Введение
Этап ранней взрослости — это время важных перемен в различных сферах жизни. Эти изменения связаны с постановкой жизненных целей, реализация которых дает чувство удовлетворенности личной жизнью, партнерскими отношениями, образованием и профессиональным становлением [Куфтяк, 2019; Толстых Н.Н, 2015; Arnett, 2007]. Но они могут стать источником стресса, что несет риски для здоровья и благополучия молодежи. Трудности, связанные со вступлением во взрослость, могут быть разнообразными. Молодые люди впервые покидают родительский дом в связи с переездом к новому месту учебы, им приходится жить с незнакомыми людьми и самостоятельно организовывать свой быт; они должны стать независимыми от своей семьи, начать собственную карьеру. Одновременное решение множества задач влияет на социальное функционирование, что ведет к утрате чувства безопасности и устойчивости в социуме. Исследования показали, что молодые люди, вступающие во взрослую жизнь, склонны к развитию депрессивных симптомов, и это отражается в повышенном риске самоповреждений, злоупотреблении психоактивными веществами, в проблемах с социальной адаптацией, в снижении образовательных и профессиональных результатов [Арендачук, 2022; Бехтер, 2022; Карауш, 2022; Тарасова А.Е, 2019; Mahmoud, 2012].
Накопление невыполняемых задач в период ранней взрослости усиливает воспринимаемый стресс. Воспринимаемый стресс означает, что человек испытывает трудности в удовлетворении потребностей в важных сферах жизни [Willemen, 2008]. Согласно транзактной теории стресса и копинга, стресс определяется как результат взаимодействия между человеком и окружающей средой [Folkman, 1980]. Совладающее поведение рассматривается как когнитивные и поведенческие усилия, предпринимаемые для удовлетворения конкретных потребностей (внешних и/или внутренних), которые, как считается, повышают ресурсы субъекта. В современных исследованиях изучается реактивно-проактивное совладающее поведение, включающее комплекс стратегий, которые использует человек в текущих трудных ситуациях или в ситуациях грядущей угрозы [Бехтер, 2021; Бехтер, 2022; Starchenkova, 2020]. Реактивное совладание включает серию действий или мыслительные процессы, ориентированные на решение стрессовой ситуации или на изменение личной реакции на нее в настоящем и прошлом времени. То есть нейтрализация негативных последствий ситуации делает совладание реактивным по определению. Оценка будущих целей и подготовка условий для их успешного достижения являются ключевым компонентом в проактивном совладании с трудностями [Старченкова, 2009; Schwarzer, 2001]. С этой позиции функцией проактивного совладания является саморазвитие и приобретение новых навыков, а функцией реактивного — уменьшение или нейтрализация негативных эмоций. Разграничить в реальности стратегии реактивного и проактивного совладания затруднительно, поскольку эти когнитивные и поведенческие усилия могут не отличаться друг от друга, но функции, которые они выполняют, различны. И все же в проактивном совладающем поведении можно выделить четыре особенности, которые отличают его от реактивного: объединение стратегий планирования с регуляцией достижения поставленных целей; достижение целей с использованием социальных ресурсов; использование эмоционального совладания ради достижения поставленных целей; ориентация на будущее как временную перспективу [Бехтер, 2021; Aspinwall, 1997].
По данным исследований, удовлетворенность жизнью у студентов положительно коррелирует с копингами, ориентированными на решение задач и на избегание, и отрицательно — с копингом, ориентированным на эмоции [Cabras, 2018]. Также была установлена положительная связь между удовлетворенностью жизнью и выбором стратегий, ориентированных на решение проблем и поиском социальной поддержки у студентов [Deniz, 2006]. В некоторых исследованиях показано, что выбор таких стратегий, как отрицание, самообвинение и употребление психоактивных веществ, может быть сопряжен с проявлением депрессии и тревоги у студентов в возрасте 18–24 лет, тогда как выбор стратегий планирования и позитивного переосмысления больше характерен для эмоционально устойчивых студентов [Mahmoud, 2012].
Оптимизм как индивидуальная переменная отражает степень, в которой люди придерживаются обобщенных благоприятных ожиданий в отношении своего будущего [Marelich, 2020]. Он указывает на способность справляться с жизненными трудностями, помогает сохранять чувство равновесия в любых условиях. В этом смысле оптимизм отражает позитивные ожидания человека в отношении будущего [Kapikiran, 2016], что влияет на мировоззрение и поведение человека. Некоторые исследования подтверждают косвенное влияние оптимизма на совладающее поведение человека и на его адаптацию в целом [Давыдова, 2016].
Многочисленными исследованиями показано, что оптимистично настроенные люди в большинстве случаев могут корректировать стратегии совладания в соответствии с требованиями имеющихся стрессоров [Nes, 2006]. Такая гибкость делает их в целом более успешными в управлении эмоциями. В целом оптимизм оказывает влияние на стратегии совладания и воспринимаемую удовлетворенность жизнью у студентов [Cabras, 2018]. По мнению исследователей, оптимистично настроенные молодые люди имеют более сложный набор целей для достижения, в связи с чем они выбирают такое поведение, которое с большей вероятностью приведет к достижению цели по сравнению с их сверстниками–пессимистами. То есть студенты, которые уверены и оптимистичны в отношении своих будущих достижений, проявляют бóльшую настойчивость при попытке добиться целей, даже когда сталкиваются с трудностями [Carver, 2010; Carver, 2010а; Nes, 2006]. Следует отметить, что оптимизм играет важную роль в повышении способности учащихся адаптироваться к новым образовательным условиям. Так, оптимизм помогает студентам легче переносить психологический стресс и увеличивает субъективно воспринимаемый уровень социальной поддержки [Brissette, 2002; Martínez-Hernáez, 2016].
Немаловажным для выбора стратегий совладания является присутствие в социальной среде культурных сигналов, что активизирует знание культуры и интерпретацию социального мира. В итоге это позволяет молодым людям действовать сообразно принятым культурным ценностям и правилам. В разных культурах существуют разные нормы, ценности и ожидания, которые индивид усваивает в процессе социализации. Один из способов изучения онтогенеза совладающего поведения — это изучение стратегий совладания, используемых для удовлетворения ожиданий с учетом культуры [Агадуллина, 2020; Крысько, 2016]. Несмотря на многочисленные исследования стресса и совладания с ним, существуют лишь несколько исследований, посвященных культурным стратегиям совладания [Афанасьева, 2019; Битюцкая, 2022; Куфтяк, 2022; Султанова, 2018].
Ряд исследователей указывает на важность культурных стратегий совладания в отношении психологической адаптации.
Ряд исследователей указывает на важность культурных стратегий совладания в отношении психологической адаптации.
Мы обратились к работам, описывающим традиционные ценности и культуру осетин, современные тенденции развития представлений о жизни и поведении молодежи из Северной и Южной Осетии. Ряд авторов обращает внимание, что уклад жизни южных и северных осетин сопряжен с понятием традиционного поведения в различных ситуациях [Крысько, 2016; Султанова, 2018]. Так, стремление к проявлению индивидуализации в поведении у кавказских народов может подавляться феноменом «правильного поведения» (в том числе преодоления трудностей), принятым в культурной среде, за которым стоят доминирующие в культурной среде Кавказа социальный контроль и критика. Такое противоречие между «личным» и «социальным» мы учли в отборе предикторов, изучаемых в данной статье, выбрав реактивные стратегии социальной поддержки и индивидуальных реакций на стресс (фантазирование, самообвинение, противостояние), а также диспозиционный оптимизм как общий показатель отношения к будущему.
В исследовании национальных особенностей представителей осетинского этноса, отмечаются сильная связь с прошлым, стремление сохранять традиционные ценности, консерватизм и устойчивость социальных институтов [Крысько, 2016], что указывает на связь выявленных особенностей с этногенезом осетин и доминирование стремления к групповой сплоченности. Исследование представлений у молодого поколения осетин о национальном характере выявило значимые качества, которые присущи «настоящим» осетинам. Так, ими были указаны такие качества, как патриотизм, оптимизм, смелость, мужественность, доброта, воспитанность и семейность, трудолюбие и гордость, способность чувствовать и фантазировать. По мнению З.В. Султановой и М.З. Газзаевой, русская культура обнаруживает тенденцию к индивидуализму, в противовес осетинской, которая ориентирована на коллективизм [Султанова, 2018], что указывает на значимость социальной идентичности у осетин, а не личностной.
Социально-политические события, происходящие в Южной Осетии, привели к своеобразному духовному кризису осетин, который повлек за собой изменения в личностной и поведенческой сферах. Так, у них отмечаются проявление пассивной жизненной позиции, тенденция к уходу от ответственности за жизненные ситуации. У южных осетин стремление к уединению связано со склонностью отдаляться от социального успеха, чаще возникают переживания о материальном достатке на фоне неверия в возможность быть счастливым [Султанова, 2018]. Исследование копинг-стратегий продемонстрировало различия между представителями России и Северной Осетии: у русских выражен активный проблемно-ориентированный стиль решения проблем, у осетин — эмоционально-ориентированный копинг. Отметим, что русские чаще прибегают к стратегии «социального отвлечения» и «отвлечения» в сравнении с осетинами, которые предпочитают уединяться со своими переживаниями, отрицают трудные ситуации, стараются от них дистанцироваться [Афанасьева, 2019]. При этом для осетин в большей степени характерно самоуважение в отличие от русских, более выраженно проявляющих уважение к другим [Афанасьева, 2019].
В «ковидный» и «постковидный» периоды стала более распространена общая тенденция российской молодежи к протестному поведению (перфомансам, флэш-мобам, инсталляциям, подписанию коллективных протестных обращений, петиций). Этот факт интересен с точки зрения изучения противостояния как своеобразной активной позиции русской молодежи и его влияния на проактивное совладание. Военные конфликты, потрясавшие Южную Осетию с 1990-х годов, не могли не сказаться на мировоззрении и поведенческих особенностях молодого поколения.
В связи с этим исследование совладающих особенностей (в том числе и тенденций к противостоянию) и отношения к будущему, формирующихся в условиях послевоенной Южной Осетии, представляет интерес для авторов. Противостояние как стратегия молодежи, ориентированная на борьбу с трудностями «до победного конца», может быть объединяющим элементом исследования в разных этносах. Поэтому противостояние в качестве медиатора было выбрано нами не случайно, а с целью прояснить его роль в проактивном совладании молодежи двух стран. На протяжении 2015–2023 годов авторами статьи изучаются психологические, ситуативные и социокультурные аспекты становления совладающего поведения у детей, подростков и молодых людей в контексте интеграции разных механизмов преодоления трудностей.
В связи с этим исследование совладающих особенностей (в том числе и тенденций к противостоянию) и отношения к будущему, формирующихся в условиях послевоенной Южной Осетии, представляет интерес для авторов. Противостояние как стратегия молодежи, ориентированная на борьбу с трудностями «до победного конца», может быть объединяющим элементом исследования в разных этносах. Поэтому противостояние в качестве медиатора было выбрано нами не случайно, а с целью прояснить его роль в проактивном совладании молодежи двух стран. На протяжении 2015–2023 годов авторами статьи изучаются психологические, ситуативные и социокультурные аспекты становления совладающего поведения у детей, подростков и молодых людей в контексте интеграции разных механизмов преодоления трудностей.
Цель текущего исследования — определить предикторы (фантазирование и надежда на внешние силы, обращение за поддержкой к социальному окружению, противостояние, самообвинение, диспозиционный оптимизм) и их степень влияния на проактивное преодоление у русской и южноосетинской молодежи; определить косвенные эффекты реактивных стратегий (фантазирование и надежда на внешние силы, обращение за поддержкой к социальному окружению, самообвинение, диспозиционный оптимизм), опосредованные противостоянием, на проактивное преодоление молодежи.
Гипотеза включала два предположения: 1) существуют особенности влияния реактивных стратегий (фантазирование и надежда на внешние силы, обращение за поддержкой к социальному окружению, самообвинение) и диспозиционного оптимизма на проактивное преодоление у молодежи разных этносов; 2) существуют особенности косвенных эффектов (прямых или частичных) реактивных стратегий и диспозиционного оптимизма на проактивное преодоление у молодежи разных этносов, опосредованные противостоянием.
Методы
Процедура. Сбор данных осуществлялся с использованием Google Forms и бланковых версий опросников. Ссылка на Google Forms распространялась через почты участников и социальные сети, бланковые версии — в учебных заведениях. Исследование было согласовано с руководством вузов на предмет этической стороны содержания материала опросников. Опрос проходил в один этап, ограничений по времени заполнения методик не ставилось. Участие в исследовании было добровольным, поэтому на сбор данных авторам потребовалось около трех месяцев.
Выборка. Выборку составили 97 студентов из России (75 девушек и 22 юноши) в возрасте от 19 до 25 лет (Mвозр=20,31 лет, SDвозр=1,80 лет) и 103 студента из Южной Осетии (57 девушек и 46 юношей) в возрасте от 19 до 25 лет (Mвозр=21,60, SDвозр=1,81). Среди российских респондентов 97% отнесли себя к русским, среди осетинских — 100% отнесли себя к осетинам. Выборки были неоднородны по гендерному составу, но по возрасту не имели отличий. Мы учли эти ограничения при анализе данных.
В исследовании приняли участие студенты различных направлений специализации (гуманитарное, техническое, экономическое), обучающихся в российских вузах Москвы (40 человек), Санкт-Петербурга (15 человек), Ярославля (7 человек), Екатеринбурга (26 человек), Хабаровска (9 человек); Южноосетинском вузе Цхинвали (103 человека).
Методики
1. Опросник диспозиционного оптимизма (LOT; в адаптации Т.О. Гордеевой, О.А. Сычева, Е.Н. Осина [Гордеева, 2010]) применялся для изучения позитивных и негативных ожиданий от будущего. Результаты опросника оцениваются интервальной шкале и требуют перевода в стандартизированные оценки.
2. Опросник способов копинга (СWQ; в адаптации Е.В. Битюцкой [Битюцкая, 2014]) использовался для изучения реактивных копинг-стратегий. Методика позволяет оценить выраженность следующих способов совладания: Планомерное решение проблемы, Обращение за поддержкой к социальному окружению, Положительная переоценка, Противостояние, Самоконтроль, Самообвинение, Фантазирование и надежда на внешние силы, Дистанцирование, Уход, избегание. Результаты методики оцениваются также по интервальной шкале.
3. Опросник «Проактивный копинг» (в адаптации Е.П. Белинской и А.В. Вечерина [Белинская, 2018]) предназначался для изучения стратегий проактивного совладания, описываемых шестью шкалами: Проактивное совладание (стратегия предвосхищения стрессора и попытка «заблаговременного» совладания с выстраиванием стратегической траектории жизненных событий), Рефлексивное совладание (размышление о возможных поведенческих альтернативах путем сравнения их возможной эффективности), Стратегическое планирование (создание четко продуманного, целеориентированного плана действий), Превентивное совладание (стратегия наращивания ресурсов, которые потребуются в будущем), Поиск инструментальной поддержки (действия, ориентированные на получение советов, информации и отзывов от людей в социальных сетях при стрессе), Поиск эмоциональной поддержки (регулирование временного эмоционального дистресса через получение сочувствия от других, в том числе и через социальные сети). Результаты теста оцениваются по интервальной шкале.
Анализ данных. Обработка данных осуществлялись с помощью статистического пакета Jamovi v. 2.3.6, пакетов GLM и SEM. Применялись методы описательной статистики, тест Шапиро–Уилка для оценки нормальности распределения, коэффициент α-Кронбаха для оценки надежности–согласованности шкал, t-критерий Стьюдента, d Коэна для оценки размера эффекта; также проводились иерархический регрессионный анализ и анализ медиации. В иерархической регрессии для каждой из выборок в качестве зависимой переменной выступило проактивное преодоление, в качестве независимых — фантазирование и надежда на внешние силы, обращение за поддержкой к социальному окружению, противостояние, самообвинение, диспозиционный оптимизм. В анализе медиации для каждой из выборок в качестве медиатора связей вышеперечисленных переменных было выбрано противостояние.
Результаты
Прежде всего мы проанализировали описательные статистики и надежность–согласованность применяемых методик для обеих выборок (российской и южноосетинской) отдельно (см. Приложения 1 и 2). Несмотря на то, что полученные показатели по тесту Шапиро–Уилка указывают не в пользу нормального распределения, асимметрия и эксцесс исследуемых параметров не превышают диапазон от -2 до 2, что говорит об околонормальном распределении данных. Коэффициент α-Кронбаха говорит об удовлетворительной надежности–согласованности всех шкал. Нами были проверены статистики коллинеарности в иерархической регрессии, чтобы предотвратить ситуацию пересечения независимых переменных. Значения показателя VIF в иерархической регрессии варьировались в диапазоне 1,0–1,3 в русской выборке и в диапазоне 1,1–1,5 — в осетинской, что указывает на отсутствие высокой корреляции между предикторами в модели. На основе сравнения по t-критерию Стьюдента и размеру эффекта установлено, что выборки достоверно различаются по выбору стратегий поиска инструментальной поддержки, обращения за помощью к социальному окружению и противостояния (табл. 1).
Таблица 1
Результаты сравнительного анализа выборок студентов из России и Южной Осетии (n=200)
|
Параметры |
t |
d |
p |
|
1. Позитивные ожидания от будущего |
-0,36 |
0,05 |
0,737 |
|
2. Негативные ожидания от будущего |
0,01 |
0,00 |
0,991 |
|
3. Общий показатель диспозиционного оптимизма |
-0,18 |
0,03 |
0,855 |
|
4. Проактивное совладание |
-0,03 |
0,00 |
0,976 |
|
5. Рефлексивное совладание |
0,10 |
0,01 |
0,917 |
|
6. Стратегическое планирование |
0,81 |
0,11 |
0,419 |
|
7. Превентивное совладание |
-0,32 |
0,05 |
0,745 |
|
8. Поиск инструментальной поддержки |
2,53 |
0,35 |
0,012 |
|
9. Поиск эмоциональной поддержки |
1,87 |
0,26 |
0,062 |
|
10. Планомерное решение проблемы |
-0,98 |
0,14 |
0,331 |
|
11. Обращение за поддержкой к социальному окружению |
2,42 |
0,34 |
0,016 |
|
12. Позитивная переоценка |
0,12 |
0,02 |
0,907 |
|
13. Противостояние |
-2,79 |
0,37 |
0,005 |
|
14. Самоконтроль |
-0,42 |
0,05 |
0,678 |
|
15. Самообвинение |
-0,10 |
0,01 |
0,919 |
|
16. Фантазирование и надежда на внешние силы |
-1,31 |
0,18 |
0,191 |
|
17. Дистанцирование |
-1,58 |
0,04 |
0,126 |
|
18. Уход, избегание |
1,43 |
0,20 |
0,154 |
Примечание: t — критерий Стьюдента, d — размер эффекта, p — уровень значимости.
Осетинская молодежь чаще, чем российская, выбирает стратегию противостояния. По сравнению с осетинами у россиян преобладают показатели по шкале обращения за социальной поддержкой к окружающим и за профессиональной помощью для решения проблем, а также по шкале поиска необходимой информации для решения проблемного вопроса. Что касается полоспецифичных различий, таковых не было обнаружено ни по одному из оцениваемых параметров.
Выявленные различия были учтены при выборе предикторов для проактивного преодоления в последующих анализах. В качестве зависимой переменной было выбрано проактивное преодоление, в качестве независимых — пол (женщины по отношению к мужчинам), возраст, общий показатель диспозиционного оптимизма и стратегии: фантазирование и надежда на внешние силы, обращение за помощью к социальному окружению, противостояние, самообвинение. Мы предположили, что проактивное преодоление предсказывает одна или несколько независимых переменных под контролем других (в частности, пола и возраста) (табл. 2). На первом шаге нами были проконтролированы демографические переменные — пол и возраст — для каждой выборки; на втором — введены стратегии «фантазирование и надежда на внешние силы», «обращение за помощью к социальному окружению», «противостояние»; на третьем — добавлены переменные «самообвинение» и общий показатель диспозиционного оптимизма.
Таблица 2
Результаты иерархического регрессионного анализа предикторов проактивного преодоления у студентов из России и Южной Осетии
|
Переменные |
ß |
β |
Показатели модели |
|||
|
Россия |
Южная Осетия |
Россия |
Южная Осетия |
Россия |
Южная Осетия |
|
|
1 этап |
||||||
|
Пол |
-0,37 |
-0,18 |
-0,08 |
-0,05 |
F=0,25; Radj=-0,13; ∆R2=0,23*** |
F=0,02; Radj=-0,02*; ∆R2=0,04* |
|
Возраст |
0,07 |
0,00 |
-0,11 |
0,00 |
||
|
2 этап |
||||||
|
Пол |
-0,31 |
-2,04 |
0,09 |
-0,53 |
F=5,92; Radj=0,19***; ∆R2=0,02*** |
F=3,12; Radj=0,10**; ∆R2=0,11*** |
|
Возраст |
-0,11 |
0,08 |
-0,12 |
0,05 |
||
|
Фантазирование и надежда на внешние силы |
0,01 |
-0,16 |
-0,29** |
-0,18 |
||
|
Обращение за помощью к социальному окружению |
0,26 |
0,07 |
0,31** |
0,07 |
||
|
Противостояние |
0,44 |
0,51 |
0,36** |
0,41*** |
||
|
3 этап |
||||||
|
Пол |
-0,45 |
-2,20 |
-0,13 |
-0,57* |
F=5,92; Radj=0,20***; ∆R2=0,01* |
F=2,67 Radj=0,08**; ∆R2=0,05* |
|
Возраст |
-0,10 |
0,04 |
-0,10 |
0,03 |
||
|
Фантазирование и надежда на внешние силы |
-0,29 |
-0,17 |
-0,33** |
-0,19 |
||
|
Обращение за помощью |
0,25 |
-0,12 |
0,29** |
-0,12 |
||
|
Противостояние |
0,45** |
0,48 |
0,37** |
0,39** |
||
|
Самообвинение |
0,13 |
-0,06 |
0,09 |
-0,04 |
||
|
Общий показатель ДО |
0,07 |
-0,00 |
0,12 |
-0,01 |
||
Примечание: * — p<0,05, ** — p<0,01, *** — p<0,001; ДО — диспозиционный оптимизм; ß — нестандартизованный коэффициент регрессии, β — стандартизованный коэффициент регрессии, Radj — скорректированный коэффициент детерминации R2, F — показатель общей значимости предиктора, ∆R2 — дельта коэффициент сравнения моделей.
По результатам регрессионного анализа отмечено, что в выборке русских студентов демографические характеристики не оказывают влияния на проактивное преодоление, в отличие от осетинской выборки, где значимый вклад на последнем этапе регрессии в проактивное преодоление вносит фактор пола. Наибольшее положительное влияние на проактивное преодоление у русской молодежи имеет противостояние, как и у южноосетинской. Вторым по значимости предиктором проактивного преодоления у русских студентов фантазирование и надежда на внешние силы как пассивный копинг и вносит отрицательный вклад.
У южноосетинской выборки этот предиктор не оказался значимым. Замыкает список предикторов проактивного преодоления в русской выборке обращение за помощью к социальному окружению. У осетин этот предиктор не проявился в качестве значимого. В целом, прирост Radj в русской выборке показывает, что изменчивость проактивного преодоления, обусловленная выделенными предикторами (фантазирование и надежда на внешние силы, обращение за помощью к социальному окружению, противостояние) объясняет на последнем шаге регрессии 20% дисперсии проактивного преодоления. На последнем шаге в осетинской выборке значение Radj уменьшилось (по сравнению со вторым этапом регрессии), а такие предикторы, как пол (отрицательный вклад) и противостояние (положительный вклад), совокупно объясняют всего 8% дисперсии проактивного преодоления.
Для оценки косвенного и прямого эффектов влияния выбранных нами переменных-предикторов на проактивное преодоление был проведен анализ медиации. Мы предположили, что медиатором может быть противостояние, так как в обеих выборках эта стратегия оказалась достаточно выраженным предиктором. Более того, противостояние как паттерн относится к двум видам копинга (эмоционально-ориентированному и проблемно-сфокусированному) и содержит в себе проактивную направленность — бороться с обстоятельствами и идти вперед через трудности. Мы полагаем, это одна из ключевых стратегий, которая может характеризовать современную молодежь, учитывая ее склонность находиться под влиянием эха подросткового максимализма.
Переменные «фантазирование и надежда на внешние силы», «обращение за помощью к социальному окружению», «противостояние», «самообвинение» и общий показатель диспозиционного оптимизма были центрированы (из каждой переменной вычитается ее среднее по выборке). На рисунке 1 схематично представлен анализ медиации.
Рис. 1. Анализ медиации параметров реактивно-проактивного преодоления
и диспозиционного оптимизма
Полученная общая модель для двух выборок показала хорошее соответствие эмпирическим данным: χ²=13,99, df=11, p=0,233; CFI=0,990 и TLI=1,450; SRMR=0,020; RMSEA=0,000 [95% ДИ: 0,000–0,090). Но отдельные аналогичные модели для двух выборок не так хорошо соответствуют данным в части RMSEA, который должен быть менее 0,80. Так, коэффициенты модели русской молодежи составили: χ²=1,12, df=5, p=0,924; CFI=0,990 и TLI=1,000; SRMR=0,020; RMSEA=0,850 [95% ДИ: 0,000–0,090), а для модели осетинской молодежи — χ²=1,35, df=5, p=0,925; CFI=0,950 и TLI=0,990; SRMR=0,010; RMSEA=0,620 [95% ДИ: 0,000–0,040). Относительно слабое согласие модели с точки зрения индекса RMSEA на данных русской выборки мы объясняем малым объемом выборки для построения путевой модели и ее разнородностью. Тем не менее остальные индексы говорят в пользу права существования представленной модели медиации.
Так как в анализе медиации установлена последовательность связей переменных, мы пытаемся объяснить непрямые эффекты выбранных предикторов (фантазирование и надежда на внешние силы, диспозиционный оптимизм, пол, обращение за социальной поддержкой и самообвинение). Непрямой эффект оценивался по уровню значимости p и соотносился с прямым эффектом. При включении медиатора (непрямой эффект) в цепь анализа предикторы должны оставаться значимыми; при отсутствии медиатора (прямой эффект) — предикторы могут быть значимыми в случае частичной медиации и незначимыми в случае полной медиации. Именно эти коэффициенты прямого воздействия позволяют сделать вывод о том, что выбранные предикторы показали себя как «неполные» медиаторы, то есть их влияние ограничено (табл. 3).
При включении медиатора в модель (непрямой эффект) у русской выборки оказались значимыми обращение за социальной поддержкой и фантазирование и надежда на внешние силы; а у осетин — большее количество предикторов: пол, самообвинение и обращение за социальной поддержкой. При оценке прямых эффектов у русской молодежи с частичным эффектом медиации остается только один предиктор — фантазирование и надежда на внешние силы, а у осетинской выборки — два предиктора с полным эффектом медиации: самообвинение и обращение за социальной поддержкой.
Таблица 3
Прямые и непрямые эффекты влияния противостояния как медиатора связей между реактивными стратегиями, полом и проактивным преодолением у студентов из России и Южной Осетии
|
Переменные |
β |
95% ДИ |
z |
p |
|
Русская выборка |
||||
|
Непрямой эффект |
||||
|
ОСП ⇒ ПС ⇒ ПРО |
0,11 |
0,02–0,17 |
2,37 |
0,017 |
|
ФН ⇒ ПС⇒ ПРО |
0,12 |
-0,02–0,19 |
2,38 |
0,017 |
|
Прямой эффект |
||||
|
ОСП ⇒ ПРО |
0,29 |
0,07–0,41 |
2,73 |
0,006 |
|
ФН ⇒ ПРО |
-0,21 |
-0,37–0,01 |
-1,84 |
0,004 |
|
Южноосетинская выборка |
||||
|
Непрямой эффект |
||||
|
Пол ⇒ ПС ⇒ ПРО |
0,17 |
0,44–2,20 |
2,94 |
0,007 |
|
СО ⇒ ПС ⇒ ПРО |
0,11 |
0,01–0,31 |
2,02 |
0,053 |
|
ОСП ⇒ ПС ⇒ ПРО |
0,14 |
0,04–0,25 |
2,66 |
0,016 |
|
Прямой эффект |
||||
|
Пол ⇒ ПРО |
-0,26 |
-0,35–-3,65 |
-2,38 |
0,033 |
|
СО ⇒ ПРО |
-0,08 |
-0,45–0,23 |
-0,63 |
0,688 |
|
ОСП ⇒ ПРО |
0,12 |
-0,09–0,33 |
1,14 |
0,512 |
Примечание: ОСП — обращение за поддержкой к социальному окружению, ПС — противостояние, СО — самообвинение, ФН — фантазирование и надежда на внешние силы, ПРО — проактивное преодоление. β — стандартизованный коэффициент регрессии; 95% ДИ — диапазон стандартизованных коэффициентов регрессии при доверительном интервале в 95%; z — стандартизированное значение; p — уровень значимости.
Обращает внимание на себя тот факт, что знаки коэффициентов предикторов различаются в прямом и непрямом эффектах. Эта ситуация указывает на то, что медиатор противостояние является для таких переменных супрессором [38], то есть подавляющим фактором. Так, стратегия фантазирование и надежды на внешние силы для русской молодежи не только оказывает отрицательное влияние на проактивное преодоление, но и ослабевает при наличии противостояния; а обращение за социальной поддержкой, напротив, усиливается противостоянием.
У осетинской выборки самообвинение отрицательно влияет на проактивное преодоление, и этот отрицательный эффект существенно усиливается при наличии противостояния. Обращение за помощью у осетин также усиливается противостоянием, что говорит о полном медиационном эффекте. У осетинских женщин противостояние менее выражено, соответственно, осетинские мужчины в большей степени склонны противостоять и тем самым усиливать свои проактивные стратегии.
У осетинской выборки самообвинение отрицательно влияет на проактивное преодоление, и этот отрицательный эффект существенно усиливается при наличии противостояния. Обращение за помощью у осетин также усиливается противостоянием, что говорит о полном медиационном эффекте. У осетинских женщин противостояние менее выражено, соответственно, осетинские мужчины в большей степени склонны противостоять и тем самым усиливать свои проактивные стратегии.
Таким образом, противостояние не дает развиваться фантазированию и надежде на внешние силы у русской молодежи и подавляет самообвинение — у южноосетинской. В русской и осетинской выборках потребность в социальной поддержке только возрастает с противостоянием для последующего выстраивания проактивного преодоления. Спецификой осетинской выборки является то, что женщины в отличие от мужчин не используют стратегию противостояния для развития проактивного преодоления.
Обсуждение результатов
Проведенные нами регрессионный анализ и анализ медиации позволили выделить вес и наличие значимых предикторов для каждой из выборок, а также определить содержание общего эффекта для некоторых предикторов.
Для русской и южноосетинской молодежи пол и возраст не оказывают значимого влияния без других предикторов. Введенные на втором шаге фантазирование и надежда на внешние силы, обращение за помощью к социальному окружению и противостояние проявили себя на данных русской выборки как значимые предикторы и сложились в относительно согласованную модель. Стоит отметить, что на втором шаге у осетин проявился только один предиктор — противостояние, но коэффициенты согласия модели оказались приемлемыми. На третьем шаге были введены самообвинение и общий показатель диспозиционного оптимизма, которые не смогли проявить себя в качестве предикторов проактивного преодоления ни у русских студентов, ни у осетин. Обращает на себя внимание тот факт, что на втором шаге регрессии показатели коэффициентов значимых предикторов у русской выборки были меньше, чем на третьем. Мы полагаем, что самообвинение и общий показатель диспозиционного оптимизма могут усиливать коэффициенты других предикторов. На третьем шаге включение самообвинения и общего показателя диспозиционного оптимизма в модель осетинских студентов увеличило отрицательное значение коэффициента предиктора пола — женщин по отношению к мужчинам (обнаружился большой отрицательный вклад предиктора пола). То есть наличие в выборке осетин женщин будет отрицательно воздействовать на зависимую переменную, а именно снижать показатели проактивного преодоления. Это может быть связано с тем, что в осетинской выборке больше мужчин, чем женщин. Таким образом, включение в модель таких супрессоров, как самообвинение и диспозиционный оптимизм, сделало значимым фактор пола, но уменьшило влияние противостояния на проактивное преодоление. Стратегия противостояния оказалась вторым по значимости предиктором для осетин при приемлемом коэффициенте согласия модели.
Анализ медиации показал, что у русских студентов противостояние подавляет фантазирование при воздействии на проактивные стратегии. Учитывая, что стратегия противостояния содержит выраженный эмоциональный эффект, воздействие такого пассивного копинга, как фантазирование, вероятно, помогает снижать страх и тревогу перед будущими событиями. Но учитывая смену знаков предиктора «фантазирование» в прямом и непрямом эффектах, мы должны обозначить противостояние как супрессор, то есть предиктор, подавляющий действие фантазирования по отношению к проактивному преодолению. В иерархической регрессии и на уровне прямого эффекта фантазирование вносит отрицательный вклад в проактивное преодоление, но с появлением противостояния вклад становится положительным. Для обращения за социальной поддержкой, опосредованного противостоянием, выявлен частичный медиационный эффект, что говорит в пользу зависимости русской молодежи от поддержки ближайшего окружения при выстраивании проактивного преодоления.
У южных осетин на первом этапе было выявлено три непрямых эффекта, но только два из них подтвердись на втором этапе. Пол имеет прямое отрицательное влияние и в анализе медиации, и в регрессионной модели, но подтвержден только его частичный медиационный эффект через противостояние. Выявлен небольшой эффект отрицательного влияния самообвинения на проактивное преодоление у осетинской выборки. Это говорит в пользу того, что противостояние подавляет действие самообвинения, то есть при выраженном противостоянии уменьшается самообвинение и повышается показатель проактивного преодоления. Стоит отметить, что и у южноосетинской, и у русской молодежи самообвинение не проявило себя в общей регрессионной модели. Нам кажется интересным этот факт с точки зрения культурной специфики осетин. Вероятно, критика к себе имеет значение в формировании ответственности за свои действия или выступает как элемент когнитивного анализа своих действий. Так как противостояние аффективно заряжено, то самообвинение, мы полагаем, обусловливает критику по отношению к своему поведению у «темпераментных» представителей народов Кавказа, чтобы сохранять «холодную голову» при «горячих порывах» действовать заблаговременно. В контексте этих рассуждений положительный косвенный эффект обращения за социальной поддержкой вполне объясним с точки зрения тяготения осетин к «коллективному» совладанию: когда увеличивается самообвинение за свои поступки, появляется потребность в поддержании «правильного» поведения социальным окружением. Учитывая отсутствие смены знаков коэффициентов регрессии, мы можем говорить о том, что противостояние является частичным медиатором связей между обращением за социальной поддержкой и проактивным преодолением.
Отсутствие каких-либо эффектов диспозиционного оптимизма на проактивное преодоление мы связываем с тем, что и в регрессионной модели для него не было получено значимых коэффициентов. Возможно, это связано с тем, что оптимизм проявляется перманентно и усиливает действие других значимых предикторов, в частности, противостояния и обращения за социальной поддержкой.
Мы соотнесли полученные результаты с имеющимися исследованиями русской и осетинской молодежи, и это позволило нам выделить несколько интересных моментов. Во-первых, тенденция к групповой сплоченности («коллективному совладанию») присутствует как у русской, так и у осетинской молодежи, а стратегия противостояния этому также способствует [Агадуллина, 2020; Гордеева, 2010]. Во-вторых, у русских молодых людей в большей степени развита стратегия избегания или социального отвлечения (по сравнению с 2019 годом [Афанасьева, 2019]), но у осетинской молодежи есть тенденция к проблемно-ориентированному копингу на фоне социальной поддержки (по сравнению с данными 2016–2019 годов [Афанасьева, 2019; Крысько, 2016; Султанова, 2018]. В-третьих, гендерные особенности русских и осетинских этносов существенно отражаются на стратегиях совладания. Так, осетинские женщины, мало обращающиеся за социальной поддержкой, в большей степени используют позитивную переоценку событий, планирование решения проблем и фантазирование; кроме того, они менее оптимистичны [Крысько, 2016; Куфтяк, 2022; Султанова, 2018]. Русские женщины реализуют разные эффективные стратегии совладания, много обращаются за помощью, больше фантазируют по сравнению с мужчинами, более оптимистичны [Куфтяк, 2022; Султанова, 2018]. Мужская часть русской выборки менее оптимистична, склонны к самоконтролю, самообвинению и уходу от проблем в противовес осетинской, где мужчины более оптимистичны и проактивны, чаще обращаются за поддержкой, проявляя выраженное противостояние [Куфтяк, 2022; Султанова, 2018].
Выводы
1. Предикторами проактивного преодоления для русской молодежи выступают реактивные стратегии: фантазирование и надежда на внешние силы, обращение за помощью к социальному окружению, противостояние; у южноосетинской молодежи предикторами проактивного преодоления являются пол и противостояние.
2. Противостояние является медиатором связей между проактивным преодолением и реактивными стратегиями для двух этносов. У русской молодежи фантазирование и надежда на внешние силы, а также обращение за поддержкой к социальному окружению, опосредованные противостоянием, имеют эффект частичной медиации. У осетинской молодежи самообвинение и обращение за поддержкой к социальному окружению, опосредованные противостоянием, имеют полный эффект медиации, а пол (женский) — частичный медиационный эффект. Противостояние как интегративная стратегия, сочетающая в себе эмоционально-ориентированный и проблемно-ориентированный копинги, действует по-разному в двух этносах: в русской выборке — подавляет влияние фантазирования и надежды на внешние силы на проактивное совладание, а в осетинской — снижает влияние самообвинения.
3. Тенденция к коллективному совладанию, усиливающаяся противостоянием молодежи как маркером их активной позиции, отмечена в двух этносах. Половая специфика (особенно ярко проявляющиеся в осетинской выборке по сравнению с русской) также влияет на выбор стратегий. Мы связываем это с культурными особенностями «приемлемого» поведения женщин и мужчин в России и Южной Осетии, традиционно одобряемого ближайшим окружением.
Исследование имеет ряд ограничений: недостаточно большая выборка не позволяет генерализовать полученные выводы; недостаточное число переменных, которые могли быть включены в качестве предикторов в регрессионную модель. Однако результаты исследования могут быть использованы в области психологической работы с молодежью с целью превенции стрессовых расстройств.
Научная значимость полученных результатов обусловлена расширением представлений о взаимообусловленности проактивного и реактивного видов совладающего поведения, культурно-специфических особенностях совладающего поведения и предикторах проактивного совладания. Дополнительный научный вклад планируется внести в последующей исследовательской работе в результате расширения системы предикторов проактивного совладания и установления культурных различий и сходств в совладающем поведении.