Научное наследие Ф.Е. Василюка: от психологического консультирования к консультативной психологии

Если попытаться максимально кратко охарактеризовать, что в наибольшей степени было предметом заботы Федора Ефимовича Василюка в области консультативной психологии, то я бы сказала двумя словами — умная практика. Такой практике, рефлексивной, осмысленной, он часто противопоставлял «фельдшеризм» — работу по лекалу, по готовому рецепту, без понимания оснований, механизмов и последствий своих действий. Субъект же умной практики отдает себе отчет (или, по крайней мере, ставит перед собой такие вопросы) о своих «упованиях» — на что в клиенте он надеется, о том, чего он хотел бы для клиента — о своих целях и ценностях в терапии, о происходящем в терапевтических отношениях и, конечно же, о том, что он делает и почему и как это может отозваться в клиенте.

Как создать такую «умную практику»? Ответ на этот вопрос, собственно, и есть научное, психотерапевтическое, образовательное и организационное творчество Ф.Е. Василюка.

В 2017 г. Ассоциация понимающей психотерапии (ППТ) стала членом международных объединений личностно-центрированных и экспириентальных психотерапевтических школ (WAPCEP, PCE), оказавшись первым отечественным подходом, который вошел «... в семью одного из авторитетных подходов мировой психотерапии... не как дубликат одной из существующих версий западного подхода, а в качестве самостоятельной фигуры, как оригинальная психотерапевтическая школа, выросшая в традиции культурно-деятельностной психологии и при этом полностью соответствующая академическим и образовательным стандартам европейской и мировой ассоциаций» [12, с. 12].

История создания ППТ самим автором рассматривалась как построение психотехнической системы — ответ на «структурную проблему — вызов», заключающуюся в наличии существенного противоречия, схизиса психологической науки и практики, которое препятствует ее продуктивному развитию [7, с. 9]. Таким образом, речь идет о целенаправленном воплощении определенных принципов, реализации обоснованного на разных уровнях плана, задаваемого представлением о желаемом результате — создании психотехнической системы, которая должна стать по своей форме синтезом психологической теории, практики и образования. Такого рода системы, в которых «синергия этих трех главных органов только и способна решать задачи познания, действия и трансляции опыта» должны сформировать, как отмечает Ф.Е. Василюк, поле «консультативной психологии как особой области знания» [там же, с. 19]. В этом поле не просто осуществляется диалог науки и практики, не просто происходят взаимообогащающие обмены между ними, а рождается знание, «... взятое не в прямом отношении к объекту, но в отношении к тем целостным “организмам” практик, внутри которых оно складывается и работает как особого рода “орган”, обеспечивающий их функционирование, воспроизводство и развитие» [1, с. 35].

Как поэтапно возводилось «здание» ППТ на культурно-деятельностном методологическом фундаменте, во всем единстве и многообразии решаемых автором задач, отражено в докторской диссертации Ф.Е. Василюка [7]. Цель данной статьи — рассмотреть этапы и некоторые аспекты такого строительства с точки зрения становления консультативной психологии как научной специальности, еще только завоевывающей свое место под солнцем в отечественной науке.

Практическая психология и психологическая практика

«Ситуационно-исторический анализ состояния научной дисциплины» — так характеризует сам Ф.Е. Василюк свою работу в монографии «Методологический анализ в психологии» (2002 г.) [3]. Ее результатом были, в том числе, уже упомянутая статья «От психологической практики к психотехнической теории» [6], а также статья «Методологический смысл психологического схизиса» [4]. Введение и первая глава докторской диссертации, защищенной в 2007 г., также посвящены такому анализу.

Характерно, что словосочетание «консультативная психология» появляется только в докторской диссертации Ф.Е. Василюка [7, с. 9]. Несмотря на то, что в зарубежной психологии такая отрасль существует с середины ХХ в., публикуются журналы и т. п., отечественной психологии пришлось пройти свой, достаточно долгий путь, чтобы потребность в ней вызрела и стала осознанной у достаточно широкого круга практиков[3]. В 2010-х гг. меняются названия тех институций, которые были созданы Ф.Е. Василю­ком и его коллегами в 90-е гг.: с 2010 г. «Московский психотерапевтический журнал» называется «Консультативная психология и психотерапия»; в 2012 г. факультет психологического консультирования

МГППУ становится факультетом консультативной и клинической психологии; в 2015 г. лаборатория научных основ психологического консультирования и психотерапии Психологического института РАО меняет название на «лаборатория консультативной психологии и психотерапии».

Обозначим этапы развития области психологического консультирования и психотерапии в нашей стране, как они были отражены Ф.Е. Василюком[13]:

•     появление и бурный расцвет области психологического консультирования и психотерапии, прежде не существующей в Советском Союзе (конец 1980-х — середина 1990-х гг.)

•     схизис академической науки и этой области психологической практики (середина 1990-х — 2000-е гг.)

•     возникновение запроса на консультативную психологию как прикладную науку для психологической практики, постепенная «академизация» практики (конец 2000-х — 2010-е гг.).

Выделим основные проблемы, решаемые Ф.Е. Ва­силюком на данных этапах, опираясь на тематику его работ в эти периоды.

На первом этапе фиксируются изменения, произошедшие в связи с появлением различных практик консультирования и психотерапии (включая групповые формы, тренинги, то, что позже стало называться коучингом и т. п.) как массового рынка психологических услуг, что означает, с точки зрения автора, становление отечественной психологии как самостоятельной практической дисциплины. Поэтому он ставит задачу поиска имеющихся у отечественной психологии методологических инструментов для ассимиляции интенсивно развивающейся области практики. В этом ключе формулируются основные принципы психотехнической теории, реализующей идеалы той самой философии практики, о которой писал Л.С. Выготский (участная, деятельная, ценностная позиция исследователя изнутри практики; предмет теории не объект, а метод работы-с-объектом; личностный, диалогический характер знания и т. д. [6]). Специфика практики консультирования/психотерапии как собственно психологической практики определяется им через сравнение с прикладной (практической) психологией.

На втором этапе диагноз ситуации был заострен — не просто расхождение, но схизис (расщепление) академической психологии и психологической практики [4]. В статье о схизисе психотехнические принципы Г. Мюнстенберга и Л.С. Выготского подробно анализируются с точки зрения изменившихся реалий науки и социальной жизни, рассматривается их фактическая реализация в психоанализе как исторически первой психотехнической системе, по мнению Василюка. Автором обосновывается предельная цель и ценность психотехнической методологии в применении к психологической практике («научиться не только действовать с целостным человеком, но и мыслить действительность человеческой целостности» [4, с. 26]) Контуры психотехнической теории наполняются конкретным содержанием в контексте развиваемого самим автором терапевтического подхода понимающей психотерапии, базирующегося на теории переживания [5; 7].

На третьем этапе помимо углубленного анализа отдельных категорий и методов понимающей психотерапии [9; 11] внимание уделяется идеям обустройства области консультативной психологии, задаются ориентиры решения конкретных проблем [13]. Например, как «справляться» с многообразием школ и подходов [9]. Важное место в рассуждениях Ф.Е. Ва­силюка занимают социальные, культурологические и этические проблемы практики: «До сих пор принцип “философии практики” (Л.С. Выготский) распространялся лишь на гносеологическую плоскость, требуя включить практику в исследование как основу всякой научной операции. Теперь значение этого принципа расширяется. Перед культурно-исторической психологией стоит задача разработки помимо познавательной методологии еще методологии этической, культурологической, антропологической, аксиологической» [2, c. 90].

Характеристика отношений академической и практической психологии как схизиса породила широкие дискуссии, продолжающиеся и поныне. Это положение критиковалось, корректировалось и дополнялось [14; 15]. Например, авторы указывали на различия между фундаментальной, исследовательской и прикладной наукой, по-разному связанных с практикой [29], выделяли и описывали различные типы знания [26] и т. д.

Однако практически без комментариев остался, на наш взгляд, важнейший тезис — об особом значении для психологии именно практики консультирования и психотерапии, названной Ф.Е. Василюком «собственная (собственно) психологическая практика». Как справедливо отмечает Л.И. Воробьева, обсуждается «двойное» деление психологии — на академическую (исследовательскую) психологию и практическую психологию, а не «тройное», которое предлагает Ф.Е. Василюк: академическая психология, практическая психология и психологическая практика консультирования и психотерапии [15].

Рассмотрим его аргументацию подробнее. В СССР существовала практическая или прикладная психология, но не психологическая практика. Практическая психология — это приложение психологии к различным социальным сферам, по имени которых получают название отрасли прикладной психологии: педагогическая, медицинская, инженерная и т. п. Интуитивно, на первый взгляд, понятное, отличие этих прикладных отраслей от практики консультирования и психотерапии все же требует выделения оснований. Ф.Е. Василюк отмечает следующие [7]:

•               цели деятельности;

•               «главный» субъект практики;

•     источник критериев оценки деятельности психолога.

Цели деятельности психолога в «чужой» социальной сфере (педагогика, медицина, юриспруденция, производство и т. д.) диктуются ценностями и задачами этой сферы. Основным субъектом взаимодействия с личностью или группой (семьей, коллективом) является не психолог, а врач, педагог или другой специалист. Даже если психолог прямо вовлечен в практическую работу, даже если объем его работы иногда превышает объем деятельности главного специалиста, как, например, нередко бывает в клинике, он все равно выступает «... лишь как вспомогательный персонал, как своего рода “орган” главного субъекта данной практики, и действует он, естественно, лишь постольку, поскольку ему определены задачи и делегированы полномочия, т. е. действует не от лица психологии, а от лица медицины, педагогики и пр. ... Понятно, что и ответственность за конечные результаты несет не психолог, а другой специалист» [7, с. 25—26].

Закономерно, что в такой ситуации источником критериев оценки результатов деятельности психолога является «чужая» практика. Эти критерии определяются ценностями данной социальной сферы, и практически каждый психолог, работавший в школе, клинике и т. п., не раз сталкивался с серьезными дилеммами, когда эти ценности входили в противоречие с его ценностями как психолога.

В связи с этим практическая психология в «чужих» социальных сферах для Ф.Е. Василюка недостаточна с точки зрения задачи стать «краеугольным камнем» общей психологии и реализации принципов «философии практики», по Выготско­му, «Практический психолог обслуживает, прежде всего, не нуждающегося в психологической помощи человека или группу, а деятельность другого профессионала. При всей значимости практической психологии нужно признать, что в ней психолог слишком часто оказывается отчужденным от живой сердцевины практики, и это ведет к его отчуждению от собственно психологического мышления... Реальное бытие практического психолога в сфере той или другой практической деятельности определяет его профессиональное сознание, вынуждает мыслить так, как этого требуют задачи, цели и традиции этой сферы: образуется мощная тенденция к утрате специфики психологического мышления. Эта тенденция хоть и не всесильна, но неуклонна и неизбежна: в чужой монастырь со своим уставом не ходят» [7, с. 26].

При обслуживании чужой практики психологическое выступает не в качестве особой, самостоятельной реальности, а лишь в качестве так называемого «психологического фактора», влияющего на поведение и успеваемость ученика, состояние больного, производительность труда работника и т. п. Взаимодействующий с этой реальностью психолог-практик неизбежно редуцирует ее и форматирует под ставящиеся перед ним задачи, утрачивая свой предмет[4].

«Исцеление» человека

Что же есть такого в практике психологического консультирования и психотерапии, с точки зрения Ф.Е. Василюка, что восполняет отмеченную недостаточность практической психологии? Ответ из 1990 г: психолог «... сам формирует цели и ценности своей профессиональной деятельности, сам осуществляет необходимые воздействия на обратившегося за помощью человека, сам несет ответственность за результаты своей работы. И это резко изменяет и его отношение к людям, которых он обслуживает, и его отношение к самому себе и участвующим в работе специалистам другого профиля, и, главное, сам стиль и тип его профессионального видения реальности... В гуще психологической практики впервые возникает настоящая жизненная, насущная потребность в психологической теории. Впервые потому, что от “чужой” практики всегда исходит запрос не на теорию, и уж тем более не на ее развитие, а на конкретные рекомендации и результаты. Ее представителями психологическая теория часто воспринимается как необязательная, досадная нагрузка к технологии, которую приходится терпеть лишь потому, что она “освящает” все дело авторитетом науки» [6, с. 18—19].

Каким может быть источник собственных целей и ценностей, в чем специфика того самого «своего» предмета психолога в своей практике? В 1996 г. Ф.Е. Василюк отвечает на этот вопрос, подчеркивая, что консультативная практика дает возможность реализовать давнишнюю мечту психологии об «удержании» целостности человека, разнесенного по ее разделам, разъятого на функции, роли и т. п. Субъект психологической практики, при всей конкретности и возможной локальности проблем клиента, с которыми ему приходится иметь дело, взаимодействует с целостным уникальным человеком — такова ежедневная реальность его работы. Обратившись к психотерапевту по поводу учебных проблем или проблем со здоровьем, клиент выступает при этом не как «студент» или «больной», а как «частное лицо, проживающее свою собственную жизнь». С помощью этой цитаты из Нобелевской речи Иосифа Бродского Ф.Е. Василюк характеризует особую позицию получателя помощи в психологической психотерапии и консультировании [7, с. 60].

Добавляя к категориям деятельности (практики) и сознания, конституирующим, по словам Василю­ка, человеческую целостность, категорию культуры, он характеризует психологию, «вырастающую» из такой практики, как «деятельную — понимающую — гуманитарную»: «Не отказываясь от задач объяснения, она выдвигает на первый план категорию сознания и потому становится феноменологической и диалогической, т. е. понимающей психологией, способной профессионально относиться к предмету исследования не только как объекту, но и как к смысловому целому, и как к живому Ты. Не отменяя своих познавательных задач, она станет, прежде всего, деятельной, изменяющей психологией, ставящей психологическую практику во главу угла не только своего социального функционирования, но и своей исследовательской методологии. Не отбрасывая своих почтенных естественнонаучных традиций, она становится, наконец, и полноценной гуманитарной дисциплиной, способной понимать человека в культуре и культуру в человеке и взаимодействовать с ним с учетом этого понимания» [7, c. 66].

В такой системе координат, непосредственно связанной с отечественной культурно-деятельностной психологической традицией, безусловно, существует созданная Ф.Е. Василюком понимающая психотерапия. Проиллюстрируем это на примере нескольких положений и категорий ППТ.

Центральной категорией ППТ, описывающей терапевтическое «упование», т. е. представление о продуктивном процессе на полюсе клиента, «осуществляющем» терапевтические изменения, является переживание, в основе подхода лежит авторская теория переживания [8]. В своей трактовке этого понятия Василюк следует традиции, впервые выраженной В. Дильтеем: переживание — это «для меня наличное бытие», смысловая целостность и взаимосвязь психического, в которой дана человеку его жизнь, а не элемент сознания, как в классической ассоциативной психологии («старая психология стремилась познать жизнь души, новая — одушевленную жизнь» [3, c. 163]). Такова же была и логика Выготского, придавшего в своих последних работах переживанию статус единицы «взаимодействия личности и среды», психического [17]. Продолжить ряд приверженцев этой интеллектуальной традиции можно именами К. Ясперса, Э. Гуссерля, Т. Липпса, С.Л. Рубинштейна, О. Ранка, Х. Кохута, Ю. Джендлина и т. д. [7; 20].

Существенная инновация Ф.Е. Василюка состоит в том, что переживание рассматривается им как деятельность по преодолению критических ситуаций (ситуаций невозможности реализации жизненных необходимостей). «Продуктом» деятельности, работы переживания является смысл [8]. Деятельный характер переживания в отличие от распространенного видения переживания как потока, стихии, которую человек лишь «претерпевает» и дает о ней отчет, позволяет позиционировать личность как субъекта, автора переживания. Такая концептуализация личности в мировой семье экспириенталь- ных подходов присуща только ППТ. Понимающая психотерапия является не просто экспириенталь- ным, но личностно-экспириентальным подходом: «... цельность... личностно-экспириентальной терапии сберегается за счет усилий терапевта, который. должен держать напряжение, связывающее два полюса — личности и переживания» [12, c. 28].

Если деятельность клиента в психотерапии — это переживание, то деятельность терапевта — сопереживание: фасилитация, поддержка переживания клиента, базирующаяся на принципе «феноменологического доверия» переживанию, его субъективной правде. Метод ее осуществления — понимание. Деятельность переживания опосредована сознанием и потому осуществляется на разных уровнях: непосредственного переживания, сознавания, рефлексии и бессознательного. Метод понимания в ППТ осуществляется соответственно этим уровням сознания и переживания. Процесс на полюсе клиента и соответствующий процесс понимания терапевта составляют психотехническую единицу (непосредственное переживание—эмпатия, сознавание— кларификация, рефлексия—майевтика, бессознатель- ное—интерпретация) [7].

Показательно, что модель единицы жизненного мира человека была представлена Ф.Е. Василюком в статье «К проблеме единства общей психологии» (1984—1986 гг. [3]) Категория жизненного мира и ее практическая конкретизация, пожалуй, наиболее наглядно демонстрируют реализацию принципа целостности человека как субъекта своей жизни в понимающей психотерапии. Аналитика жизненных миров является важным инструментом феноменологического понимания, она позволяет психотерапевту удерживать «обнимающую человека» жизненную реальность за счет выделения ее сущностных узлов и отношений, что организует и структурирует его восприятие и коммуникацию с клиентом. В цикле обучения ППТ осваиванию этого инструмента посвящена отдельная ступень («Психотехника жизненных миров»).

От психологической практики к консультативной психологии

Разнородность психотерапевтических школ неизбежно ставит вопрос об идентичности психотерапии. Ее связи с философией, искусством, религией и т. д. являются одним из наиболее сильных аргументов сторонников принципиальной «ненаучности» психотерапии или, по крайней мере, проблематизации ее соотнесенности с наукой [15]. Л.И. Воробьева подвергает сомнению убеждение, которого, по ее мнению, придерживался Ф.Е. Василюк — об «имманентности психотерапии психологии», отмечая, что психотерапия «... не “состоит на службе” у психологии, развиваясь параллельно с ней, хотя обмен знаниями между ними и возможен» [15, с. 6]. Однако эта «неимманентность» психотерапии психологии не отрицалась Ф.Е. Василюком: «Психотерапевтические подходы — не разные виды единого рода, а генетически независимые изводы разнородных культурных практик, не «гомологи», а «аналоги». сходство между которыми в том, что они экстрагируют психотерапевтический потенциал из этих практик (а он есть и в философии, и в искусстве, и в религии и т. д.), чтобы вырастить из него самостоятельный терапевтический организм» [9, c. 210].

Новые психотерапевтические практики, действительно, редко возникают из «академических» психологических теорий [26], но вот полноценное «выращивание» любого «терапевтического организма» без научно-психологического осмысления практики, с точки зрения Ф.Е. Василюка, невозможно. Можно перефразировать, что для него не столько психотерапия имманентна психологии, сколько, наоборот, психология имманентна психотерапии. Весь вопрос в том, что это за психология, на каком языке она взаимодействует с психотерапевтической практикой, насколько она эксплицирована в психотерапевтической системе и сознании профессионала (возможно, за практикой стоит пока еще не сформулированная теория), какова степень и тип ее научности, что снова возвращает нас к его идеям о психотехнической теории и философии практики — о том, каким, с его точки зрения, должен быть язык их плодотворного сотрудничества. «Красная нить» убеждений Ф.Е. Василюка — именно необходимость научной рефлексии практики, при этом научность, безусловно, понимается не узко-сциентистски; психотехнические принципы Василюка соотносятся с пост-неклассической научной парадигмой. Консультативная психология должна стать наукой, которая способна разрабатывать инструменты для такой рефлексии, исследовать с их помощью терапевтические феномены, т. е. обеспечивать продуктивные обмены между теорией и практикой, способствовать развитию и того, и другого.

С конца 1990-х гг. и особенно активно в 2000-х по всему миру происходят процессы институциона­лизации консультирования и психотерапии, в том числе обеспечивается все большая их общественная и государственная регуляция, стандартизация психотерапевтического образования и т. п. Это было одной из причин того, что постепенно эта практика все чаще характеризуется Василюком не просто как психологическая, а как практика антропологическая или социально-антропологическая [2]. Безусловно, не только у нас, но и в западных странах она по значимости, мощности и универсальности не может равняться с такими традиционно выделяемыми антро­попрактиками, как образование, медицина, религия; но сама постановка вопроса о таком статусе позволяет, хотя бы структурно, сравнивать их. Так, Ф.Е. Ва­силюк использует сравнение с ними для выявления специфики понимающей психотерапии [7]. Консультативная психология также может найти свое место через связь с антропологической (социальной) практикой — как «... частная прикладная психологическая теория, реализующая общепсихологические принципы в материале данной сферы социальной практики и для решения ее задач» [7, c. 60], аналогично другим психологическим отраслям.

В своих работах Ф.Е. Василюк сформулировал несколько конкретных исследовательских программ в рамках консультативной психологии: для отдельных категорий понимающей психотерапии [9], для обоснования психотехнических принципов психологического исследования [см., например: 13; раздел «Заключение» диссертации: 7]. Мы хотели бы остановиться на одной из «прикладных» задач консультативной психологии, которая ставилась и решалась им не только в научных текстах, но и в организационной, издательской, педагогической деятельности.

Накопление различных версий видения психотерапевтической реальности во множестве школ позволяет выделять их инварианты и «переводить» конкретику отдельного подхода на «общетерапевти­ческий язык», не теряя всего богатства и уникальности подхода[6]. Профессиональное развитие практика требует овладения таким языком для формирования зрелого психотерапевтического мышления. Самим Ф.Е. Василюком была проделана значительная работа в этой области: исторический анализ психотерапевтических упований — представлений о продуктивном процессе в психотерапии, концептуализация структуры психотерапевтической ситуации, выделение ключевых категорий психотерапевтических систем и др. [подробнее см.: 5; главы 1.3, 3.1, 3.3 докторской диссертации: 7].

Вот как вспоминает о самых ранних этапах осмысления этой задачи — выработки психологического «мета-языка», адекватного современной многоликой реальности психотерапии как антропологической практики — А.Б. Холмогорова (1990-е гг., проектирование первых учебных программ по обучению психотерапии): «В основу проекта легла близкая всем троим (Ф.Е. Василюк, А.Б. Холмогорова, В.Н. Цап- кин — Т.К.) идея многопрофильного обучения разным направлениям психотерапии с целью создания условий для осознанного выбора того метода, в котором человек хотел бы более глубоко специализироваться в дальнейшем. Однако была и другая задача, а скорее сверхзадача... Многие из нас отмечали тогда замкнутость разных психотерапевтических подходов и их напряженные конкурентные отношения друг с другом, возникла острая потребность в выработке метапозиции и адекватной методологии соотнесения этих подходов» [19, с. 101].

На наш взгляд, совершенно неслучайно, что именно цели обучения настоятельно ставят такую задачу: проблемы качественной трансляции опыта, знания, формирования профессионального мышления делают обязательными процедуры извлечения «психологического содержимого» из любой психотерапии, сколь угодно далекой «по фенотипу» от классической психологии. В проекте программы, о создании которой пишет А.Б. Холмогорова, так формулируются принципы обучения, адекватные задачам не просто знакомства с конкретикой определенных подходов, а формирования профессионального мышления у консультанта/психотерапевта: «Принцип полифонии — представление о школах мировой психотерапии не как о конкурирующих претендентах на единственную истину, а как о представителях полифонической культуры, складывающейся из разнонаправленных, но полноправных систем, состоящих в отношениях продуктивного исторического диалога друг с другом. Принцип компарати­вистики означает переход от идеи альтернативного выбора той или другой психотерапевтической школы к сравнительному типологическому анализу их философско-антропологических, эпистемологических, общепсихологических и пр. оснований с целью обнаружения общих векторов их развития, выявления психотерапевтических универсалий. Такой подход позволяет студенту системно и критично освоить всю мировую психотерапевтическую культуру. Принцип спектральности. Анализ философ­ско-антропологических оснований различных школ психотерапии убедительно демонстрирует, что они обращены к разным уровням человеческого бытия. Это создает возможность обучения будущих психотерапевтов искусству устанавливать соответствие между уровнем проблемы клиента и избираемым методом психотерапии» [7, с. 452—453].

В качестве примера реализации принципа ком­паративистики приведем дизайн исследования, начатого студенткой магистерской программы «Консультативная психология» под руководством Ф.Е. Василюка в 2017 г. Сравнение понимающей и когнитивно-бихевиоральной психотерапии на эмпирическом уровне осуществлялось через анализ категорий профессионального мышления, используемых участниками исследования — профессиональными терапевтами этих двух направлений — при развернутой оценке текстов трех консультаций: проведенных понимающим терапевтом, когнитив­но-бихевиоральным терапевтом, а также терапевтом направления, имеющего определенные сходства и различия с этими двумя. Такая процедура позволила выявить универсальные категории, организующие понимание происходящих в консультации процессов профессионалами, и специфику их конкретного наполнения в рамках теории и метода «своего» подхода [24].

Таким образом, консультативная психология — это пространство осмысления и развития практики консультирования и психотерапии, в котором должно происходить формирование психотехнического знания: не знания о некотором психическом «объекте» самом по себе, а знания о психологической работе-с-объектом. «Единство и многообразие психотерапевтического опыта» [28] требует специальных усилий по удерживанию диалектики общего и особенного в этом поле. Ф.Е. Василюк часто отмечал важность верности профессионала его «психотерапевтической идентичности», невозможность создания «единой психотерапии» и какой-либо унификации форм этой антропологической практики, но при этом необходимость разработки «общей теории» психотерапии и психотерапевтической компа­ративистики.

* * *

История отечественной практики консультирования и психотерапии насчитывает уже почти тридцать лет. За это время пройден путь от расхождения, схизиса с наукой до появления запроса на «академизацию» практики и постепенное формирование консультативной психологии как прикладной отрасли психологического знания. Научные работы Ф.Е. Василюка одновременно заостренно формулировали наличные проблемы в этой области и предлагали пути их решения. Вместе с его образовательными, организационными и др. инициативами они являлись важным катализатором такого развития. Если пытаться рассмотреть сделанное им как целое, то невольно возникает земледельческая метафора: межевание, планомерная расчистка пространства, возделывание поля, скрупулезная подготовка почвы, семян, инструментов и, наконец, первые всходы.

Для определения поля консультативной психологии как новой научной дисциплины особое значение, на наш взгляд, имеет видение Ф.Е. Васи­люком практики консультирования/психотерапии как собственно психологической практики, существенно отличающейся от прикладной психологии по целям и позициям участников практики. Психолог здесь является «главным» специалистом, самостоятельно формирующим цели и ценности своей деятельности (а не обслуживающим деятельность специалиста другой сферы), его клиент взаимодействует с ним не в качестве объекта «чужой» практики (учащийся, больной и т. п.), а как «частное лицо, проживающее свою собственную жизнь» (И. Бродский). Поэтому сущностной характеристикой консультативной практики и психологии, в видении Ф.Е. Василюка, является «удержание» такого целостного видения человека в пространстве его жизни в качестве эпистемологического и одновременно аксиологического, этического идеала. Его собственный психотерапевтический подход «Понимающая психотерапия», получивший широкое, в том числе международное, признание, является примером реализации этого идеала.

Первая международная конференция по консультативной психологии и психотерапии памяти Ф.Е. Василюка, прошедшая в Москве в Психологическом институте РАО и МГППУ 1—3 ноября 2018 г. [23], стала ярким свидетельством того, что практика поворачивается лицом к психологии, а не отворачивается, как это выглядело в 90-е гг., от «устаревшей» и «скучной» теории. Практика задает науке сложные вопросы. Но и психология ставит перед практикой важные и ответственные задачи.