Искусство слова как явление психической деятельности

В 2011 году вышла в свет книга А. Воронкевича со смелым вопросом в названии: «Что такое искусство?»

Цель искусства — служить человеку, способствовать его счастью, совершенствованию отношений, содействовать сплочению людей. Эта мысль не нова, но в наши дни, когда «производство» массовой культуры стало осуществляться в «промышленных» масштабах, о ней нужно сказать заново. «Сейчас нет никаких табу, но существует настоящая интеллектуальная диктатура... Искусство всё больше и больше превращается в балаган» [4, c. 15]. Граница между высоким искусством и явлениями массовой культуры не только утратила четкие очертания, но и оказалась практически стертой в восприятии современного человека под воздействием повсеместной информатизации общества. Происходит отчуждение от искусства. Литература теряет свои воспитательные и развивающие возможности. Современный читатель не получает тот необходимый для личностного развития творческий заряд, который заложен для него в художественной литературе. Поэтому вопрос, на который пытается ответить А. Воронкевич, особенно актуален в наши дни.

Переходя к содержанию самой книги, надо сразу сказать, что речь идёт об искусстве слова. В этом некоторая неточность, а может быть, и намеренная уловка автора — привлечь внимание читателя известной толстовской формулировкой.

Ключевой проблемой книги является определение художественности и назначения искусства с опорой на положения фундаментального исследования Л.С. Выготского «Психология искусства».

В названном труде сам Л.С. Выготский почти век назад признал, что пока нет «совершенно законченной и сколько-нибудь общепризнанной системы психологии искусства» [2, с. 187]. А.А. Леонтьев в известной книге «Психология общения» [3] подтверждает этот факт и рассматривает искусство как специальный вид и способ человеческого общения.

С древних времён человечество задаётся вопросом о сущности искусства. Ответы на него в разное историческое время различны. Но ещё Платон понимал искусство как своеобразную коммуникацию, направленную от Бога к художнику и от художника к другим людям. Мыслители разных времён (в их числе И. Кант, Л.Н. Толстой, Г.В. Плеханов) определяли искусство как средство общения людей между собой, т. е. как деятельность психическую.

Объективно-аналитический метод Л.С. Выгот­ского близок к эксперименту, что, безусловно, шире области наблюдения. Это не систематическое изложение психологического учения об искусстве в целом, а именно «анализ процессов в его сущности» [2, с. 423]. Современные исследования в области психологии художественного творчества базируются на трудах именно этого выдающегося советского психолога.

Известно, что центральной и определяющей частью эстетической реакции, по Л.С. Выготскому, является преобладание аффективного противоречия (катарсиса). А. Воронкевич признаёт столкновение двух пластов психики — более или менее осознанного восприятия — основой произведения искусства и называет этот процесс противочувствием. Этим он расширяет значение термина Л.С. Выготского, который относил противочувствие лишь к взаимоотношениям фабулы и сюжета.

Признание художественного произведения актом человеческой психики А. Воронкевич справедливо видит самым важным в теории Л.С. Выготского. Критикуя «дилетантскую и примитивную» [1, с. 21] «теорию заражения чувством» Л.Н. Толстого, автор признаёт в ней рациональное зерно и видит своеобразное подтверждение теории психолога. Конечно, можно проникнуться разными чувствами, но не все они бывают вызваны произведениями искусства. В этом неоднозначность и известная слабость «теории заражения». Но вот единение с автором или полное его неприятие — ключевой психологический момент: «Сошлись нервные окончания, сработала эстетическая реакция — ей-Богу, простишь такому автору все его идейные ошибки и моральные слабости. Ане сошлись — будешь (что характерно!) выискивать у него прежде всего недочёты художественные» [там же, с. 20]. Опять же «если и когда произведение отвергается по политическим, моральным, религиозным и иным внехудожественным соображениям, это почти всегда одновременно означает и неприятие его как полноценного художественного произведения» [там же, с. 48]. Вот оно, искусство как социальное разрешение бессознательного.

А. Воронкевич выстраивает свой метод исследования литературного произведения на основе «формулы искусства» Л.С. Выготского. Схема анализа такова: внехудожественное содержание — материал — форма материала — художественное содержание — форма художественного содержания. Рассуждения, сведённые в таблицу, могут вызвать недопонимание читателя. Метод становится понятным в процессе знакомства с эмоциональным и последовательным анализом стихотворения А.С. Пушкина «К Чаадаеву».

Вывод А. Воронкевича довольно смел и однозначен: «Окончательно выяснен художественный смысл стихотворения «К Чаадаеву». Он заключается в отражении развития сознания лирического героя — от туманных мечтаний юности к формированию достаточно конкретных общественно-политических целей.» [там же, с. 64]. Мысль спорная. Дальше читаем: «Пушкиным создано маленькое саморазвивающееся чудо, которое читатели разных эпох никогда не смогут «понять» до конца.» [там же, с. 66]. Стало быть, подробный анализ «уровней» не раскрывает все секреты «чуда» и смысл выяснен не окончательно?! Известно, что каждой литературной эпохе свойственна ориентация на своего читателя. Взаимоотношения читателя и книги меняются с движением литературного процесса. Более того, «оценка всех художественных качеств произведения меняется уже в следующем поколении читателей», — разъясняет современная «Теория литературы» [5, с. 598].

Рассуждения автора о «принципиально недоступной раскрытию» тайне личности, воплощённой в романе М.Ю. Лермонтова, подкреплены подробным «многоуровневым» анализом. А. Воронкевич проникает в загадки «уникальной конструкции», тонкости психологизма и выявляет «противочувст­вие романа, его глубину, направленность и изоморфизм» [1, с. 94]. При этом автор щедр на нестандартные характеристики. М.Ю. Лермонтов у него «очень непростой» и «гениальный злой мальчик». А себя он упорно называет дилетантом. Это своеобразный психологический ход: попытка освободиться от рамок академического исследования и тем самым приблизиться к читателю. Выпускник и преподаватель МГУ им. М.В. Ломоносова, кандидат филологических наук едва ли может не быть профессионалом. Главное — А. Воронкевич пишет эмоционально, красивым литературным языком. Это завлекает читателя и предлагает размышлять над прочитанным, соглашаясь или дискутируя с автором.

Далее А. Воронкевич ставит непростую задачу: сопоставить два стихотворения А.С. Пушкина и «установить, какое из них более глубоко, более художественно, в котором из них противочувствие проявлено лучше, качественней, последователь­ней» [там же, с. 95]. В данной главе автор старается проникнуть в глубины психологического состояния поэта и объяснить тем самым истоки художественного содержания стихотворений. Итак, «Мадонна» и «Прощание». Последовательный анализ приводит автора к неожиданным выводам. Оказывается, «Творец. ниспослал» поэту Мать своего сына, и в этом исследователь видит потерю «чувства меры и смысла». Думается, зарапортовался всё-таки не А.С. Пушкин, а А.С. Воронкевич. Если услышать, что «...тебя, моя Мадонна» — обращение не к Богоматери, а к невесте, то всё встаёт на свои места. Это простое сравнение. Отнесём это замечание к «критике «по делу», а не с позиций индивидуального вкуса или утвердившегося пиетета» [там же, с. 107]. «Прощание» признано автором более благозвучным и многогранным, с этим вполне можно согласиться.

Приложение составляют юношеские изыскания автора и современные к ним комментарии. Эстетическая реакция «проверяется» на произведениях М.А. Булгакова. Автор столь увлечён психологией искусства, что приходит к закономерному в данном случае выводу: «... Правильное постижение смысла произведения невозможно без постижения художественного содержания всех значимых уровней сложной словесной структуры» [1, с. 160]. Уровни следующие: фонетический, лексико-семантический, рит­мико-синтаксический, фабульный, сюжетный, кон­текстуальный. Возникает вопрос: неужели простому читателю, не владеющему навыком научного анализа, не постичь глубины произведения? Разве литература существует для специалистов? Рискну уточнить мысль А. Воронкевича: исследование всех значимых уровней словесной структуры раскрывает необозримые возможности в постижении художественного содержания произведения.

А. Воронкевич основывает свою методику, подчеркнём это ещё раз, на психологическом подходе к явлениям искусства, провозглашённом Л.С. Выгот­ским, и считает доказанным, что стержень искусства — эстетическая реакция (противочувствие!). Это не вызывает сомнения. Стоит принять во внимание, что и А.А. Леонтьев, рассматривая искусство как деятельность художественного общения, вёл речь о неком «психологическом ключе», без которого невозможно постижение произведения искусства.

После прочтения книги остаётся ощущение фрагментарности, недосказанности. Пушкин, Лермонтов и Булгаков — сочетание неожиданное и явно недостаточное для всеобъемлющего доказательства действенности данного филологического метода, основанного на психологической теории. В этот ряд просятся писатели современные. Некоторых А. Ворон­кевич упоминает. Не случайно сам автор пишет, что данная книга лишь часть задуманного большого труда. Что ж, будем ждать появления фундаментального исследования.