Преждевременный уход из жизни вследствие совершения самоубийства является одной из серьезных проблем общественного здоровья. Ежегодно по этой причине человечество теряет примерно 1 млн человек. И прогнозы достаточно пессимистичны, ибо этот показатель к 2020 г. может составить 1,5 млн человек [Westerlund, 2012]. Основания для такого рода прогнозов можно усмотреть в том, что Всемирная организация здравоохранения зафиксировала рост числа самоубийств за последние четыре десятилетия, независимо от возрастной группы (а ведь возраст индивида является важным «маркером» суицидального риска) [Дальберг, 2003]. Не остается сомнений в том, что все это свидетельствует о крайней серьезности и сложности сложившейся ситуации2. Очевидно, что необходима незамедлительная разработка мер, которые позволили бы каким-то образом улучшить сложившееся положение дел. Отсюда, очевидна важность и необходимость изучения различных аспектов такого явления, как самоубийство.
Анализ литературы позволяет говорить, с одной стороны, о существовании целого ряда взаимодействующих факторов (от социокультурных, до психосоциальных и биологических), связанных с совершением самоубийства [Банников, 2012; Conner, 2003; Henden, 2008; Westerlund, 2012], с другой – о многообразии моделей, объясняющих совершение этого действия; причем в зависимости от того, какой аспект проблемы самоубийства рассматривается, можно различать медицинские, философские3, психологические и социологические модели. Наконец, нельзя не отметить существование самых различных профилактических программ и мер, адресованных соответствующим группам (с одной стороны, подросткам и молодежи в целом, с другой – определенным группам риска, представителям близкого окружения человека, совершившего самоубийство и пр.). При этом, несмотря на имеющиеся работы, по-прежнему остается довольно много вопросов, на которые исследователи
Анализ литературы позволяет говорить, с одной стороны, о существовании целого ряда взаимодействующих факторов (от социокультурных, до психосоциальных и биологических), связанных с совершением самоубийства [Банников, 2012; Conner, 2003; Henden, 2008; Westerlund, 2012], с другой – о многообразии моделей, объясняющих совершение этого действия; причем в зависимости от того, какой аспект проблемы самоубийства рассматривается, можно различать медицинские, философские3, психологические и социологические модели.
Наконец, нельзя не отметить существование самых различных профилактических программ и мер, адресованных соответствующим группам (с одной стороны, подросткам и молодежи в целом, с другой – определенным группам риска, представителям близкого окружения человека, совершившего самоубийство и пр.). При этом, несмотря на имеющиеся работы, по-прежнему остается довольно много вопросов, на которые исследователи пытаются ответить. Оставляя в стороне обсуждение многоголосия научного объяснения, которое можно обнаружить в литературе по проблеме самоубийства, отметим, что в настоящей работе мы сосредоточимся на анализе обыденного объяснения самоубийства, а точнее – на выявлении особенностей представлений о самоубийцах. Важность изучения этого аспекта проблемы самоубийства обусловлена тем, что в своей повседневной жизни люди апеллируют именно к этому пласту знаний, сталкиваясь с угрожающими объектами и явлениями, действуя так или иначе в отношении объекта угрозы.
Для реализации этой цели нами среди ряда подходов – подход теории атрибуции (Ф. Хайдер, Г. Келли и др.), подход обыденных представлений, разрабатываемый в рамках социального познания (А. Круглянски и др.), подход теории социальных представлений (С. Московиси, Ж.-К. Абрик и др.) – предпочтение было отдано теории социальных представлений, структурному подходу.
В фокусе внимания этой теории находятся обыденные представления, на которые люди опираются, общаясь, взаимодействуя друг с другом, принимая решение о выполнении (невыполнении) того или иного действия, вступая в социальные отношения [Moscovici, 1961].
Социальное представление – это форма «наивного», «натурального» знания, которая противостоит знанию научному. Оно включает в себя информацию, убеждения, мнения, образы, установки в отношении объекта представления. Эти составляющие, будучи организованными и структурированными, образуют определенный тип когнитивной системы [Deaux]. Социальное представление имеет ядро и периферическую систему, соответственно, изучение социальных представлений предполагает выявление этой структуры.
Объектом представлений становится тот предмет, то явление, которое порождает дискуссии, которое требует объяснений, ибо его появление затрудняет повседневное функционирование людей [Wagner]. Причем, объектом представления может быть как нечто новое, что порождает дискуссии (потому что люди стремятся понять это явление или предмет, а также вписать его в имеющуюся картину мира, приручить, сделать понятным), так и нечто уже известное, но обретающее определенную социальную важность в настоящий момент и, таким образом, попадающее в публичный дискурс. В нашем исследовании речь пойдет о втором случае. В дискурс попадает уже известное явление – самоубийство (а точнее – люди, совершающие его), однако участники дискурса пытаются выработать новые объяснения этому явлению.
Для объяснения того, как формируются представления, воспользуемся известным художественным произведением – трагедией А.К. Толстого «Царь Борис» и процитируем главного героя [Толстой]:
«Лишь то, что нам является в тумане,
Смущает нас; что осязать мы можем
Или назвать – свою теряет силу».
Нечто подобное происходит и при появлении социальных представлений. В основе формирования представления лежат два процесса – анкеровка и объектификация [Moscovici, 1961].
Под анкеровкой подразумевается процесс, посредством которого странный и незнакомый объект представлений пересоздается и встраивается уже в наши существующие ментальные системы, привычные для нас категории. Таким образом, осуществляется классификация или категоризация интересующего нас объекта, а затем он получает соответствующее имя, ибо, не будучи категоризованным и названным, объект остается пугающим. В процессе называния происходит своего рода освобождение этого объекта от так называемой беспокоящей анонимности[Moliner, 2001]: теперь он наделяется определенным происхождением и включается в комплекс специфических слов, помещается в идентификационную матрицу нашей культуры. Этот процесс способствует выработке общих понятий, общего языка и точек отсчета [Orfali, 2002]
Под объектификацией подразумевают процесс, посредством которого происходит превращение абстрактного и неощущаемого в нечто конкретное и материальное. Это превращение есть переход с уровня идей на уровень существования в физическом мире, посредством которого абстрактный объект превращается в часть нашей социальной реальности и становится ощущаемым. Таким образом, в результате этих двух процессов нечто странное и угрожающее становится знакомым и понятным, обретает свою реальность среди других известных и знакомых объектов, которые можно видеть, трогать, контролировать. В этом и заключается защитная функция социальных представлений (хотя и на символическом, а не на реальном уровне).
О представленности темы самоубийства в публичном дискурсе позволяют судить следующие показатели (зафиксированные на момент проведения исследования осенью 2012 г.)4: в системе Yandex.ru – 8 млн упоминаний соответствует понятию «суицид», 17 млн упоминаний – понятию «самоубийство», в системе Rambler.ru соответственно – 11 млн и 19,63 млн, в системе Google.ru – 3,11 млн и 7,32 млн, в системе Mail.ru – 4 млн и 8 млн.
Сконцентрируем внимание на том, как категория «самоубийцы» представляется в двух группах молодежи. В качестве критерия разбиения на группы возьмем личное знакомство с теми людьми, кто предпринимал попытку самоубийства. Таким образом, у нас открывается возможность проследить за трансформацией образа самоубийцы в группах молодежи, имеющих различный опыт знакомства с проблемой.
Важность такого подхода состоит, во-первых, в относительной новизне объекта представлений (с точки зрения исследования) и его небольшой изученности в рамках данной теории. В частности, на настоящий момент существует лишь небольшое количество работ, в которых исследовались бы представления о самоубийстве. Например, речь идет об исследованиях [Arthi «There’s a, 2008; Costa Araújo; Cristea, 2008], в которых в фокусе внимания оказываются представления о самоубийстве в подростковой и подростково-молодежной среде5.
Еще один вопрос, который попадал в фокус внимания исследователей в связи с изучением представлений о самоубийстве, касается специфики понимания самоубийства в различных этнических группах [Arthi «There’s a, 2008]. Самоубийцы же как собственно объект представлений не становились предметом исследований.
Во-вторых, такой подход позволяет, выявив, каковы представления о самоубийцах в молодежной среде (а в последующих работах и, шире, – среди других возрастных групп), перейти к формулированию рекомендаций превентивного характера.
Итак, целью нашего исследования стало выявление особенностей обыденных представлений о самоубийцах в группах молодежи.
Объектом исследования выступали различные группы молодежи. Выборку (N=106 человек) составили представители ряда групп молодежи (студенческой и работающей, со средним специальным, незаконченным высшим или высшим образованием) в возрасте от 18 до 35 лет (М=23,48 года, SD= 4,36 года), 67 женщин и 39 мужчин. Группу 1 образовывали респонденты, которые лично знакомы с людьми, предпринимавшими попытки суицида (44 респондента), группу 2 – респонденты, не имеющие такого опыта.
Предметом исследования были представления о самоубийцах.
Мы исходили из общего предположения о том, что защитная функция представлений будет реализовываться различным образом в двух группах. Другими словами, ожидалось, что обыденные представления о самоубийцах в группе 1 будут кристаллизоваться вокруг элементов, указывающих на «друговость» самоубийц, чего не будет в группе 2. Также ожидалось, что представления о самоубийцах в группе 2 будут образованы негативными оценочными категориями.
Наконец, мы предполагали, что представление о самоубийцах в группе 1 будет иметь менее согласованную структуру, чем в группе 2.
Для проверки предположения мы использовали методику свободных ассоциаций, результаты которых были обработаны с помощью прототипического анализа, по П. Вержесу [Vergès, 1992].
В результате исследования в группе 1 было получено 204 ассоциации с объектом представления, а в группе 2 – 271 ассоциация
В число элементов зоны ядра обыденного представления о самоубийцах в группе 1 попадали следующие понятия (табл.): «сумасшедшие», «слабые», «отчаяние», «несчастные», «подростки». В число элементов периферической системы, составляющих потенциальную зону изменения представления, вошли: «глупость», «потерянные», «жалость», «одиночество». Собственно периферическая система представления была образована следующими понятиями: «страх», «горе», «сочувствие».
В число элементов зоны ядра обыденного представления о самоубийцах в группе 2 попали следующие понятия (табл.): «слабые», «глупые», «дурак». В число элементов периферической системы, составляющих потенциальную зону изменения представления, вошли: «жалость», «подросток», «смерть», «психическое расстройство». Собственно периферическая система представления включала в себя единственное понятие – «непонимание».
На первый взгляд содержание представлений в двух группах респондентов достаточно близки, ибо мы обнаруживаем элементы: «слабые», «глупые» («глупость»), «подросток» («подростки»), «жалость», «сумасшедшие» («психическое расстройство»). Однако о сходстве или различии представлений можно говорить на основе сравнения структуры представлений, ибо структура предполагает определенную иерархию элементов [Deaux]. Несовпадение структуры ядра представления указывает на различие представлений.
Таблица
С учетом сказанного выше можно констатировать, что представления в группе 1 отличаются от представления в группе 2. При этом ключевыми темами, вокруг которых кристаллизируется представление, являются следующие: указание на психическое здоровье самоубийц («сумасшедшие»), групповая принадлежность («подростки»), указания на переживания индивидов, совершающих самоубийство («отчаяние», «несчастные», «потерянные»), психологические характеристики самоубийц («слабый», «глупость»). Указания на отношение общества к самоубийцам занимает периферическое положение в структуре представления, что свидетельствует о второстепенности этой темы в представлении.
Ключевыми темами, вокруг которых структурируются представления в группе 2, таковы: психологические характеристики самоубийцы («слабый» и «глупый»), а также использование бранных слов («дурак»). Темы, указывающие на отношение общества к самоубийцам, – второстепенны. Тема эмоциональных переживаний вовсе отсутствует в представлении.
Насколько позволяют судить результаты эмпирического исследования, защита от угрожающего объекта происходит в двух группах респондентов по-разному. В группе 1 посредством механизма «не Я– другие» (темы психического здоровья самоубийц или их социального статуса и их групповой принадлежности), а в группе 2 – посредством наделения таких людей исключительно негативными характеристиками (в результате – переживания самих самоубийц не стоит брать в расчет, да и отношение самого общества становится ненужным). Воспользовавшись образами Р. Фарра, отметим, что такое представление, образованное элементами с негативной валентностью, можно считать стигмой
Разнообразие тем и большее количество элементов в зоне ядра представления в группе 1 по сравнению с группой 2, скорее, говорит в пользу большей согласованности представлений в группе 2. В то же самое время полученные результаты позволяют сформулировать вопрос для дальнейшего исследования относительно динамики представлений в этих двух группах: на каких стадиях динамики находятся представления о самоубийцах?
Таким образом, цель нашего исследования была достигнута, а выдвинутые предположения получили свою эмпирическую поддержку.
Результаты исследования, предпринятого в русле структурного подхода теории социальных представлений, позволяют нам сделать ряд важных выводов, а также наметить перспективы дальнейшего анализа данной проблематики.
Респонденты в обеих группах защищаются от такой группы, как самоубийцы. Механизм «не Я – другие» является ключевым при формировании представлений о самоубийцах в группе молодежи, представители которой лично знакомы с теми, кто предпринял попытку самоубийства. Респонденты, которые не имеют личных знакомств с людьми, предпринявшими попытку самоубийства, используют другой прием – они наделяют самоубийц преимущественно негативными характеристиками, лишая их какихлибо переживаний. Причем именно в этой группе респондентам было несложно прийти к консенсусу в отношении объекта представления.
Дальнейшие шаги в изучении данной темы должны быть направлены на выявление особенностей представлений о самоубийцах в группе молодежи, имеющей опыт совершения самоубийства.
Кроме того, особое внимание стоит уделить исследованию того, как респонденты видят и понимают проблему оказания помощи людям, совершавшим попытки самоубийства.
1. Авторы выражают благодарность за содействие в сборе эмпирических данных А.Ф. Ремеевой и С.Л. Комаровой.
2. Россия имеет высокие показатели по самоубийствам в целом, а также занимает одну из лидирующих позиций по числу самоубийств среди подростков [Холмогорова, 2012].
3. Проблема самоубийства привлекала внимание философов. Н. Бердяев обсуждает ее в связи с русской эмиграцией первой волны[Бердяев]. А. Камю в работе «Миф о Сизифе» придает этой проблеме очень важное значение. В частности, он пишет: «Есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема – проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, значит ответить на фундаментальный вопрос философии»[Камю]
4. Для сравнения – в январе 2013 г. эти показатели в поисковых системах Яндекс и Рамблер составили 6 млн. и 7 млн. упоминаний понятий «суицид» и «самоубийство» соответственно.
5. Результаты исследований позволяют говорить о специфике представлений о самоубийстве в различных группах респондентов (фактором трансформации представлений в одном случае был опыт попыток самоубийства, в другом – наличие мыслей о самоубийстве).