Шкала открытости будущему: русскоязычная адаптация и валидизация

Актуальность. Шкала открытости будущему (Openness to the Future Scale, OFS) была разработана в 2018 году для измерения нового феномена в области позитивной психологии [5]. Современные специалисты используют ее в исследованиях как психологических ресурсов, так и клинических психологических феноменов. Цель. Целью настоящего исследования стала адаптация русскоязычной версии Шкалы открытости будущему на популяционной выборке. Материалы и методы. В исследовании приняли участие три группы респондентов: 374 респондента из общей популяции, 72 бездомных, временно проживающих в приюте «Теплый прием», и 68 молодых взрослых выпускников детских домов и подростков, проживающих в детских домах и общежитиях при учебных заведениях. Все участники заполнили русскоязычную версию Шкалы открытости будущему, а участники второй и третьей групп дополнительно заполнили шкалы для оценки психологических ресурсов. Результаты. С помощью конфирматорного факторного анализа была подтверждена однофакторная модель, идентичная факторной структуре оригинальной версии Шкалы открытости будущему, что подтверждает факторную валидность адаптированной шкалы. Показатель α–Кронбаха составил значение 0,83, что свидетельствует в пользу внутренней надежности русскоязычной версии Шкалы открытости будущему. Открытость будущему позитивно коррелировала с активной жизненной позицией у бездомных, резилентностью и проактивным совладанием у молодых взрослых выпускников и подростков из детских домов. Выводы. Базовые психометрические свойства адаптированной шкалы позволяют рекомендовать ее в качестве исследовательского и психодиагностического инструмента для работы с уязвимыми группами населения. Рекомендованы дальнейшие психометрические испытания русскоязычной версии Шкалы открытости будущему, в том числе с помощью расширения выборки исследования, привлечения экспертов и респондентов из разных возрастных и клинических групп, сопоставления данных самоотчета с объективными психометрическими оценками.

Введение

К концу XX века фокус внимания психологической науки во многом сместился с традиционных негативных качеств на позитивные психологические характеристики. М. Селигман описывал этот поворот следующим образом: «Как случилось, что социальная наука рассматривает человеческие сильные стороны и добродетели – альтруизм, мужество, честность, долг, радость, здоровье, ответственность и хорошее настроение – как производные, защитные или откровенные иллюзии, в то время как слабость и негативные мотивы, такие как тревога, похоть, эгоизм, паранойя, страх, расстройство и печаль, рассматриваются как подлинные?» [12, с. 4–5]. Уже в начале XIX века вслед за размышлениями о позитивных психологических характеристиках последовали первые эмпирические исследования, которые дали положительный ответ на вопрос о том, способствуют ли различные человеческие достоинства достижению здоровья, счастья и оптимального функционирования. К примеру, было доказано, что надежда связана с лучшими результатами в учебе и спорте, а также с превосходными результатами психотерапии и физического здоровья; что широкий репертуар копинг–стратегий позволяет студентам воспринимать потенциально стрессовое событие скорее как вызов, чем как угрозу, и более эффективно использовать собственные ресурсы для решения задач; что способность к социальному взаимодействию оказалась связанной с более низкими показателями смертности, повышенной устойчивостью к инфекционным заболеваниям, более низкой распространенностью сердечных заболеваний и более быстрым восстановлением после хирургических вмешательств [Salovey].

С тех пор позитивная психология – направление, изучающее личное и общественное благополучие – расширяет сферу своих исследований благодаря открытию и развитию новых психологических явлений. Одним из таких феноменов стала открытость будущему (от англ. openness to the future), введенная в психологическую терминологию в 2018 году группой испанских исследователей под руководством Кристины Ботелло [Botella]. Исследователи предположили, что признаками открытости будущему являются: иллюзия контроля как уверенность в собственных силах при встрече с неопределенными ситуациями в будущем; принятие и открытость к тому, что может произойти в будущем; вовлеченность в жизнь и планирование как склонность строить планы и работать для их достижения; позитивная ориентация на будущее как способность к построению позитивных интерпретаций будущего; самоэффективность в отношении планов на будущее, уверенность в собственной способности строить планы и реализовывать их. Эти предположения легли в основу разработанной ими Шкалы открытости будущему (The Openness to the Future Scale, OFS), оригинальная версия которой оказалась психометрически состоятельной и широко распространенной в исследованиях посттравматического роста [Vazquez], удовлетворенности жизнью [Caballero], резилентности [Colombo; Colombo, а; Palma–Gómez; Valiente], дезадаптивных когнитивных паттернов [Díaz–García] и некоторых других психологических характеристик.

В связи с интересом российской науки к позитивной психологии и отсутствием русскоязычных аналогов Шкалы открытости будущему целью настоящего исследования стала адаптация и оценка психометрических свойств шкалы на русскоязычных выборках из общей популяции и социально–уязвимых групп населения.

Метод

Участники и процедура. В исследовании приняли участие три группы респондентов. Первую группу составила популяционная выборка, в которую вошли 374 русскоязычных респондента, в том числе 61 мужчина, 312 женщин и респондент, не указавший свой пол, в возрасте от 19 до 70 лет (M = 39,0; SD = 9,78). Участникам этой группы была предоставлена электронная анкета в системе «Google формы», распространенная с помощью социальных сетей и приложений для обмена моментальными сообщениями (Вконтакте, Whatsapp, Telegram).

Во вторую выборку исследования вошли 72 бездомных, временно проживающих в приюте «Теплый прием» (г. Химки), в том числе 59 мужчин и 13 женщин в возрасте от 19 до 73 лет (M = 44,1; SD = 12,7). Эта группа респондентов была опрошена с помощью бумажной версии анкеты при содействии сотрудников и волонтеров приюта «Теплый прием».

Участниками третьей группы стали 68 молодых взрослых выпускников детских домов и подростков, проживающих в детских домах и общежитиях при учебных заведениях. Среди них было 38 девушек и 30 юношей в возрасте от 14 до 27 лет (M = 19,6; SD = 3,33). Выпускники–исследователи были рекрутированы в рамках проекта «Голос ребенка, 2021» (партисипативного исследования эффективности социальных программ в детских домах), после чего они пригласили к участию в исследовании своих друзей и однокурсников. Респонденты заполнили электронную анкету в системе «Google формы».

Все участники исследования дали устное или письменное согласие на участие в исследовании.

Инструменты. Участники первой группы заполнили русскоязычную версию Шкалы открытости будущему. Инструкция, текст шкалы и ключи для обработки результатов представлены в Приложении.

Участники второй группы помимо Шкалы открытости будущему заполнили опросник «Жизненная позиция личности», разработанный и валидизированный Д.А. Леонтьевым и А.Е. Шильманской для изучения жизненной позиции как отношения личности к собственной жизни [Леонтьев, 2019]. Опросник состоит из 12 тестовых пунктов, позволяющих измерять гармонию с жизнью (ощущение жизни, которую живет человек, как своей, аутентичной, соответствующей его самоощущению), рефлексивность жизненной позиции (осознанность, или бодрствующее сознание) и активность жизненной позиции (субъектность, или способность быть и переживать себя автором и актором собственных действий в отношении мира и себя самого).

Участники третьей группы в дополнение к Шкале открытости будущему заполнили следующие диагностические инструменты:

1. Краткая шкала резилентности (Brief Resilience Scale, BRS) Б. Смита в адаптации В.И. Марковой, Л.А. Александровой и А.А. Золотаревой включает 6 тестовых пунктов для оценки способности к быстрому восстановлению душевных и физических сил в периоды сложных и потенциально опасных жизненных обстоятельств [4, 19].
2. Опросник проактивного копинга (Proactive Coping Inventory, PCI) Е. Грингласса, Р. Шварцера и С. Тауберта в адаптации Е.П. Белинской и А.В. Вечерина содержит 27 тестовых пунктов, оценивающих проактивное совладание (отношение к трудной ситуации как источнику позитивного опыта), рефлексивное совладание (анализ возможных вариантов поведения, когнитивная оценка ресурсов и прогноз результатов деятельности), стратегическое планирование (способность планирования будущих действий и дифференциации отдельных задач), превентивное совладание (способность предвосхищать трудные ситуации, опираясь на прошлый опыт), поиск инструментальной поддержки (стремление получить информацию от других людей для решения трудной жизненной ситуации) и поиск эмоциональной поддержки (способность регулировать свое эмоциональное состояние в общении с другими) [1, 10].

Анализ данных. Описательные статистики, коэффициенты α–Кронбаха, дисперсионный анализ ANOVA и конфирматорный факторный анализ были произведены в статистической программе Jamovi версии 2.2.5. Для подтверждения однофакторной структуры Шкалы открытости будущему была проведена проверка модели, предполагающей, что все 10 вопросов русскоязычной Шкалы открытости будущему входят в единый фактор «общая открытость будущему». Для признания факторной структуры подтвержденной результаты факторного анализа должны соответствовать следующим критериям [Hu]: Tucker–Lewis index (TLI ≥ 0,90), comparative fit index (CFI ≥ 0,90), root mean square error of approximation (RMSEA ≤ 0,08). Для оценки конвергентной валидности корреляции между показателями по Шкале открытости будущему и показателями по другим диагностическим инструментам должны быть статистически связанными. Для подтверждения внутренней надежности шкалы необходимо, чтобы коэффициент согласованности α Кронбаха был ≥ 0,9 для превосходной надежности, ≥ 0,8 для хорошей надежности, ≥ 0,7 для приемлемой надежности [Taber].

Результаты

Перевод оригинальной версии опросника. В табл. 1 представлены пункты оригинальной и русскоязычной версий Шкалы открытости будущему. Шкала прошла процедуру прямого перевода на русский язык с последующей проверкой содержательной валидности опросника. Содержательная валидность методики была определена с помощью данных о согласованности оценок двух экспертов, являющихся преподавателями психологических дисциплин. Каждый пункт опросника был подвергнут экспертной оценке с использованием 4–балльной шкалы по критериям ясности, релевантности, простоты и однозначности. В случае получения пунктом оценки ниже 4 баллов хотя бы по одному из критериев, эксперт указывал критические замечания и предлагал варианты исправления пункта, после чего авторы адаптации текущей методики проводили анализ критических замечаний и принимали окончательное решение о коррекции психодиагностического инструмента. Оценка согласованности между экспертами составила 92%, что свидетельствует в пользу вывода о содержательной валидности шкалы.

Таблица 1

Русскоязычный перевод Шкалы открытости будущему

Примечание: «*» – обратный пункт.

Внутренняя надежность. Русскоязычная версия Шкалы открытости будущему показала хорошую внутреннюю надежность (α–Кронбаха = 0,83). Внутренняя надежность шкалы снижалась при исключении практически всех тестовых пунктов, кроме обратного тестового пункта № 6 («Иногда мне страшно и мне кажется, что я теряю контроль, когда думаю о том, что жизнь может мне принести»). Описательная статистика и внутренняя надежность русскоязычной версии шкалы представлены в табл. 2. С учетом того, что исключение тестового пункта № 6 незначительно повышало внутреннюю надежность шкалы, было принято решение о сохранении его в итоговой русскоязычной версии шкалы.

Таблица 2

Описательная статистика и внутренняя надежность Шкалы открытости будущему

Примечание: M – среднее; SD – стандартное отклонение; α – коэффициент α–Кронбаха при исключении тестового пункта из шкалы. Диапазон возможных значений по каждому пункту: от 1 до 5.

Факторная валидность. Однофакторная модель, описывающая единый фактор открытости будущему, показала хорошее соответствие данным (χ² (35) = 114, p < 0,001; CFI = 0,92; TLI = 0,90; RMSEA < 0,07, 90% CI [0,061–0,094]). Все тестовые пункты имели факторную нагрузку на шкалу, превышающую значение 0,4, что свидетельствует в пользу факторной валидности русскоязычной версии Шкалы открытости будущему (рис. 1).

Рис. 1. Факторная структура русскоязычной версии Шкалы открытости будущему

Конвергентная валидность. В табл. 3 представлены корреляционные связи между открытостью будущему и другими психологическими ресурсами. В обеих выборках респондентов из социально–уязвимых групп населения показатели открытости будущему росли вместе с увеличением показателей жизненной позиции, резилентности и проактивного совладания.

Таблица 3

Корреляционные связи между открытостью будущему и другими психологическими ресурсами

Примечание: а – p < 0,001;  b – p < 0,01.

Демографические различия в показателях открытости будущему. Мужчины демонстрировали более высокие значения открытости будущему, чем женщины (F (1) = 13,2, η² = 0,034, p < 0,001). Респонденты 18–34 лет демонстрировали более высокие значения открытости будущему, чем участники в возрасте 35–49 лет (F (2, 141) = 6,67, η² = 0,039, p < 0,001). На рис. 2 представлена описательная статистика для показателей открытости будущему в зависимости от демографических особенностей респондентов.

Рис. 2. Демографические различия в показателях открытости будущему

Обсуждение

Основной вывод настоящего исследования заключается в том, что русскоязычная версия Шкалы открытости будущему является психометрически обоснованным диагностическим инструментом. Во–первых, адаптированная шкала надежна, что подтверждается высоким значением коэффициента α–Кронбаха. Во–вторых, факторная структура адаптированной шкалы полностью воспроизводит структуру оригинальной версии Шкалы открытости будущему, т.е. имеет ясную однофакторную структуру, что свидетельствует в пользу ее факторной валидности [Botella]. В–третьих, показатели открытости будущему увеличивались вместе ростом показателей жизненной позиции у бездомных и показателей резилентности и проактивного совладания у молодых взрослых выпускников детских домов и подростков, проживающих в детских домах и общежитиях при учебных заведениях. Эти закономерности подтверждают конвергентную валидность адаптированной шкалы, поскольку в зарубежной и отечественной литературе есть доказательства нарушения перспективы будущего у социально–уязвимых групп населения. В частности, у детей, оставшихся без попечения родителей, ориентация на будущее предсказывала переживание счастья, удовлетворенность жизнью и школой в долгосрочной перспективе [Su]. У бездомных специалисты отмечают искажения временной перспективы как части процесса разрушения мотивационно–потребностной сферы вследствие утраты социальной позиции и иных лишений [Витко, 2021]. Жизнь человека без крова проходит в условиях постоянной неопределенности, что приводит к росту иллюзий в отношении собственного будущего. В–четвертых, адаптированная шкала позволяет дифференцировать показатели открытости будущему в зависимости от пола и возраста респондентов. В нашем исследовании, как и в исследовании авторов оригинальной версии шкалы, было обнаружено, что мужчины и молодые респонденты демонстрируют более высокие показатели открытости будущему, чем женщины и респонденты более старшего возраста [Botella].

Настоящее исследование, несомненно, носит поисковый характер, поэтому необходимо обозначить его основные ограничения и связанные с ними исследовательские перспективы. Во–первых, в настоящем исследовании представлено ограниченное количество процедур психометрического анализа русскоязычной версии Шкалы открытости будущему. В будущем, помимо уже изученных показателей внутренней надежности, конвергентной и факторной валидности, необходимо оценить содержательную валидность адаптированной шкалы (посредством экспертных оценок) и ретестовую надежность (посредством наблюдения за динамикой показателей открытости будущему у респондентов). Во–вторых, были выявлены позитивные корреляционные связи между открытостью будущему и психологическими ресурсами в социально–уязвимых группах населения. Выводы в отношении этих закономерностей ограничены небольшими выборками обследованных групп, поэтому дальнейшие исследования должны включать более объемные и разнообразные выборки (например, людей с хроническими заболеваниями или людей в трудных жизненных ситуациях). Во–третьих, также было обнаружено, что показатели открытости будущему отличаются в зависимости от пола и возраста респондентов, однако стандартизация адаптированной шкалы затруднена из–за ограниченного объема популяционной выборки исследования. Перспективой работы в этом направлении является расширение объема выборки респондентов и разработка тестовых норм для русскоязычной версии Шкалы открытости будущему с учетом половых и возрастных особенностей респондентов.

Выводы

Анализ психометрических свойств русскоязычной версии Шкалы открытости будущему свидетельствует в пользу ее внутренней надежности, конвергентной и факторной валидности. Следует отметить ограничение перенесения полученных результатов на генеральную совокупность в связи с проведением валидизации опросника на данных социально–уязвимых групп населения. Перспективы будущих психометрических испытаний заключаются в апробации и валидизации адаптированной шкалы на более широких популяционных и специфических выборках исследования. Тем не менее, базовые психометрические свойства адаптированной шкалы позволяют рекомендовать ее в качестве надежного и валидного исследовательского инструмента для русскоязычных респондентов из социально–уязвимых–групп.

1. Белинская Е.П., Вечерин А.В. Адаптация диагностического инструментария: опросник «Проактивный копинг» // Социальная психология и общество. 2018. Т. 9. № 3. С. 137—145. DOI: 10.17759/sps.2018090314
2. Витко Ю.С., Лебедева А.А. Практики работы с бездомными: перспектива возвращения «невидимой» личности // Социальная психология и общество. 2021. Т. 12. № 4. С. 146—169. DOI: 10.17759/sps.2021120409
3. Леонтьев Д.А., Шильманская Е.И. Жизненная позиция личности: от теории к операционализации // Вопросы психологии. 2019. № 1. С. 90—100.
4. Маркова В.И., Александрова Л.А., Золотарева А.А. Русскоязычная версия краткой шкалы резилентности: психометрический анализ на примере выборок студентов, многодетных родителей и родителей детей с инвалидностью // Национальный психологический журнал. 2022. Т. 45. № 1. C. 65—75. DOI: 10.11621/npj.2022.0106
5. Botella C., Molinari G., Fernández–Álvarez J., Guillén V., García–Palacios A., Baños R.M., Tomás J.M. Development and validation of the Openness to the Future Scale: A prospective protective factor // Health and Quality of Life Outcomes. Vol. 16 (1). P. 1—16. DOI: 10.1186/s12955–018–0889–8
6. Caballero R., Chaves C., Valiente C. Life satisfaction in people affected by a severe psychiatric condition: a comprehensive model // Psychosis. P. 1—12. DOI: 10.1080/17522439.2021.1961011
7. Colombo D., Fernández–Álvarez J., Suso–Ribera C., Cipresso P., García–Palacios A., Riva G., Botella C. Biased affective forecasting: A potential mechanism that enhances resilience and well–being // Frontiers in Psychology. Vol. 11. P. 1333. DOI: 10.3389/fpsyg.2020.01333
8. Colombo D., Suso–Ribera C., Fernández–Álvarez J., Cipresso P., Garcia–Palacios A., Riva G., Botella C. Affect recall bias: Being resilient by distorting reality // Cognitive Therapy and Research. Vol. 44 (5). P. 906—918. DOI: 10.1007/s10608–020–10122–3
9. Díaz–García A., González–Robles A., García–Palacios A., Fernández–Álvarez J., Castilla D., Bretón J.M., Botella C. Negative and positive affect regulation in a transdiagnostic internet–based protocol for emotional disorders: Randomized controlled trial // Journal of Medical Internet Research. Vol. 23(2), e21335. DOI: 10.2196/21335
10. Greenglass E., Schwarzer R., Taubert S. The Proactive Coping Inventory (PCI): A multidimensional research instrument // 20th International Conference of the Stress and Anxiety Research Society (STAR), Cracow, Poland, July 12–14, 1999. DOI: 10.1037/t07292–000
11. Hu L.T., Bentler P.M. Cutoff criteria for fit indexes in covariance structure analysis: Conventional criteria versus new alternatives // Structural Equation Modeling. Vol. 6(1). P. 1—55. DOI: 10.1080/10705519909540118
12. Lopez S.J., Snyder C.R., Rasmussen H.N. Striking a vital balance: Developing a complementary focus on human weakness and strength through positive psychological assessment. In S.J. Lopez & C.R. Snyder (Eds.), Positive Psychological Assessment: A Handbook of Models and Measures (pp. 3—20). American Psychological Association, 2003. DOI: 10.1037/10612–001
13. Palma–Gómez A., Herrero R., Baños R., García–Palacios A., Castañeiras C., Fernandez G.L., Llul D.M., Torres L.C., Barranco L.A., Cárdenas–Gómez L., Botella C. Efficacy of a self–applied online program to promote resilience and coping skills in university students in four Spanish–speaking countries: Study protocol for a randomized controlled trial // BMC Psychiatry. Vol. 20 (1). P. 148. DOI: 10.1186/s12888–020–02536–w
14. Salovey P., Rothman A.J., Detweiler J.B., Steward W.T. Emotional states and physical health // American Psychologist. Vol. 55(1). P. 110—121. DOI: 10.1037/0003–066X.55.1.110
15. Su S., Li X., Lin D., Zhu M. Future orientation, social support, and psychological adjustment among left–behind children in rural China: A longitudinal study // Frontiers in Psychology. Vol. 8. P. 1309. DOI: 10.3389/fpsyg.2017.01309
16. Taber K.S. The use of Cronbach's alpha when developing and reporting research instruments in science education // Research in Science Education. Vol. 48. P. 1273—1296. DOI: 10.1007/s11165–016–9602–2
17. Valiente C., Vázquez C., Contreras A., Peinado V., Trucharte A. A symptom–based definition of resilience in times of pandemics: Patterns of psychological responses over time and their predictors // European Journal of Psychotraumatology. Vol. 12 (1). Article 1871555. DOI: 10.1080/20008198.2020.1871555
18. Vazquez C., Valiente C., García F.E., Contreras A., Peinado V., Trucharte A., Bentall R.P. Post–traumatic growth and stress–related responses during the COVID–19 pandemic in a national representative sample: The role of positive core beliefs about the world and others // Journal of Happiness Studies. Vol. 22 (7). P. 2915—2935. DOI: 10.1007/s10902–020–00352–3
19. Windle G., Bennett K.M., Noyes J. A methodological review of resilience measurement scales // Health and Quality of Life Outcomes. Vol. 9. P. 8. DOI: 10/1186/1477–7525–9–8