Стратегии поведения в межкультурном конфликте: обзор зарубежных исследований

В последние годы одной из наиболее актуальных исследовательских тем для современной социальной психологии является тема межкультурного взаимодействия в его самых различных формах. Не вызывает сомнений, что подобный интерес к феномену межкультурной коммуникации, в первую очередь, связан с растущим практическим запросом. Как отмечает Стелла Тинг-Туми (Stella Ting-Toomey), «... из-за стремительных изменений в глобальной экономике, технологиях, транспорте и иммиграционной политике наш мир превращается в маленькое, тесно взаимодействующее сообщество, и мы обнаруживаем, что все чаще вступаем в контакты с людьми из других культур» [63, с. 10]. При этом анализ зарубежных и отечественных исследований последних лет показывает, что не все аспекты межкультурного взаимодействия изучены достаточно полно [7; 17]. Большинство опубликованных работ направлено на анализ когнитивных, а не поведенческих компонентов взаимодействия, таких как стереотипы, установки и предрассудки [31]. К примеру, на данный момент существует более 500 исследований, изучающих влияние межкультурного контакта на установки [54]. При этом изучению межкультурного конфликта и аспектов поведения его участников посвящено значительно меньше публикаций, результаты которых оставляют открытыми для обсуждения множество вопросов [26; 76].

Стоит отметить, что сам термин «межкультурный конфликт» (intercultural conflict) понимается в литературе по-разному, в зависимости от традиций конкретной психологической школы. В отечественных исследованиях понятие «межкультурный конфликт» часто используется как синоним межэтнического конфликта, т. е. формы межгруппового взаимодействия, стороны которого представлены разными этническими группами [2]. Для зарубежных работ характерно употребление термина «межкультурный конфликт» в значении любого конфликта между представителями разных культур [65]. Подобный конфликт, как и любое межкультурное взаимодействие, имеет ряд особенностей [26].

С точки зрения С. Тинг-Туми [65], в основе межкультурного конфликта, как правило, лежит отсутствие взаимопонимания или недостаток знаний о другой культуре. Кроме того, существует ряд межкультурных конфликтов, которые представляют собой реализацию на межличностном уровне более глубокого межгруппового конфликта, существующего в течение долгих лет межэтнического антагонизма (например, конфликты на Северном Кавказе или на Ближнем Востоке). В целом, в зарубежных психологических исследованиях отмечается, что не только причины возникновения межкультурного конфликта, но и особенности поведения его участников отличают данный феномен от других видов социальных конфликтов [14; 20].

Модели поведения
в межкультурном конфликте

Интерес к категоризации и описанию способов поведения в конфликте, как к важному теоретическому базису выработки эффективных решений для управления и урегулирования конфликтов, возник в США в 60-х гг. прошлого столетия. Определенные паттерны конфликтного поведения получили название конфликтных стилей (conflict styles) или стилей управления конфликтом (conflict management styles), в отечественную психологию данный термин пришел в виде «стратегий конфликтного поведения». Стиль, или стратегия, поведения в конфликте большинством исследователей понимается как шаблонный ответ на конфликт в разных ситуациях [63].

В западной литературе существует множество таксономий, описывающих стратегии конфликтного поведения. Одной из наиболее известных в социальной психологии и наиболее подтвержденных в различных исследованиях моделей является двухмерная модель двойной заинтересованности (dual concern model) [55]. Модель двойной заинтересованности, описанная Рубином Пруйтом в ее современном понимании, является логическим продолжением более ранних систем классификации конфликтного поведения [55]. В первую очередь, она базируется и во многих аспектах дублирует модель Томаса-Килманна (Thomas— Kilmann Conflict Mode Instrument), разработанную еще в 70-х годах прошлого столетия К. Томасом и Р. Килманном [61]. Кроме того, данная модель содержит в себе элементы сетки управления Р. Блейка (R. Blake) и Дж. Мутон (J. Mouton) [8] и измерения стилей управления конфликтом М. Рэхима (M. Rahim) [57]. В соответствии с моделью двойной заинтересованности выделено пять стратегий, которые располагаются в плоскости в зависимости от ориентации субъекта конфликта на собственные интересы (напористость) или на интересы оппонента (кооперация). Пять стратегий конфликтного поведения располагаются в данной системе координат следующим образом:

—  соперничество (competing or dominating) — высокая забота о своих интересах при низкой заботе об интересах других или, другими словами, высокая напористость при низкой кооперации;

—  сотрудничество (collaborating or integrating) — высокая забота о себе в сочетании с высокой заботой о других (высокая напористость и высокая кооперация);

—  компромисс (compromising) — средний уровень заботы как о своих, так и о чужих интересах (средний уровень напористости и кооперации);

—  уступки (accommodating, obliging) — низкий уровень заботы о себе и высокий уровень заботы о других (низкая напористость при высокой кооперации);

—  уход (avoiding) — низкий уровень заботы как о себе, так и о другой стороне (низкая напористость и низкая кооперация).

В последующие годы модель двойной заинтересованности неоднократно подвергалась критике в том числе и потому, что была разработана и апробирована исключительно для западной культуры [70]. Как подчеркивает С. Тинг-Туми [64], сложность использования данной модели при анализе межкультурного конфликта может заключаться в том, что стратегии будут интерпретироваться участниками по-разному в зависимости от их культурного базиса. Например, стратегия ухода, которая согласно модели двойной заинтересованности демонстрирует низкую заботу как о своих интересах, так и об интересах другой стороны, в восточных культурах может пониматься как стремление к гармонии, т. е. выражать высокую заботу о собственном благополучии [66].

Позднее Митчелл Хаммер [20; 21] разработал культурно-ориентированную модель, классифицирующую стратегии поведения в межкультурном конфликте, и назвал ее «Контекст стиля межкультурного конфликта» (Intercultural conflict style inventory, ICSI). Стратегию конфликтного поведения М. Хаммер [20] определяет как набор действий конфликтующих сторон, который обеспечивает «интерпретационную рамку» для понимания намерений, мотивов и действий друг друга. По аналогии с моделью двойной заинтересованности, он выделяет два измерения, которые определяют выбор стратегий: первое связано с тем, как стороны решают разногласия, второе — с тем, какие эмоции они переживают. Ключевым отличием данной модели от модели двойной заинтересованности является то, что ее измерения базируются на характеристиках культуры, а не на личной мотивации участников.

Для каждого измерения М. Хаммер [20] описывает диаметрально противоположные способы поведения в межкультурном конфликте:

1)  поведение, которое отражает прямые или косвенные подходы к обсуждению существующих разногласий;

2)    поведение, которое отражает более эмоциональные и более сдержанные способы выражения своих чувств участниками.

Косвенность или прямота в обсуждении разногласий во многом зависит от лингвистических стратегий, распространенных в данной культуре. В некоторых культурах принято активно использовать в языке метафоры, аналогии и намеки, в то время как в культурах, где распространена противоположная стратегия, высоко ценится точность и ясность языка [21]. Кросс-культурные исследования, направленные на изучение прямых и косвенных стилей коммуникации, как правило, рассматривают их через призму индивидуализма и коллективизма, либо низко- и высококонтекстных культур. Так, в одном исследовании [72] было показано, что в индивидуалистических культурах предпочитают прямой коммуникативный стиль, так как их представители ценят прямой разговор и возможность выразить свои потребности, в то время как члены коллективистских культур подчеркивают ценность умозрительных разговоров и осторожность в выражении мнений и чувств. Было также обнаружено, что прямота в обсуждении разногласий связана с более частым использованием такой стратегии в модели двойной заинтересованности, как доминирование, а косвенность — с сотрудничеством и компромиссом [66]. 48

В целом, зарубежные исследования, проведенные в рамках подхода индивидуализм/коллективизм, рассматривают прямые и косвенные стили коммуникации как ключевой пункт непонимания между представителями разных культур [48; 75].

Различия в стилях поведения в межкультурном конфликте также могут быть концептуализированы через представления о высоко- и низкокон­текстных культурах. Согласно Эдвар­ду Холлу [19], при высококонтекстной коммуникации большая часть смысла сообщения находится в физическом или социальном контексте либо интернализована самим индивидом, тогда как при низкоконтекстной коммуникации б льшая часть информации находится в вербальном (эксплицитном) коде. К вы­сококонтекстным культурам Э. Холл относит азиатские страны, а также страны Средиземноморья и Ближнего Востока, а к низкоконтекстным — США, Великобританию, Скандинавские страны [19]. Зарубежные исследования показывают, что представители высококонтекстных культур чаще используют косвенные коммуникационные стратегии, а также больше полагаются на вмешательство третьей стороны для урегулирования конфликта, тогда как в низкоконтекст­ных странах чаще прибегают к прямым вербальным стратегиям [3; 10; 19; 74].

Следующее измерение, которое рассматривается в концепции ICSI, — это эмоциональная сдержанность или эмоциональная выразительность. Дэвид Мацумото подчеркивает, что именно выражение эмоций является наиболее значимым показателем культурного сходства или различия [40]. Несмотря на то, что природа эмоций универсальна, они культурно специфичны в своем выражении. Таким образом, эмоциональная экспрессия, которая в зарубежных публикациях часто называется «правилами отображения» (display rules), базируется на нормах конкретных культурных сообществ [41]. В контексте данного подхода культуры различаются по степени эмоциональной выраженности или сдержанности, принятой в социальном взаимодействии и конфликтах. Мета­анализ исследований, проведенных в 50 странах, показал, что наиболее эмоционально сдержанными считают себя жители Польши, Японии и Эфиопии, а наиболее эмоционально выразительными — жители Египта, Испании, Кубы, Саудовской Аравии, Венесуэлы и Филиппин [71]. Члены эмоционально экспрессивных культур склонны более открыто и наглядно демонстрировать свои чувства посредством невербальной и паравербальной коммуникации [27]. В противоположность этому члены эмоционально сдержанных сообществ стараются минимизировать внешнее проявление эмоций, в таких культурах ценится эмоциональная сдержанность во время конфликта [15]. Исследования, проводимые в Латинской Америке и Юго-Восточной Азии, показывают, что контроль над негативными эмоциями имеет решающее значение для эффективного урегулирования конфликтов [13; 69]. В зарубежных публикациях был описан ряд моделей, рассматривающих эмоциональную экспрессию в контексте культуры и ее ценностей [15]. Так, с точки зрения С. Тинг-Туми [66], индивидуалистические культуры склонны поощрять более открытое выражение эмоций, чтобы честно донести свои чувства до другой стороны конфликта, в то время как в коллективистских культурах принято маскировать негативные эмоции, чтобы сохранить гармонию в отношениях. Д. Мацумото [41] пишет о том, что в культурах с высокой дистанцией власти и высоким уровнем коллективизма принято проявлять эмоциональную сдержанность в социальном взаимодействии.

На основании данных двух измерений М. Хаммер описал четыре стратегии поведения в межкультурном конфликте [20]. Первая стратегия — дискуссия (discussion) — характерна для прямой коммуникации и высокого уровня эмоциональной сдержанности. По мнению М. Хаммера [20], этот стиль подчеркивает точность в использовании языка и соответствует выражению «говори, что думаешь, и думай, что говоришь». Кроме того, сторона конфликта, использующая данную стратегию, рассматривает интенсивное выражение эмоций как потенциально опасное действие. В таком случае обсуждение разногласий должно строиться на объективных фактах. Следующая стратегия, выделяемая в модели ICSI, это обязательство (engagement), которое соответствует прямому коммуникационному стилю и высокой эмоциональной экспрессивности. Этот стиль стремится к разрешению конфликта через демонстрацию интенсивных вербальных и невербальных эмоциональных проявлений. Третья стратегия — уступки (accommodation) — представляет собой сочетание непрямой коммуникации и эмоциональной сдержанности. Участник конфликта, применяющий данный стиль, будет стремиться использовать двусмысленность и иносказательность языка, а также эмоциональное спокойствие для того, чтобы держать конфликт под контролем. И последняя стратегия — динамическая (dynamic) —включает в себя использование непрямой коммуникации и эмоциональной экспрессии. Такой стиль стимулирует участника конфликта использовать следующие лингвистические приемы: гипербола, повторение, использование ассоциаций совместно с более эмоциональным кон­фронтационным дискурсом и экспрессией. Как подчеркивает Стивен Ворчел (Stephen Worchel), модель ICSI М. Хам­мера оставляет открытым для дискуссии следующий вопрос: как будут взаимодействовать представители различных культур, имеющие склонность к разным стратегиям поведения, и каким образом столкновение с другой стратегией будет влиять на поведение индивида [76].

Еще одной теоретической концепцией стратегий поведения в межкультурном конфликте является теория «лица» (идентичности) в переговорах (face negotiation theory) С. Тинг-Туми, которая содержит в себе ряд ключевых пунктов и направлена на объяснение поведения в межкультурном конфликте [63; 66]. «Лицо» в понимании С. Тинг-Туми — это чувство благоприятного социального имиджа, которое возникает у индивида в процессе взаимодействия с другими людьми. «Лицо» является объяснительным механизмом конфликтного поведения в различных культурах. Так называемое «управление лицом» (face­work) определяется как выбор паттернов коммуникативного поведения, направленных на внедрение и поддержание собственного положительного образа и поддержание либо оспаривание положительного образа другого человека. Основные положения теории заключаются в следующем [65]:

1)   люди во всех культурах стараются сохранять «лицо» во всех ситуациях общения;

2)   сохранение «лица» становится особенно проблематичным в ситуациях неопределенности (таких, как конфликт);

3)  культурная вариативность, индивидуальные особенности и ситуационные факторы влияют на стремление участника коммуникации заботиться о собственном «лице» или «лице» партнера;

4)    забота о «лице» влияет на поведение в межгрупповом и межкультурном конфликте.

Межкультурный конфликт в рамках данной концепции понимается как ситуация, требующая активного управления «лицом» двух взаимозависимых участников [51]. Забота о «лице» может иметь два локуса — быть направлена на собственный имидж и иметь в своей основе индивидуалистические ценности, а может быть направлена на образ другого и разделять коллективистские установки [62]. Таким образом, согласно данной теории, существуют две стратегии поведения в конфликте: одна направлена на поддержание уважения к себе, а другая — на поддержание уважения к другой стороне. Данные стратегии хорошо согласуются с моделью двойной заинтересованности. Исследования показали, что забота о себе связана с такой стратегией, как соперничество, забота о другом — с компромиссом, уходом и уступками, а забота одновременно и о своем «лице», и о «лице» другого — с сотрудничеством [49; 50; 77].

Предикторы выбора стратегии
в межкультурном конфликте

Следует отметить, что большинство исследований последних лет направлены не на разработку новых моделей поведения в конфликте, а на изучение различных предикторов, влияющих на выбор стратегии в межкультурном конфликте. Ю. Тонг (Y. Tong) и Г.-М. Чен (G.-M Chen) [68] выделяют три основные группы факторов, влияющие на выбор стратегии конфликтного поведения в любом межличностном конфликте:

1)    личностные (пол, возраст, темперамент, личностные черты, установки, мотивация);

2)    ситуационные (социальный контекст, история отношений между сторонами, социальные роли);

3)    культурные (культура и транслируемые ею нормы и ценности).

Исследователи, изучающие межкультурный конфликт, такие как Э. Марсел­ла (A. Marcella) [38; 39], М. Хаммер [21] и М. Дэвидхайзер (M. Davidheiser) [11], в своих работах уделяют особое внимание предикторам поведения участников межкультурного конфликта. Энтони Марселла [38] считает, что сама культура может провоцировать насилие и агрессивные стратегии поведения как внутри собственной группы, так и по отношению к представителям других групп. С этой точкой зрения согласны Р. Нисбетт (R. Nisbett) и Д. Коэн (D. Cohen) [47], чье исследование показало, что культура на юге Соединенных Штатов поддерживает идею использования насилия для защиты своей чести. Объясняя данный феномен, Дэниэль Бар-Таль (Daniel Bar-Tal) [5] вводит понятие «групповые убеждения», предполагая, что коллективные убеждения могут включать в себя представления об угрозах и предполагаемых врагах группы. Эти убеждения могут как повысить бдительность группы к угрозам ее существования, так и поддержать применение насилия для борьбы с этими угрозами. В своих работах Д. Бар-Таль показывает, что убеждения относительно существующих преследований (и сопровождающие их групповые эмоции страха), которые разделяют израильские евреи, могут препятствовать прогрессу в развитии мирных отношений с палестинцами [6].

Отдельным фактором, который выделяет Э. Марселла [38], является история взаимоотношений между культурными группами, чьи представители сейчас находятся в конфликте. Это становится особенно важным, когда между этническими группами существует долгий нерешенный конфликт. История группы имеет большое значение для групповой идентичности. Однако, по утверждению С. Ворчела [76], особое значение приобретает не сама история, а ее интерпретация членами группы. Например, нападение на гражданских лиц может рассматриваться как акт терроризма одной стороной конфликта и при этом как акт свободы и справедливости — другой стороной.

Гипотеза о том, что важнейшим пре­диктором, влияющим на выбор стратегии в межкультурном конфликте, является культура, находит подтверждение в значительном количестве эмпирических работ [66; 68]. Взаимодействие с представителем другой культуры, согласно теории социальной идентичности, усиливает собственную групповую идентичность, актуализируя разделяемые в данной культуре нормы, ценности и пат­терны поведения [62]. Понятие «культура» изучается во многих гуманитарных дисциплинах и не имеет единого определения. Э. Марселла [39], проведя анализ наиболее часто встречаемых в западных публикациях определений культуры, выделил основные ее свойства, которые являются важными с точки зрения психологии. Он определил культуру как разделяемые в социуме модели поведения и смыслы, которые передаются через различные формы деятельности с целью индивидуальной и коллективной 51 адаптации и регулирования. Стоит отметить, что такое определение культуры перекликается с ее пониманием в культурно-историческом подходе. Как писал Л.С. Выготский, «культура и есть продукт социальной жизни и общественной деятельности человека и потому самая постановка проблемы культурного развития поведения уже вводит нас непосредственно в социальный план развития» [1, с. 145—146].

Влияние культуры на поведение традиционно рассматривается через трансляцию ценностей. В основе большинства кросс-культурных исследований конфликтного поведения лежит ценностная модель культуры, предложенная Гертом Хофстеде [42]. Изначально он выделил пять (позже шесть) культурных измерений: коллективизм/индивидуализм, дистанция власти, маскулинность/фемининность, избегание неопределенности, временная перспектива.

Наиболее изученным культурным измерением по-прежнему остается дихотомия индивидуализм/коллективизм. В связи с этим влияние индивидуализма и коллективизма на выбор определенного конфликтного стиля исследовано наиболее тщательно. Во многих работах была установлена следующая тенденция: представители индивидуалистических культур предпочитают стратегии, направленные на удовлетворение собственных интересов, такие, как доминирование и сотрудничество, тогда как представители коллективистических обществ выше ставят интересы другой стороны, поэтому либо уступают, либо уходят от конфликта [18; 25; 28; 51; 53; 65]. По мнению М. Козана (M. Kozan) [29], представители коллективистских культур в конфликте используют так называемую «модель сохранения гармонии», в то время как индивидуалисты чаще прибегают к «конфронтационной модели». Данную гипотезу подтверждает исследование С. Каган (S. Kagan) и коллег [23], показавшее, что мексиканские и бразильские респонденты (коллективисты) чаще прибегают к уходу и уступкам по сравнению с европейскими респондентами (индивидуалисты).

Однако более поздние по времени зарубежные публикации демонстрируют отклонения от установленной тенденции и делают акцент на рассмотрении различных аспектов индивидуализма/коллективизма. С. Борос (S. Boros) [9] обнаружила, что голландские респонденты с высоким уровнем горизонтального коллективизма чаще прибегают к стратегии сотрудничества. Подобное исследование, проведенное в Турции, также подтверждает, что коллективизм может являться предиктором выбора стратегии сотрудничества [36]. При этом авторы отмечают, что немаловажную роль здесь играют и другие аспекты — значимость личного успеха, ценность работы в одиночку, нормы подчинения групповым интересам. В одном из исследований было также показано, что азиатские студенты (коллективисты) помимо уступок и ухода с такой же частотой выбирают сотрудничество [24]. Кроме этого, для представителей коллективистских культур выбор стратегии зависит и от того, с кем именно происходит конфликт: если это представитель другой «чужой» группы, то высока вероятность выбора «жесткой стратегии», например, доминирования [53; 59; 73]. Д. Мацумото и Х. Хванг (H. Hwang) [41] объясняют это тем, что поддержание хороших отношений с представителем другой группы не представляет для коллективиста особой ценности. Например, в своих исследованиях К. Лейнг [32] выявил, что китайцы, в отличие от американцев, чаще вступают в споры с представителями чужой группы, чем с представителями своей собственной.

Влияние других характеристик культуры на конфликтное поведение изучено гораздо в меньшем количестве исследований. В своих работах К. Лейнг и У. Стефан [34] обнаружили следующие корреляции: члены культур с большей дистанцией власти имеют меньше конфликтных ситуаций со своими начальниками и более статусными людьми, чем члены культур с низкой дистанцией власти. Кроме того, члены культур с большей дистанцией чаще прибегают к решению конфликтов с помощью третьей стороны. Эти же исследования показали, что представители фемининной культуры предпочитают стратегии близкие к компромиссу, тогда как представители маскулинной культуры чаще прибегают к доминированию.

В зарубежных работах анализ влияния культурных ценностей на конфликтное поведение проводится не только исходя из общеуниверсальной концепции Г. Хофстеде, но и с опорой на индигенные теории культурных ценностей. Например, в рамках конфуцианской теории ценностей, распространенной в Китае, принято изучать мотивы гармонии, которые присутствует у жителей конфуцианских стран. Стремление к гармонии, в первую очередь, выражается в желании поддерживать хорошие отношения с окружающими людьми. К. Лейнг выделяет два основных мотива гармонии: избегание дезинтеграции (т. е. избегание тех действий, которые бы могли привести к ухудшению отношений) и усиление гармонии (т. е. совершение действий, которые должны привести к улучшению отношений) [33]. К. Лейнг также обнаружил, что эти два мотива по-разному влияют на выбор стратегии конфликтного поведения. Мотив усиления гармонии стимулирует открытый диалог двух сторон и поиск оптимального решения, поэтому он связан с такими стратегиями, как сотрудничество и компромисс [33]. В то время как избегание дезинтеграции будет подталкивать сторону уходить от конфронтации или идти на уступки.

Влияние культуры на участников межкультурного конфликта опосредует такой конструкт, как «культурная чувствительность» (cultural sensitivity) [68]. Поскольку чувствительные к культуре люди яснее осознают межкультурные различия, они также могут быть более сенситивны к межкультурным конфликтам, чем люди с низкой чувствительностью. В результате, люди, имеющие разные уровни межкультурной чувствительности, могут прибегать к различным стратегиям поведения в конфликте между представителями разных культур [68].

Несмотря на сильную поддержку теории культурного влияния на выбор стратегии конфликтного поведения, некоторые исследования показывают противоречащие данной теории результаты. Например, Лаура Дрейк (Laura Drake) [12] обнаружила, что когда американцы и тайваньцы вели межкультурные переговоры, они не обязательно придерживались стратегий, предсказанных их культурой. Вместо этого, на выбор ими стратегий конфликта значимо повлияли индивидуальные и ситуационные факторы. Такая позиция во многом согласуется с гипотезой К. Томаса [60], Л. Путнем (L. Putnam) и Ч. Уилсон (C. Wilson) [56], которые утверждают, что участники конфликта чаще демонстрирует ситуаци­онно обусловленное, чем детерминированное культурой поведение. Как пишет С. Ворчел [76], несмотря на оказываемое сильное влияние, групповые ценности и установки не всегда проявляются на индивидуальном уровне взаимодействия. Кроме того, ряд исследователей выдвигают гипотезу о том, что в процессе аккультурации и приобретения новой социальной идентичности осваиваются и новые (характерные для принимающей стороны) стратегии конфликтного поведения [21; 76].

Помимо изучения культурных пре­дикторов внимание исследователей направлено также на рассмотрение ситуационных детерминант, характерных исключительно для межкультурного взаимодействия. Одним из наиболее важных факторов в межкультурном конфликте являются такие конструкты, как межгрупповая тревожность (intergroup anxiety) и беспокойство при межкультурном общении (intercultural communication apprehension, ICA). Термин ICA был введен Дж. Нойлипом (J. Neuliep) и Дж. МакКроски (J. McCroskey) [44], они определили данное явление как страх или тревогу, связанные с ожидаемым или реальным взаимодействием с людьми из другой этнической или культурной группы. Неопределенность в общении приводит к тревоге, тогда как неопределенность в общении с человеком из другой культуры приводит к определенной форме беспокойства — к беспокойству при межкультурном общении [44]. Подобное беспокойство проявляется как физиологически, так и эмоционально, оно может вызвать повышенную тревожность и ощущение потери контроля [45]. По мере усиления ICA люди менее склонны участвовать в межкультурном взаимодействии [35]. Это может привести к снижению толерантности и усилению презрения к людям другой культуры. Если уровень ICA будет уменьшен, то желание общаться с другой культурой может возрасти [43; 45].

Нужно отметить, что в большей степени изучено влияние межгрупповой тревожности на процесс аккультурации и формирования межгрупповых установок и стереотипов, тогда как влияние тревожности на конфликтное поведение пока во многом остается теоретической гипотезой. Данную гипотезу можно охарактеризовать следующим образом: низкая тревожность по отношению к межкультурным контактам в совокупности с ощущением социальной поддержки и когнитивной гибкостью будет предрасполагать участников конфликта к открытому диалогу и совместному решению проблемы, т. е. будет стимулировать использование стилей компромисса и сотрудничества [4; 22; 37]. Существует небольшое количество исследований, эмпирически подтверждающих данную гипотезу [30; 52; 58; 67]. Кроме того, Г. Гудикунст указывает на то, что любой межкультурной коммуникации соответствует выраженное ощущение неопределенности, которое, в свою очередь, оказывает влияние на участников коммуникации [16]. Также в исследовании Дж. Нойлип и Д. Рьян (D. Ryan) [46] было обнаружено, что высокий уровень ICA негативно коррелирует как с сотрудничеством, так и с доминированием.

Таким образом, можно сделать вывод, что поведение в межкультурном конфликте является продуктом социализации, в ходе которой усваиваются разделяемые данной культурой ценности и нормы, но в каждой конкретной ситуации на выбор стратегии конфликтного поведения могут оказывать влияние еще и определенные ситуационные и личностные факторы.

Эффективность стратегий
поведения в межкультурном
конфликте

Многие зарубежные исследователи задаются вопросом о том, существуют ли определенные правила выбора стратегии поведения, следуя которым можно было бы успешно разрешить межкультурный конфликт. С. Тинг-Туми и Дж. Оэтцель (J. Oetzel) [63] считают, что стратегии, направленные на кооперацию, являются наиболее подходящими в межкультурном взаимодействии, поскольку позволяют конструктивно изучать проблемные вопросы и сохранять при этом взаимное уважение. Выбор кооперативных стратегий может быть более приемлемым как для индивидуалистов, так и для коллективистов, чем доминирование (так как данная стратегия нетипична для коллективистов) и уход (так как данная стратегия нетипична для индивидуалистов).

Помимо этого, в конфликтных ситуациях с членами принимающей культуры предпочтения в пользу кооперативных стилей конфликта, которые учитывают потребности обеих сторон, будут стимулировать развитие межличностных отношений. Поскольку намерение участвовать во взаимодействии с членами принимающей культуры в сотрудничающем ключе имеет решающее значение для интеграции в культуру принимающей страны, стратегии поведения в конфликте, которые отражают это намерение, также могут выступать важным пунктом адаптации к новой культуре [63]. Помимо этого, одним из наиболее важных аспектов в успешном урегулировании и предотвращении межкультурных конфликтов является расширение представлений о культурной вариативности и культурной обусловленности межличностной коммуникации.

Методы исследования выбора
стратегии межкультурного
конфликта

В большинстве проанализированных публикаций метод изучения поведения в конфликте был представлен опросом. Наиболее распространенной конкретной методикой является опросник М. Рэхима (Rahim’s Organisational Conflict Inventory II) [57], в том числе в модификациях С. Тинг-Туми [64] и Дж. Оэтцеля [49]. Опросник содержит ряд суждений, каждое из которых соотносится с одной из пяти субшкал, соответствующих стратегиям конфликтного поведения модели двойной заинтересованности. Примеры суждений, включенных в разные субшкалы [57]:

1)  сотрудничество: я постараюсь изучить проблему совместно с другой стороной, чтобы найти приемлемое решение для нас обоих;

2)     компромисс: я постараюсь найти средний курс для разрешения разногласий;

3)     уступки: я постараюсь удовлетворить пожелания другой стороны;

4)     уход: я постараюсь избежать открытого обсуждения проблемы;

5)    доминирование: я постараюсь быть твердым в защите своих интересов.

Испытуемых просят оценить, с какой вероятностью они бы повели себя в конфликте с представителем другой культуры каждым из предложенных способов. Каждое суждение оценивается по 7-балльной шкале от «совершенно не согласен» до «полностью согласен». В разных модификациях данного опросника изменяется количество или формулировки предлагаемых суждений.

Несмотря на распространенность метода опроса в сфере изучения поведения в межкультурном конфликте, он подвержен многочисленной критике [66; 76]. Как правило, это связано с двумя аспектами, во-первых, с возможным несоответствием ответов, которые дают испытуемые, их реальному поведению. На выбор стратегии при заполнении опросника могут влиять социальная желательность, нормы и правила, в то время как в реальном конфликте испытуемый может отходить от существующих в обществе предписаний. Данные побочные переменные, как правило, никак не контролируются в ходе исследования.

Другим проблемным вопросом остается тот факт, что модель двойной заинтересованности, которую используют в кросс-культурных исследованиях, построена для западной культуры и не всегда объективно отражает репертуар конфликтного поведения в других странах.

Однако альтернатив данному методу пока предложено не так много. Одной из таких альтернатив является анализ кейсов — реальных межкультурных конфликтов [7]. Такой подход решает проблему соответствия фактического и гипотетического поведения, но, как и любой другой ретроспективный метод, имеет ряд существенных ограничений, затрудняющих его использование.

Заключение

Таким образом, благодаря проведенному обзорному исследованию зарубежных научных публикаций по проблеме поведения в межкультурном конфликте, была сформирована единая система представлений о существующих моделях поведения и наиболее изученных детерминантах и регуляторах данного поведения. Представленный анализ выявляет отсутствие в современной социальной психологии единого подхода к изучению данной темы и существующие методологические трудности, тем самым подчеркивая необходимость дальнейших теоретических и эмпирических исследований в этой области.

Изучение предикторов поведения сторон конфликта имеет не только высокую теоретическую, но и практическую значимость. Так, понимание данных механизмов поможет, с одной стороны, расширить представление о природе межкультурных конфликтов и отношений в целом и установить взаимосвязи между различными предикторами, а с другой стороны — понять, какие параметры стоит учитывать при урегулировании конфликтов такого рода.