установок (F =71,38; p = ,00; R2 = ,19; Beta = ,43). Ингруппо- вая гомогенность была второй переменной и объясняла еще 1% (F =4,26; p= ,04; R2= ,01; Beta = ,13). У мусульман единственной переменной, связанной с патриотическими установками, оказалась сплоченность, объясняющая 10% дисперсии (F = 36,99; p = ,00; R2 = ,10; Beta = ,31). Для буддистов наиболее «влиятельной» оказалась самостереотипи- зация, объясняющая 19% дисперсии патриотизма (F = 57,70; p = ,00; R2 = ,19; Beta = ,43), а удовлетворенность членством в религиозной группе рассматривалась в качестве второй переменной, объясняющей дополнительные 5% (F = 14,14; p = ,00; R2 = ,05; Beta = ,27).

В случае, когда в качестве зависимой переменной выступали националистические установки, результаты существенно отличаются. У православных в качестве единственной независимой переменной, объясняющей 3% дисперсии, выступает выраженность идентификации с религиозной группой (F =9,48; p= ,00; R2= ,03; Beta = ,17). Для мусульман 1% дисперсии национализма объясняется данным компонентом идентификации с религиозной группой (F = 6,86; p = ,01; R2 = ,02; Beta = ,14), а у буддистов значимой взаимосвязи не обнаружено. Таким образом, даже при наличии достоверных взаимосвязей, идентификация с религиозной группой вносит минимальный вклад (1—3% диперсии) в согласие с националистическими установками.

Нейтральные этнонациональные установки у православных находятся в обратной взаимосвязи с удовлетворенностью членством в религиозной группе (F = 20,51; p = ,00; R2 = ,08; Beta = -,28), то же у буддистов (F =13,06; p = ,00; R2= ,04; Beta = -,20). При этом у мусульман данной значимой взаимосвязи не обнаружено.

Достоверных взаимосвязей между компонентами ингрупповой религиозной идентификации и нега- тивисткими этнонациональными установками не выявлено.

В табл. 2 представлены результаты иерархической множественной регрессии, проведенной для определения необходимости учета влияния на этно- национальные установки ряда иных факторов, контролируемых в исследовании.

Таблица 2
Социальная консолидация, «воцерковленность», гражданский патриотизм и идентификация
с религиозной группой как предикторы патриотических этнонациональных установок

Примечание: «*» — p <0,05; «**» — p <0,01; «***» — p <0,001; «****» — курсивом выделены переменные, включенные на 1—3 шаге построения регрессионной модели.

Так как наибольший (и по сути единственный, требующий внимательного рассмотрения во всех религиозных группах) объем объясненной дисперсии был связан именно с патриотическими установками, регрессионная модель была построена только в их отношении.

Влияния социально-демографических показателей (возраст, пол и материальное положение) на выраженность патриотических установок не было обнаружено, таким образом данные параметры выступали как контролируемые. На первом этапе регрессионного анализа в качестве независимых переменных выступали категории социальной консолидации, на втором — самооценка исполнения религиозных практик, условно обозначенная как «воцерковленность». Третий шаг регрессионной модели включал в себя согласие с патриотическими идеологемами, причем только гражданского патри­
отизма, так как корреляций между «шовинистическим» патриотизмом и ингрупповой религиозной идентификацией обнаружено не было. Четвертый шаг — три компонента ингрупповой религиозной идентификации («удовлетворенность», «самостере- отипизация» и «сплоченность), которые в пошаговой множественной регрессии продемонстрировали наибольший объем объясненной дисперсии в каждой религиозной группе.

Категории социальной консолидации, введенные на первом этапе, объяснили 26% дисперсии патриотических установок у буддистов, при этом наиболее выражен частный регрессионный коэффициент у локальной консолидации («жители моего города»). У мусульман и православных обнаружена единственная значимая взаимосвязь патриотизма с этно- национальной консолидацией, при этом с достаточно небольшим R2.

Самооценка исполнения религиозных практик, условно обозначенная как «воцерковленность», и согласие с идеологемами гражданского патриотизма (3-й и 4-й этап анализа) не продемонстрировали значимых взаимосвязей с патриотическими этнонацио- нальными установками.

Компоненты идентификации с религиозной группой, включенные в модель на четвертом этапе, во всех религиозных группах показали существенное значение. Наибольший специфический вклад религиозной идентификации (AR2) в объясненную дисперсию патриотизма обнаружен у православных (15%, удовлетворенность); у буддистов он в два раза (8%, удовлетворенность и самостереотипизация), а у мусульман в три раза (6%, сплоченность, приверженность) ниже. Наиболее высокий коэффициент детерминации патриотических этнонациональных установок у православных и мусульман демонстрируют различные компоненты идентификации с религиозной группой (сплоченность — мусульмане и удовлетворенность членством — православные), а у буддистов — ощущение локальной консолидации

(«близости с жителями одного города»). При этом значимость всех моделей на данном этапе достаточно высокая (p <0,001).

Обсуждение результатов

Обсудим результаты сравнения выраженности этнонациональных установок у представителей различных религиозных групп.

У буддистской религиозной молодежи обнаружены: меньшая степень негативного отношения к другим национальностям (националистические установки) и более высокое, чем у православных, отрицательное отношение к феномену национальности и национальной принадлежности (негати­вистские этнонациональные установки). Причиной здесь является не только традиционный стереотип о «миролюбивости» буддизма. Согласно современным исследованиям [East Asian Religious, 2014], у буддистов религиозность снижает предубежденность против представителей иных религиозных групп. Основной механизм данного феномена связан с выраженной просоциальностью буддизма и большей ориентацией на ценности универсализма (по Ш. Шварцу). Причем, как показало исследование М. Клоберт и др. [Clobert, 2015], именно ценности универсализма являются модераторами между прайминговой манипуляцией основными буддистскими концептами («Будда», «Дхарма» и «Сутра») и снижением предубежденности.

Среди студентов православного вероисповедания в меньшей степени по сравнению с буддистами и мусульманами выражены патриотические этнона- циональные установки. Вероятно, это связано с тем, что большая часть православных респондентов — русские. Как отмечает Л.М. Дробижева, «... при идеологической нечеткости отношения к прошлому и проектов на будущее, в том числе в сфере этнонацио- нальной политики, массовое сознание русских может еще долго оставаться неконсолидированным на позитивных ценностях, а чаще опираться на оборонительные, защитные настроения» [6, с. 57]. При этом в большинстве отечественных исследований наименьшая доля респондентов, позитивно оценивших свою этническую группу, оказывается среди русских [Гриценко, 2006].

Среди мусульман наблюдается наибольшая выраженность патриотических установок и наименьшая — индифферентного отношения к своей национальной принадлежности (нейтральных этнонациональных установок).

Высокая значимость патриотических установок для мусульман Чечни и их связь с этнической идентичностью уже была обнаружена в исследованиях [Социальная идентичность и, 2015]. При этом, как отмечает О.С. Павлова, у чеченцев «этническая и религиозная (конфессиональная) идентичности обнаруживают тенденцию к слиянию» [12, с. 131]. Таким образом, большая выраженность позитивного отношения к своему народу является во многом функцией значимости религиозного фактора в сознании современной чеченской молодежи.

Перейдем к обсуждению результатов изучения взаимосвязи идентификации с религиозной группой и этнонациональных установок.

Обнаружено, что ингрупповая религиозная идентификация не является существенным предиктором националистических установок у православных и мусульман (т. е. связь наблюдается, но с незначительным объемом объясненной дисперсии R2), а у буддистов данная взаимосвязь отсутствует.

Данное отличие буддистов, по-видимому, объясняется большей религиозной толерантностью буддистской религии в целом, подробно обсужденной выше.

Результаты, полученные в православной и мусульманской выборках, отчасти совпадают с данными К. Лича и др. [Group-level self-definition and, 2008] о том, что именно выраженность национальной идентичности связана с восприятием угрозы из-за «напряжения» по поводу представителей аутгруппы. Однако малый объем объясненной дисперсии (1—3%) не позволяет говорить о том, что идентификация с религиозной ингруппой у православной и мусульманской молодежи может приводить к повышению неприязни к другим национальностям. Как отмечает С.В. Рыжова, «... риски этнической и конфессиональной нетерпимости порождаются не верой, а трактовкой религиозным сознанием острых социальных противоречий и проблем» [Рыжова, 2012, с. 2555].

Патриотические этнонациональные установки, напротив, оказались в существенной степени детерминированы идентификацией с религиозной группой. Очевидно, что здесь находит отражение тесное сопряжение для респондентов этничности и религиозности: русский — православный, чеченец — мусульманин и калмык — буддист. Как идентификация с этнической группой обеспечивает чувство безопасности личности [Константинов, 2014], так и идентификация с религиозной группой тесно связана с ценностями, направленными на защиту себя от угроз и беспокойства (избегания тревоги по Ш. Шварцу) [Хухлаев, 2016; Шорохова, 2016].

Механизмы, посредством которых реализуется взаимосвязь идентификации с религиозной ингруп- пой и патриотических установок, в разных религиозных группах различаются. В ситуации контроля влияния демографических показателей, категорий социальной консолидации, воцерковленности и патриотических идеологем, воздействие идентификации с религиозной группой на позитивное отношение к своей этнической группе наиболее выражено у православной молодежи. Ключевой компонент здесь — удовлетворенность членством в религиозной группе. Позитивные эмоции, возникающие по факту принадлежности к православным, оказывают существенное влияние на значимость своей этнической/ национальной группы и связанное с этим ощущение гордости.

Такая же ситуация отчасти характерна и для буддистов. Однако здесь мы наблюдаем две особенности. Во-первых, кроме удовлетворенности своей религиозной идентичностью с патриотическими установками также тесно связано представление о том, насколько каждый буддист соответствует «усредненному», прототипному члену ингруппы, а буддисты в целом имеют общую судьбу» («Самостереотипизация»). Возможно, это связано с тем, что буддисты из Калмыкии являются носителями особого вида буддизма, не встречающегося более на территории России. Поэтому для них ощущение своей «однородности» ведет к повышению гордости за свой народ, как уникальный, не только в этническом, но и в религиозном отношении.

Вторая особенность полученных на буддисткой выборке взаимосвязей — относительно (сравнивая с православными) меньший вклад в дисперсию патриотических установок именно ингрупповой религиозной идентификации. В большей степени на позитивное отношение к своей этнической/национальной группе оказывают влияние все задействованные в исследовании категории социальной консолидации, а в первую очередь — локальная. Именно ощущение близости с «жителями одного города» оказывается наиболее важно для роста выраженности патриотических установок у буддистов из Калмыкии. Вероятно, это отражает особенности исторического развития, связанные как с традиционным типом хозяйства, так и со стратегией поведения, выработанной благодаря степному образу жизни в контексте восприятия непосредственного окружающего пространства как родового [Александрова, 2011].

У мусульман Чечни взаимосвязь идентификации с религиозной ингруппой и патриотических установок выражена существенно меньше, чем у православных (коэффициент влияния в и объем объясненной дисперсии R2 меньше в 1,5—2 раза). При этом на ощущение гордости за свой народ влияет «сплоченность», т. е. ощущение связи с религиозной группой и приверженность ее ценностям и целям, а не такой компонент идентификация с религиозной группой, как «удовлетворенность». Вероятно, для данной группы респондентов принадлежность к религиозной и этнической группе уже является «сложившимся» фактом. Можно предположить, что мы здесь имеем дело с предрешенной идентичностью (по Марсиа) или, в терминах Л. Пика, с «предписанной» религиозной идентичностью [Peek, 2005], свойственной культурам с большей выраженностью коллективистских ценностей. В этом случае индивидуальное переживание удовлетворенности своей религией менее важно, а на первое место выступает непосредственное ощущение связи с носителями своей религии, которые в данной ситуации являются, в первую очередь, именно чеченцами по этнической принадлежности.

Выводы

В результате эмпирического исследования выявлены статистически значимые взаимосвязи между идентификацией с религиозной ингруппой и этно- национальными установками буддисткой, мусульманской и православной молодежи, анализ которых позволяет выделить как общий, так и специфический характер полученных связей.

1.    Обнаружены тесные связи ингрупповой религиозной идентификации с патриотическими эт- нонациональными установками у молодых людей, независимо от их вероисповедания. Однако вклад каждого из пяти компонентов идентификации с религиозной ингруппой в детерминацию патриотических установок буддистов, мусульман и православных различен.

Так, для православных наибольший вес имеет степень удовлетворенности своей принадлежностью к православию («удовлетворенность членством в группе»); для мусульман важна психологическая связь с теми, кто исповедует ислам и приверженность мусульманству («сплоченность/единение»), а для буддистов — осознание сходства себя и «типичного», среднего представителя своей группы («самостере- отипизация»), а также степень удовлетворенности своей принадлежностью к буддизму («удовлетворенность членством в группе»)

2.    Сходство православных и буддистов заключается в том, что чем меньше удовлетворены молодые люди членством в религиозной группе, тем больше для них характерны нейтральное, индифферентное отношение к своей национальной принадлежности и установка на «периферийность» вопросов, связанных с национальностью (нейтральные этнонацио- нальные установки).

3.    На выборке православных и мусульман обнаружены сходные связи между степенью выраженности (центральности) религиозной идентичности и неприязненным отношением к представителям иных национальностей (националистические установки), однако статистические параметры данной взаимосвязи не позволяют говорить о том, что ингрупповая религиозная идентификация является сколько-нибудь существенным предиктором националистических установок.

4.    Идентификация с религиозной ингруппой у российской молодежи буддистского, мусульманского и православного вероисповедания сама по себе не является предиктором межгрупповой неприязни. Она повышает субъективную значимость этничности и позитивное этническое самоощущение, что в целом является позитивным фактором межгруппового взаимодействия. Нельзя при этом утверждать и обратное — что осознание принадлежности к религиозной группе однозначно ведет к межгрупповой толерантности. Можно только констатировать, что изучение природы «конструктивной» религиозности, начатое Г. Олпортом, а затем продолженное в исследованиях религиозной идентичности, еще далеко от своего завершения.

5.    В заключение отметим также, что наше исследование имело ряд ограничений. Во-первых, ответы респондентов об их этнонациональных установках и идентификации с религиозной группой могли находиться под влиянием социальной желательности. Во вторых, мы изучали данные психологические феномены только на чеченцах, как представителях мусульманской молодежи, и только на калмыках, как представителях буддийской молодежи. Вероятно, расширение выборки исследования за счет представителей других этнических групп, исповедующих ислам и буддизм, позволит получить дополнительные данные, уточняющие универсальный или специфический характер взаимосвязей между религиозной идентичностью и этнонациональной предубежденностью.

Финансирование

Статья подготовлена при поддержке гранта РГНФ № 15-06-10843 «Риски и ресурсы религиозной идентичности в современной России: кросс-культурный анализ».

Funding

This work was supported by the Russian Foundation for Humanities (project No 15-06-10843 “Religious identity risks and resources in present-day Russia: cross-cultural analysis”.