Психологические ресурсы совладания со страхом перед COVID-19 и негативными психоэмоциональными состояниями у студентов России и Казахстана

Актуальность исследования обусловлена наличием противоречия между осознанием значимости ресурсного потенциала личности в условиях распространения инфекционных заболеваний и недостаточной изученностью психологических ресурсов преодоления страха перед COVID-19 в кросс-культурном контексте. Цель исследования — изучение стрессоустойчивости и базисных убеждений личности как основных психологических ресурсов совладания со страхом перед COVID-19 и негативными психоэмоциональными состояниями у студенческой молодежи России и Казахстана. В исследовании участвовали 2310 российских и 500 казахстанских студентов (71,2% — девушки, средний возраст — 19,7). Выявлен более высокий уровень выраженности стрессоустойчивости и базисных убеждений в Благосклонности, доброжелательности мира и Осмысленности, справедливости мира у казахстанских студентов, по сравнению с российскими, что детерминировано особенностями сформировавшейся в условиях кочевого образа жизни казахской культуры, в основе которой лежат принципы взаимоподдержки и взаимопомощи, доверия и открытости. Показано, что независимо от страны и пола высокий уровень стрессоустойчивости и выраженность базисных убеждений сопровождаются более низкими показателями страха перед COVID-19 и отсутствием связанных с ним негативных психоэмоциональных состояний, что свидетельствует об универсальности данных психологических ресурсов как буфера, смягчающего травмирующее влияние ситуации пандемии.

Введение

Пандемия коронавируса (COVID-19) как источник стресса и негативных эмоциональных переживаний. Пандемия коронавируса на сегодняшний день выступает в качестве массового коллективного и глобального травматического стрессора [13]. COVID-19 вызывает стресс по многим причинам. Среди них — восприятие угрозы жизни и здоровью (своему или родных и близких), переживания, связанные с фактическими или потенциальными материальными трудностями, ситуацией изоляции, нарушенным распорядком личной и социальной жизни и др. [18; 26]. Тем самым пандемия блокирует удовлетворение базовых потребностей человека в безопасности, определенности, стабильности, контроле над своей жизнью.

За время пандемии среди населения выросло число лиц с психопатологической симптоматикой (нарушения сна, депрессия, тревога, психосоматические расстройств [4; 18; 26]. Особенно уязвимой в условиях пандемии оказалась студенческая молодежь. Наряду с общими факторами стресса, исследователи отмечают и специфические: массовое внедрение электронного обучения, социальные и материальные ограничения, негативно воздействующие на психическое здоровье студентов [22].

Присутствующий в обществе негативный эмоциональный фон, обусловленный коронавирусом, ставит на повестку дня вопрос о возможностях человека, обеспечивающих его существование в трудных жизненных ситуациях, об имеющихся у него ресурсах для совладания со стрессом, вызванным пандемией.

Ресурсный подход к изучению средств совладания с негативными эмоциональными состояниями. К проблеме психологических ресурсов индивида обращались многие отечественные исследователи: В.А. Бодров, Н.Е. Водопьянова, А.Н. Демин, Л.Г. Дикая, Т.Л. Крюкова, Д.А. Леонтьев, В.И. Моросанова, К. Муздыбаев, С.А. Шапкин и др. Они рассматривали ресурс и как возможность/средство преодоления стрессов, и как элемент саморегуляции деятельности и поведения. Так, Д.А. Леонтьев выделает группу ресурсов устойчивости или ценностно-смысловых ресурсов (базисные убеждения, осмысленность жизни и т. п.), благодаря которым человек обретает чувство уверенности, позитивную самооценку, способность к самостоятельному принятию решений, и группу ресурсов саморегуляции (локус контроля, толерантность к неопределенности, склонность к риску и т. п.), которые определяют стратегии саморегуляции в трудных жизненных обстоятельствах [12]. В то же время такие психологические феномены, как оптимизм и жизнестойкость (или стрессоустойчивость) входят и в ресурсы устойчивости, и в ресурсы саморегуляции [12], тем самым подтверждая тесную связь между обеими группами ресурсов.

Другие исследователи также подчеркивают важность изучения ресурсного потенциала стрессоустойчивости и системы убеждений личности в процессе преодоления жизненных трудностей, в том числе и в условиях болезни [1; 8]. Выявлена тесная связь между базисными убеждениями личности и совладающим поведением: люди с более позитивными убеждениями, как правило, легче стравляются с постравматическими переживаниями, используют более активные и менее пассивные копинг-стратегии [32]. Базисные убеждения личности, согласно теории психической травмы Р. Янофф-Бульман, — это имплицитные представления индивида о мироздании, других людях и о себе, формирование которых начинается с детского возраста и на становление которых оказывают влияние различные факторы [17], в том числе и культура.

Культура как предиктор отношения к коронавирусному заболеванию. Известно, что культура определяет отношение человека к миру, вещам, событиям [30], включая и отношение к болезни [21; 25]. Особый интерес вызывает отношение к коронавирусному заболеванию у представителей народов так называемого постсоветского пространства, культура которых имеет как сходные, так и отличные черты, обусловленные общностью и различиями в их исторических судьбах.

Россия и Казахстан входят в группу восточно-европейских стран и объединены наличием в культуре черт и Востока, и Запада. Однако выраженность этих черт в культурах Казахстана и России различна. Так, казахстанской культуре в большей степени, чем российской, присущи ценности коллективизма и маскулинности [5; 23]. Дихотомия индивидуализм/коллективизм особенно важна в контексте вспышек инфекционных заболеваний, поскольку есть данные, согласно которым коллективистские социальные нормы, такие как конформизм, способствуют соблюдению более строгих мер в отношении карантина, социального дистанцирования и гигиены. Тем самым коллективизм оказывает положительное влияние на сокращение распространения COVID-19 [27]. Опираясь на эти данные, мы можем предположить, что беспокойство по поводу семьи и членов группы может привести представителей коллективистских культур к более выраженному переживанию страха перед коронавирусным заболеванием. В то же время возможно и другое диаметрально-противоположное предположение: поощрение в коллективистских культурах взаимной зависимости, моральной ответственности и заботы о детях, стариках, больных и нуждающихся создает условия, позволяющие снизить переживание страха и других негативных эмоциональных реакций, связанных с COVID-19 [24].

Маскулинные культуры в большей степени по сравнению с фемининными ориентированы на достижения, успех, признание, конкуренцию. Маскулинность традиционно ассоциируется с актами смелости, храбрости, героизма, преодолением страха и «управлением» риском [34]. Смеем предположить, что в маскулинных культурах, к которым принадлежит казахстанская культура будет наблюдаться меньший уровень переживания страха перед COVID-19, чем в фемининных, к которым относится российская культура.

Итак, анализ работ отечественных и зарубежных авторов позволяет сделать вывод о том, что в науке накоплен определенный опыт исследования ресурсного потенциала человека в условиях распространения инфекционных заболеваний. Вместе с тем отмечается недостаточность исследований, нацеленных на изучение связи психологических ресурсов с уровнем страха перед COVID-19 и негативными психоэмоциональными состояниями у молодежи в кросс-культурном контексте.

Целью исследования стало изучение стрессоустойчивости и базисных убеждений личности как основных психологических ресурсов совладания со страхом перед COVID-19 и другими негативными психоэмоциональными состояниями у студенческой молодежи России и Казахстана.

Предполагается, что сходство и различия в психологических ресурсах, обеспечивающих совладание со страхом у студентов России и Казахстана, определяются сходством и различиями между казахстанской и российской культурами.

Метод

Выборка. В исследовании участвовали 2810 человек, 82,2% (2310 человек) из России, 17,8% (500 человек) из Республики Казахстан. Выборка включала 71,2% (1996 человек) женщин и 28,8% (806 человек) мужчин. Из них 72,3% женщин и 27,7% мужчин были из России, 66,4% женщин и 33,6% мужчин — из Казахстана (χ2(1) = 6,866; р=0,009). 8 человек не дали сведений о своем поле. В опросе принимали участие студенты разных направлений обучения: будущие врачи, психологи, социальные работники, инженеры, экономисты и мн. др.

Исследование проводилось в сентябре—октябре 2020 г., в онлайн-формате, на платформе Qualtrics (https://www.qualtrics.com/) среди студентов вузов Москвы, Пензы, Казани, Смоленска. Хабаровска в России и Костаная в Республике Казахстан. В данном исследовании мы сочли возможным пренебречь имеющимися различиями между указанными российскими городами по уровню развития медицинской инфраструктуры, потому что, во-первых, борьба с СOVID-19 стала приоритетным направлением российского здравоохранения: всем субъектам Российской Федерации были предоставлены необходимые материальные средства на расширение коечного фонда, оснащение больниц в расчете на число жителей региона, повышение зарплат специалистам, работающим в красной зоне и т. д. [6]. И, во-вторых, благодаря распространению различных форм удаленной работы и учебы, высокой обеспеченности Интернетом и его использованию для заказа товаров и услуг и т. п., условия адаптации студентов к пандемии в исследуемых городах были сходными.

Выбор двух стран для исследования обусловлен, во-первых, разными моделями действий государств в условиях противостояния COVID-19. Казахстан использовал китайскую схему действий — введение жесткого режима соблюдения карантина, тогда как Россия придерживалась другой модели — постепенное введение ограничений для сдерживания распространения эпидемии [9]. Во-вторых, наличием различий в психологических характеристиках культур России и Казахстана [23].

Методики. Для измерения степени переживания страха коронавирусного заболевания была использована модифицированная и апробированная на русскоязычной выборке в России и Беларуси Шкала страха COVID-19 [28], состоящая из 9 утверждений. Например: «Я не могу спать из-за страха перед коронавирусом-19». Степень согласия респондента с каждым утверждением оценивалась по пятибалльной шкале Лайкерта, где 1 — это «полностью не согласен», а 5 — «полностью согласен». Затем подсчитывалась общая сумма баллов. Стандартизация баллов для обследованной русскоязычной выборки осуществлена нами на основе предположения о нормальном распределении данных в генеральной совокупности (популяции): сумма баллов от 9 до 18 была отнесена нами к низкому уровню страха (n=855); от 19 до 24 — к умеренному уровню (n=998); от 25 до 45 — к высокому уровню страха (n=866). 91 респондент не завершил работу над шкалой страха. Коэффициент α Кронбаха равен 0,84 и коэффициент ω Макдональдса равен 0,86, что свидетельствует о высокой надежности (самосогласованности) используемой шкалы.

Для выявления других негативных психоэмоциональных состояний, испытываемых респондентами в условиях пандемии, в анкету был включен вопрос: «В течение последнего месяца, из-за COVID-19, чувствовали ли Вы себя более подавленным, истощенным, одиноким, нервным, сердитым?», —получивший апробацию в зарубежных исследованиях [20; 31]. При этом каждое их этих состояний оценивалось утвердительно или отрицательно.

Способность противостоять стрессовым ситуациям изучалась с помощью Краткой шкалы стрессоустойчивости (Brief Resilience Scale) [29], включающей 6 утверждений. Например: «Я склонен долго переживать жизненные неудачи». Степень согласия респондента с каждым утверждением оценивалась по пятибалльной шкале Лайкерта, где 1 — это «полностью не согласен», а 5 — «полностью согласен». Затем подсчитывалась общая сумма баллов с учетом того, что для части утверждений использовались реверсивные значения по шкале Лайкерта. [29]. В соответствии с инструкцией по обработке и интерпретации результатов распределение их было разделено на три части: 25%, 50% и 25%. Значения, соответствующие первым 25%, интерпретировались как низкая стрессоустойчивость; значения, составляющие 50% распределения, означали нормальную стрессоустойчивость и последние 25% относились к высокой стрессоустойчивости. В соответствии с нашими результатами, сумма баллов от 6 до 17 была отнесена к низкой стрессоустойчивости (n=671), сумма баллов от 18 до 21 рассматривалась как нормальная стрессоустойчивость (n=1110) и сумма баллов от 22 до 30 интерпретировалась как высокая стрессоустойчивость (n=662). 367 респондентов не завершили работу над этой шкалой. Авторы статьи получили от разработчиков Шкалы персональное разрешение на перевод ее на русский язык и это первый опыт использования Краткой шкалы стрессоустойчивости в России и Казахстане. Для шкалы значения коэффициентов α Кронбаха и ω Макдональдса соответственно равны 0,67 и 0,72, что говорит о ее приемлемой надежности.

Базисные убеждения личности диагностировались при помощи Шкалы базисных убеждений Янов-Бульман [19]. Опросник позволяет определить выраженность трех базисных убеждений, составляющих, по мнению автора, ядро субъективного мира личности и лежащих в основе здорового чувства безопасности, это: 1) убеждение в том, что в мире больше добра, чем зла; 2) убеждение в том, что мир полон смысла; 3) убеждение в ценности собственного Я, способности контролировать происходящие события и везении [19]. Опросник состоит из 32 утверждений, степень согласия с которыми оценивается по шестибалльной шкале Лайкерта — от «полностью не согласен» (1) до «полностью согласен» (6). Среднее значение α Кронбаха по всем субшкалам равно 0,71.

Обработка и анализ результатов эмпирического исследования осуществлялись с помощью статистического пакета SPSS v. 25. Для оценки достоверности различий между выборками применялись t-критерий Стьюдента и критерий χ² Пирсона; для определения взаимосвязей переменных использовался корреляционный и множественный регрессионный анализ (пошаговый метод). Для сравнения страха перед COVID-19, стрессоустойчивости и базисных убеждений у респондентов разного пола двух стран (России и Казахстана) применялся двухфакторный дисперсионный анализ. В нашем исследовании «страх перед COVID-19» выступает как зависимая переменная, а «стрессоустойчивость» и «базисные убеждения личности» — как независимые переменные. Также независимыми переменными дополнительно выступили «страна» и «пол».

Результаты исследования

Уровень страха и наличие негативных психоэмоциональных состояний у российских и казахстанских студентов

Анализ среднегрупповых значений уровня страха, полученных с помощью Шкалы страха COVID-19, показал отсутствие статистически значимых различий между результатами российских и казахских студентов: 21,87 балла (СО — 6,74) и 22,10 балла (СО — 5,90) соответственно (t(2629)=0,665; p=0,506). Итоговый результат для обеих групп составил 21,91 балла (СО — 6,60). Что касается переживания страха в зависимости от пола, то исследование выявило по всей выборке статистически значимо более высокий уровень страха у девушек (22,69 балла), по сравнению с юношами (19,98 балла) (t(2622)=9,706; p<0,001).

По отношению к значениям страха, двухфакторный дисперсионный анализ не обнаружил статистически значимых результатов взаимодействия факторов страны проживания и пола (F(1,2619)=0,019; p=0,891).

Студенты, утвердительно ответившие на вопросы об ухудшении своего психоэмоционального состояния, имели более высокие значения страха, по сравнению с теми, кто на эти вопросы ответил отрицательно: 25,93 против 20,49 для подавленности (t(2285)=18,003; p<0,001); 26,13 против 20,87 для истощенности (t(2264)=15,160; p<0,001); 23,96 против 21,03 для одиночества (t(2261)=9,266; p<0,001); 25,07 против 20,44 для нервозности (t(2304)=16,411; p<0,001); 24,54 против 20,95 для недовольства (t(2280)=11,274; p<0,001).

Также введем в рассмотрение интегральный показатель ухудшения психоэмоционального состояния студентов вследствие COVID-19, используя две категории: отсутствие сведений о таком ухудшении и наличие таких сведений, независимо от того, идет ли речь о состоянии подавленности, истощения, одиночества, нервозности или недовольства. В соответствии с ответами студентов, 1087 (38,7%) из них сообщили об ухудшении своего психоэмоционального состояния, 1224 (43,5%) дали отрицательный ответ и 499 человек (17,8%) не предоставили информацию. Соответственно, студенты, сообщившие об ухудшении своего психоэмоционального состояния, имели более высокие значения страха, по сравнению с теми, кто такого ухудшения не показал: 23,97 против 19,70 (t(2218)=16,128; p<0,001).

По отношению к значениям страха, двухфакторный дисперсионный анализ обнаружил статистически значимые результаты взаимодействия факторов страны проживания и показателя ухудшения психоэмоционального состояния (F(1,2216)=4,931; p=0,026).

Данные таблицы показывают наличие выраженности негативных психоэмоциональных состояний в зависимости от страны проживания и пола. Такие состояния более типичны для российских студентов по сравнению с казахстанскими и для девушек по сравнению с юношами.

Таблица

Психоэмоциональные состояния студентов в зависимости от страны проживания и пола

Примечание: «*» — P<0,05; «**» — P<0,01; «***» — p<0,001 (критерий χ²).

Соотношение уровня стрессоустойчивости с уровнем страха и негативными психоэмоциональными состояниями

Результаты использования краткой шкалы стрессоустойчивости показали, что значение стрессоустойчивости статистически достоверно выше у казахстанских студентов (19,75) по сравнению с российскими (19,60) (t(2441)=2,429; p=0,015), а также у юношей выше (20,60) по сравнению с девушками (18,83) (t(2436)=10,969; p<0,001). В то же время двухфакторный дисперсионный анализ по отношению к значениям стрессоустойчивости не обнаружил статистически значимых результатов взаимодействия факторов страны проживания и пола (F(1,2433)=1,504; p=0,220).

Между показателями страха и стрессоустойчивости существует отрицательная корреляционная связь: r = –0,312 (p<0,001). При этом данная связь характерна для студенческой молодежи независимо от страны проживания и пола.

Студенты, утвердительно ответившие на вопросы об ухудшении своего психоэмоционального состояния, имели более низкие значения стрессоустойчивости, по сравнению с теми, кто на этот вопрос ответил отрицательно: 17,45 против 19,96 для подавленности (t(2353)=14,681; p<0,001); 17,25 против 19,81 для истощенности (t(2333)=13,082; p<0,001); 17,85 против 19,88 для одиночества (t(2331)=11,697; p<0,001);, 17,75 против 20,08 для нервозности (t(2337)=14,822; p<0,001); 18,15 против 19,76 для недовольства (t(2347)=9,063; p<0,001).

Соотношение базисных убеждений с уровнем страха и негативными психоэмоциональными состояниями

Анализ средних значений, полученных по шкалам опросника Янов-Бульман выявил более высокие показатели у казахстанских студентов по сравнению с российскими по двум шкалам: «Общее отношение к благосклонности мира» (4,05 против 3,91; t(2435)=3,064; p=0,002) и «Общее отношение к осмысленности мира» (соответственно: 3,63 и 3,49; t(2447)=4,420; p<0,001); у девушек по сравнению с юношами — только по шкале «Общее отношение к благосклонности мира» (соответственно: 4,01 и 3,73, t(2430)=8,061; p<0,001).

Независимо от страны проживания и пола, между показателями страха и значениями по трем шкалам опросника Янов-Бульман существуют слабые и преимущественно статистически незначимые корреляционные связи: r = 0,025 (p=0,232) между показателями страха и значениями по шкале «Общиее отношение к осмысленности мира»; r = 0,013 (p=0,526) между показателями страха и значениями по шкале «Убеждения относительно собственной ценности»; r = 0,051 (p=0,013) между показателями страха и значениями по шкале «Общее отношение к благосклонности мира».

Пошаговый регрессионный анализ для значений страха в качестве зависимой переменной выявил три основных предиктора. Первый из них — показатель ухудшения психоэмоционального состояния объясняет 10,6% дисперсии страха (p <0,001); пол является вторым предиктором, объясняющим 1,9% дисперсии страха (p < 0,001); шкала «Общее отношение к осмысленности мира» является третьим предиктором, объясняющим 0,4% страха (p=0,002). Другие независимые переменные (страна, общее отношение к благосклонности мира и убеждение относительно собственной ценности) не дали статистически значимой прибавки в доле объясняемой дисперсии. Результирующее значение объясненной дисперсии (скорректированное значение R²) для переменной страха составило 0,128 (12,8%).

Еще один показатель, требующий проверки, — это связь трех базисных убеждений личности с психоэмоциональными состояниями студентов. Ухудшение эмоционального состояния связано с более низкой степенью выраженности всех трех базисных убеждений личности: t(2281)=5,132; p<0,001 для общего отношения к благосклонности мира; t(2290)=3,071; p=0,002 для общего отношения к осмысленности мира; t(2255)=5,557; p<0,001 для убеждения относительно собственной ценности.

Результаты двухфакторного дисперсионного анализа не выявили статистически значимых различий в степени выраженности базисных убеждений личности в зависимости от страны и показателя ухудшения психоэмоционального состояния, а также в зависимости от пола и показателя ухудшения психоэмоционального состояния.

Связь стрессоустойчивости с базисными убеждениями

В заключение представим результаты, раскрывающие соотношение между изучаемыми нами психологическими ресурсами: стрессоустойчивость и базисные убеждения (рис.).

Рис. Средние значения базисных убеждений в зависимости от уровня стрессоустойчивости

Как видно из рисунка, более высокому уровню стрессоустойчивости соответствуют более высокие значения базисных убеждений. Размеры эффекта (η²) для общего отношения к благосклонности мира и общего отношения к осмысленности мира незначительны: 0,039 и 0,026 соответственно. Размер эффекта для убеждения относительно собственной ценности носит средний характер — 0,082.

Результаты двухфакторного дисперсионного анализа не выявили статистически значимых различий в степени выраженности базисных убеждений личности в зависимости от страны и уровня стрессоустойчивости, а также в зависимости от пола и уровня стрессоустойчивости.

Обсуждение результатов

Отсутствие различий в степени выраженности страха перед COVID-19 между студентами из России и Казахстана, возможно, связано с достаточно сходными в обеих странах стратегиями проведения социальной политики и мер поддержки здравоохранения данных стран (карантинизация, тестирование, разработка вакцин и технологий лечения и др.), а также активным обсуждением в обществе наиболее эффективных мер безопасности и противостояния распространению данного заболевания [14; 15]. Не исключено также, что одинаковый уровень страха у российских и казахстанских студентов объясняется тем, что страх как защитная биологическая реакция организма обусловлен в большей степени индивидно-физиологическими, чем социально-культурными особенностями человека. Выявленная по всей выборке более высокая степень выраженности страха перед коронавирусным заболеванием у девушек по сравнению с юношами согласуется с данными исследований, утверждающих, что уровень переживания страхов у женщин, как правило, выше, чем у мужчин [16]. При этом, если брать во внимание взаимодействие двух факторов — пола и страны, то различий в степени интенсивности переживания страха не обнаружилось, что свидетельствует о том, что переживание страха обусловлено в большей степени половыми различиями, нежели культурными.

Однако россияне в течение последнего месяца чаще, по сравнению с казахстанцами, испытывали из-за коронавируса негативные психоэмоциональные состояния. А полученная в исследовании связь между ними и переживанием страха перед COVID-19 свидетельствует о наличии в целом более негативного эмоционального фона в среде российских студентов, что, возможно, было обусловлено более высокими (на момент опроса) показателями заболеваемости коронавирусной инфекцией среди жителей России [11], чем среди жителей Казахстана [2]. Вероятно, наличие такого эмоционального фона среди российских студентов в условиях пандемии можно объяснить большей выраженностью в российской культуре индивидуалистических тенденций, чем в казахстанской, а значит, россияне в меньшей степени рассчитывают на эмоциональную поддержку и эмоциональную помощь со стороны других людей в критических ситуациях [24].

Какие же ресурсы способствуют совладанию со страхом и негативными эмоциональными состояниями в условиях пандемии у российских и казахстанских студентов?

Выявлено, что студенты с высоким уровнем стрессоустойчивости имеют низкий уровень страха перед COVID-19 и не испытывали негативных психоэмоциональных состояний в течение последнего месяца, что подтверждает вывод о том, что стрессоустойчивость является важным психологическим ресурсом, снижающим степень уязвимости человека в стрессогенных ситуациях, к коим относится и ситуация пандемии [1]. Универсальность данного ресурса состоит и в том, что стрессоустойчивость выступает буфером негативного влияния COVID-19, независимо от фактора пола и страны проживания.

Согласно результатам, полученным по методике Янов-Бульман, у казахстанских студентов выявлены более высокие показатели базисных убеждений в благосклонности, доброжелательности мира и осмысленности, справедливости мира по сравнению с российскими студентами. Вероятно, данные различия можно объяснить особенностями сформировавшейся в условиях кочевого образа жизни казахской культуры, которая сохранила свои основные традиционные нормы и правила до настоящего времени. В основе духовно-нравственного восприятия мира у казахов лежат принципы справедливости, равенства, вольности, демократичности [7], необходимости видеть друг в друге опору, взаимоподдержку, а также принцип «жатсынбау», что означает доверие, открытость. «Человек жив человеком» — одна из заповедей традиционного казахского общества [10].

У студентов (независимо от страны проживания) с высоким уровнем базисного убеждения в благосклонности окружающего мира выявлен высокий уровень страха перед коронавирусным заболеванием. Причем данная закономерность в большей степени характерна для юношей. Тогда как среди девушек, убежденных в благосклонности мира, в одинаково равной степени встречаются лица с разным уровнем переживания страха перед коронавирусным заболеванием.

Интересно, что данные этого исследования частично расходятся с данными, полученными нами ранее, на первом этапе пандемии, согласно которым самые высокие показатели убеждения в том, что в мире больше добра, чем зла, были обнаружены в группе лиц с низким уровнем выраженности страха [3]. Возможно, данное расхождение связано с особенностями выборки. Если в предыдущем исследовании участвовали лица всех возрастов, то выборка настоящего исследования включает только студенческую молодежь, которая, видимо, в силу своей молодости, испытывая страх перед опасным для себя и своих близких заболеванием, не теряет веру в доброту и благосклонность окружающего мира.

Видимо, нельзя не учитывать и происходящие со времени первого этапа пандемии COVID-19 изменения во взаимоотношениях с другими людьми, изменения образа Я и жизненной философии в целом. Известно, что в случае успешного совладания со стрессом базисные убеждения восстанавливаются, но лишь до определенного уровня «дотравматических» убеждений, на котором человек осознает свою уязвимость. Картину мира человека в данном случае можно озвучить примерно так: «Мир доброжелателен и справедлив ко мне. Я обладаю правом выбора. Но так бывает не всегда» [17, с. 52].

Данное предположение, на наш взгляд, подтверждают результаты анализа связи степени выраженности базисных убеждений личности с психоэмоциональными состояниями: студенты, которые верят в доброту людей и благосклонность мира, в его справедливость и контролируемость, а также убеждены в ценности собственного Я, в течение последнего месяца не испытывали состояний подавленности, истощенности, одиночества, нервозности и недовольства из-за коронавируса. Наши данные перекликаются с данными о влиянии веры в справедливость мира на положительные эмоции [33].

Причем, как показало исследование, закономерности связи страха и других негативных эмоциональных состояний со степенью выраженности базисных убеждений, полученные по всей выборке, нашли отражение и по российской, и по казахстанской выборкам в отдельности. Однако полученные закономерности имеют свою специфику в зависимости от пола. Выявленная специфика различий между девушками и юношами в характере связи между страхом перед коронавирусным заболеванием и базисными убеждениями позволяет говорить о том, что половые различия в данном случае оказались более значимыми, чем этнокультурные.

В ходе исследования выявлено: высокий уровень стрессоустойчивости сопровождается выраженностью базисных убеждений личности в благосклонности, осмысленности мира и ценности собственно Я, что подтверждает наличие тесной связи психологических ресурсов. Это означает, что данные психологические ресурсы, которые можно отнести как к ценностно-смысловым ресурсам, так и к ресурсам саморегуляции [12], снижают уязвимость российских и казахстанских студентов в неопределенной ситуации пандемии и определяют характер их решений в процессе совладания со страхом перед коронавирусным заболеванием и с негативными психоэмоциональными состояниями.

Выводы

Проведенное исследование стрессоустойчивости и базисных убеждений, как основных психологических ресурсов личности совладания со страхом и другими негативными психоэмоциональными состояниями, связанными с COVID-19, среди студентов России и Казахстана, позволяет сделать следующие выводы.

1. Большинство и российских, и казахстанских студентов имеют умеренный уровень страха перед COVID-19. Девушки, независимо от страны проживания, испытывают более высокий уровень страха перед COVID-19 по сравнению с юношами. Среди российских студентов, по сравнению с казахстанскими, больше тех, кто в течение последнего месяца из-за коронавируса испытывал такие негативные психоэмоциональные состояния, как подавленность, истощенность, одиночество, нервозность, недовольство. При этом доля девушек, испытывающих негативные психоэмоциональные состояния, также значимо выше по сравнению с долей юношей, как в России, так и Казахстане.
2. Казахстанское студенчество, по сравнению с российским, имеет более высокий уровень выраженности таких психологических ресурсов, как стрессоустойчивость и базисные убеждения в благосклонности, доброжелательности мира и осмысленности, справедливости мира, что, на наш взгляд, объясняется особенностями сформировавшейся в условиях кочевого образа жизни казахской культуры, в основе которой лежат принципы взаимоподдержки и взаимопомощи, доверия и открытости.
3. Высокий уровень устойчивости перед стрессогенными событиями сопровождается более низкими показателями страха перед COVID-19 и отсутствием связанных с ним негативных психоэмоциональных состояний независимо от страны проживания и пола, что свидетельствует об универсальности данного психологического ресурса как буфера, смягчающего травмирующее влияние ситуации пандемии.
4. У студентов с высоким уровнем базисного убеждения в благосклонности окружающего мира, независимо от страны проживания, обнаружен высокий уровень страха перед коронавирусным заболеванием, что расходится с нашими данными, полученными при исследовании первой волны заболеваемости COVID-19. Разрешение данного противоречия требует проведения дальнейших исследований с учетом влияния третьих факторов, например возраста; наличия опыта болезни собственного, родственников, знакомых; уровня медицинской образованности и др. Студенты, которые не только убеждены в благосклонности окружающего мира, но и в его справедливости и контролируемости, а также в ценности собственного Я, не испытывали состояний подавленности, истощенности, одиночества, нервозности и недовольства из-за коронавируса в течение последнего месяца, что в целом говорит о ресурсном потенциале базисных убеждений личности.
5. Высокий уровень стрессоустойчивости связан с выраженностью базисных убеждений личности в благосклонности, осмысленности мира и ценности собственно Я, что в совокупности выступает ресурсным потенциалом личности в борьбе со страхом и негативными психоэмоциональными состояниями, вызванными стрессогеным воздействием COVID-19.

Ограничения исследования

Использование платформы Qualtrics для проведения онлайн-опросов не позволяет формировать случайные выборки, выровненные, например, по размеру, полу и возрасту. Кроме того, в исследовании участвовали студенты Северного Казахстана (г. Костанай), что имеет определенные ограничения в экстраполяции результатов исследования на всех казахстанских студентов.

1. Албакова З.А., Погорова Р.И. Глобальный вызов COVID-19 и особенности проявления стрессоустойчивости современного человека // Высшее образование сегодня. 2020. № 9. С. 14—19. DOI:10.25586/RNU
2. Горячая линия министерства здравоохранения РК. 2020. 16 ноября [Электронный ресурс]. URL: https://www. coronavirus2020.kz/ (дата обращения: 16.11.2020).
3. Гриценко В.В., Резник А.Д., Константинов В.В., Маринова Т.Ю., Хоменко Н.В., Израйловиц Р. Страх перед коронавирусным заболеванием (COVID-19) и базисные убеждения личности [Электронный ресурс] // Клиническая и специальная психология. 2020. Том 9. № 2. С. 99—118. DOI:10.17759/cpse.2020090205
4. Ениколопов С.Н., Бойко О.М., Медведева Т.И., Воронцова О.Ю., Казьмина О.Ю. Динамика психологических реакций на начальном этапе пандемии COVID-19 [Электронный ресурс] // Психолого-педагогические исследования. 2020. Том 12. № C. 108—126. DOI:10.17759/psyedu.2020120207
5. Жаркынбекова Ш.К., Жусупова Р.Ф. Теория измерений Хофстеде для развития межкультурной компетенции (на примере Казахстана) // Язык в национально-культурном ракурсе: теория и практика: сб. статей / Под общ. ред. Л.А. Мардиевой, Т.Ю. Щуклиной. Казань, 2019. С. 65—
6. Земцов С.П., Бабурин В.Л. COVID-19: пространственная динамика и факторы распространения по регионам России // Известия Российской академии наук. Серия географическая. 2020. № 4. С. 485—505. DOI: 10.31857/S2587556620040159
7. Ибраева А.С. К вопросу об особенностях национальной правовой культуры казахского народа: история и современность // Известия Иссык-Кульского форума бухгалтеров и аудиторов стран Центральной Азии. 2017. №1—2(16). С. 206—
8. Исаева Е.Р. Психологические адаптационные ресурсы личности в условиях здоровья и болезней //Медицинская психология в России. 2015. № 1(30). С. 8 [Электронный ресурс]. URL: http://mprj.ru (дата обращения: 21.07.2021).
9. Карпович О.Г., Литвинов В.О. Болезнь «X» меняет мир. Последствия пандемии COVID-19 для стран-участников СНГ. Проблемы постсоветского пространства. 2020. № 7(3). С. 312—326. DOI:24975/2313-8920-2020-7-3-312-326
10. Кобжасарова Ж.К. Культура общения казахского народа // Современная высшая школа: инновационный аспект. 2012. № 4. С. 62—
11. Коронавирус в России — ситуация на 16 ноября 2020 [Электронный ресурс]. URL: https://koronavirustoday.ru/news/russia/koronavirus-v-rossii-situacziya-na-16-noyabrya-2020 (дата обращения: 16.11.2020).
12. Леонтьев Д.А. Психологические ресурсы преодоления стрессовых ситуаций: к уточнению базовых конструктов // Психология стресса и совладающего поведения в современном российском обществе: материалы II Междунар. науч.-практ. конф. Кострома, 2010. Том 2. С. 40—42.
13. Луковцева З.В. Пандемия COVID-19 как социальный стрессор: факторы психолого-психиатрического риска (по материалам зарубежных исследований) // Социальная психология и общество. 2020. Том 11. № 4. С. 13—25. DOI:10.17759/sps.2020110402
14. Маукаева С.Б., Узбекова С.Е., Оразалина А.С., Узбeкoв Д.Е., Жүнісов Е.Т., Мусабеков М.Б. COVID-19 в Казахстане: эпидемиология и клиника // Наука и здравоохранение. 2020. № 3(22). C. 17—21. DOI:10.34689/SH.2020.22.3.003
15. Общество и пандемия: опыт и уроки борьбы с COVID-19 в России / Н.А. Авксентьев, М.Л. Агранович, Н.В. Акиндинова [и др.]. М., 2020. 744 с.
16. Одинцова М.А., Радчикова Н.П., Янчук В.А. Оценка ситуации пандемии COVID-19 жителями России и Беларуси // Социальная психология и общество. 2021. Том 12. № 2. C. 56—77. DOI:10.17759/sps.2021120204
17. Падун М.А., Котельникова А.В. Психическая травма и картина мира: Теория, эмпирия, практика. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2012. 206 с.
18. Первичко Е.И., Митина О.В., Степанова О.Б., Конюховская Ю.Е., Дорохов Е.А. Восприятие COVID-19 населением России в условиях пандемии 2020 года // Клиническая и специальная психология. 2020. Том 9. № 2. С. 119—146. DOI:10.17759/cpse.2020090206
19. Солдатова Г.У, Шайгерова Л.А., Прокофьева Т.Ю. Психодиагностика толерантности личности. М.: Смысл, 2008. 112 с.
20. Bao Y., Sun Y., Meng S., Shi J., Lu L. 2019-nCoV epidemic: address mental health care to empower society //  2020. Vol.395(10224). e37—e38 DOI:10.1016/S0140-6736(20)30309-3.
21. Bruns D.P., Kraguljac N.V., Bruns T.R. COVID-19: facts, cultural considerations and risk of stigmatization // Journal of Transcultural Nursing. 2020. Vol.31(4). 326DOI:10.1177/1043659620917724
22. Cielo F, Ulberg, Giacomo D. Psychological Impact of the COVID-19 Outbreak on Mental Health Outcomes among Youth: A Rapid Narrative Review // Int. J. Environ. Res. Public Health. 2021. Vol.18(11). P. 6067. DOI:10.3390/ijerph18116067
23. Hofstede G. Dimension data matrix [Электронный ресурс]. URL: https://geerthofstede.com/research-and-vsm/dimension-data-matrix/ (дата обращения: 28.12.2020).
24. HusseinH.COVID-19 in a collectivist culture: social isolation and maintenance of social relations //  DOI:10.1108/IJSSP-07-2020-0297
25. Nilchaikovit T., Hill J.M., Holland J.C. The effects of culture on illness behavior and medical care: Asian and American differences // General hospital psychiatry. 1993. Vol.15(1). P. 41— DOI:10.1016/0163-8343(93)90090-b
26. Porcelli P. Fear, anxiety, and health-related consequences after the COVID-19 epidemic // Clinical Neuropsychiatry. 2020. Vol. 17(2). P. 103—111. DOI:136131/CN20200215
27. Rajkumar Ph. The relationship between measures of individualism and collectivism and the impact of COVID-19 across nations // Public Health in Practice. 2021. Vol. 2. Р. DOI:10.1016/j.puhip.2021.100143
28. Reznik А., Gritsenko V., Konstantinov V., Khamenka , Isralowitz R. COVID-19 Fear in Eastern Europe: Validation of the Fear of COVID-19 Scale [Электронный ресурс] // International Journal of Mental Health and Addiction. 2020. May. P. 1—6. DOI:10.1007/s11469-020-00283-3 (дата обращения: 25.06.2020).
29. Smith B.W., Dalen J., Wiggins K., Tooley E., Christopher P., Bernard J. The Brief Resilience Scale: Assessing the Ability to Bounce Back // International Journal of Behavioral Medicine. 2008. Vol. 15(3). P. 194— DOI: 10.1080/10705500802222972
30. Soares A.M., Farhangmehr M., Shoham A. Hofstede’s dimensions of culture in international marketing studies // Journal of Business Research. 2007. Vol. 60(3). P. 277—284. DOI:1016/j.jbusres.2006.10.018
31. Torales J., O’Higgins M., Castaldelli-Maia J. M., Ventriglio A. The outbreak of COVID-19 coronavirus and its impact on global mental health // International Journal of Social Psychiatry. 2020. Vol.66(4). P. 317— DOI:10.1177 / 0020764020915212
32. Tweed R.G., Conway L.G. Coping strategies and culturally influenced beliefs about the world. // International and Cultural Psychology Series. Handbook of multicultural perspectives on stress and coping / P.T.P. Wong, L.C.J. Wong (Eds.). Dallas, TX, US: Spring publications, 2006. P. 133— DOI:10.1007/0-387-26238-5_7
33. Wang J., Wang Z., Liu X., Yang X., Zheng M., Bai The impacts of a COVID-19 epidemic focus and general belief in a just world on individual emotions // Personality and Individual Differences. 2021. Vol. 168. P. 110349. DOI:10.1016 / j.paid.2020.110349
34. Whitehead S. Men and masculinities: Key themes and new directions. Cambridge: Polity; Malden, Blackwell, 2002. 278 p.