Оптимизм и страх заражения как предикторы следования рекомендациям оставаться дома во время пандемии COVID-19

Введение

Для предотвращения распространения коронавируса практически во всех столкнувшихся с ним странах вводился режим самоизоляции для здоровых и карантин для заразившихся. Лишь немногим странам (например, Тайваню) удалось сдержать вспышку без наложения запретов на свободу передвижения. При этом карантинные меры вводились в разное время от начала пандемии в стране, на разный срок и с разной строгостью. Об эффективности таких мер свидетельствуют исследования, показывающие, что благодаря карантину в Китае, где он был введен очень жестко, наблюдалось значительное снижение роста новых случаев COVID-19 [23]. Результаты сравнения появления новых случаев в странах, которые ввели карантин и которые его не вводили, показывают, что карантин эффективен для сокращения числа новых случаев [12].

Существенным фактором эффективности данной меры является своевременность введения карантина, длительность и тщательность его соблюдения. В ситуации отсутствия вакцины карантин и режим самоизоляции — весьма эффективные средства борьбы с распространением инфекции, однако на практике их введение 1) наталкивается на нежелание части населения его соблюдать, даже несмотря на вводимые санкции; 2) может приводить к разного рода проблемам психологического характера [см. обзор: 20].

Психологические факторы, предсказывающие следование правилам
режима самоизоляции и профилактики заболевания

Почему одни люди готовы соблюдать режим самоизоляции и карантина, в то время как другие им пренебрегают? Исследования роли личностных факторов следования рекомендациям по профилактике COVID-19 пока немногочисленны и противоречивы. Одни авторы утверждают, что наиболее эффективными предикторами защитного профилактического поведения являются негативные факторы, такие как страх заболеть коронавирусом [21], в то время как результаты других исследований свидетельствуют о важном вкладе в следование рекомендации оставаться дома автономной мотивации [20], эмпатии по отношению к другим людям [28], моральных устоев [21] и информированности в отношении коронавируса [24].

С одной стороны, К. Харпер с коллегами убедительно продемонстрировали роль страха заражения и тревоги по поводу коронавируса в соблюдении правил профилактического поведения [21]. Эта связь подтверждается и в исследовании А.Ш. Тхостова и Е.И. Рассказовой [9]. С другой стороны, в нашем исследовании на большой российской выборке молодежи была показана роль автономной мотивации (в отличие от контролируемой, основанной на требованиях и фрустрации личностной автономии) и стоящих за ней личностных установок в следовании рекомендации оставаться дома [см.: 20]. Эти результаты не противоречат данным проведенного в США и Европе исследования [28], показавшего, что эмпатия как сочувствие к тем, кто наиболее уязвим к вирусу, является основной мотивацией, поддерживающей профилактическое поведение. Результаты проведенного в Китае исследования показывают, что люди, воспринимающие ситуацию как серьезную, в целом контролируемую и обладающие большими знаниями о корона­вирусе, склонны в большей мере следовать правилам защищающего здоровье поведения [23].

Опираясь на исследования личностного потенциала и личностных ресурсов [4], мы полагаем, что психологические последствия режима самоизоляции опосредованы восприятием людьми серьезности ситуации и конкретными когнитивно-личностными переменными, такими как оптимистичные ожидания, воспринимаемый контроль и жизнестойкость. В специальном метаанализе было показано, что оптимизм, надежда и самоэффективность являются группой когнитивно-личностных переменных, представляющих позитивные ожидания, которые защищают от развития ПТСР [18]. Логично предположить, что эти переменные могут быть полезны и в ситуации преодоления психологических последствий стресса, связанного с пандемией COVID-19.

Оптимизм уже изучался в контексте снижения психологического благополучия населения [14; 19], но данных о его роли в профилактическом поведении при текущей пандемии недостаточно. Известно, что диспозиционный оптимизм является важным предиктором благополучия и удовлетворенности жизнью, он связан с меньшим уровнем тревоги и депрессии [13; 16], а также с лучшим соматическим здоровьем и долголетием [17; 34]. Оптимизм усиливает настойчивость и мотивацию людей в целенаправленном поведении [29], и это означает, что он действует как мотивационный механизм, важный для мобилизации когнитивных и эмоциональных ресурсов, связанных с благополучием. Оптимистичные люди используют стратегии, способствующие лучшей адаптации и функционированию перед лицом негативных жизненных событий [2; 25; 33], а присущие им позитивные ожидания могут защитить от развития посттравматического стрессового расстройства [18].

В контексте изучения позитивных ожиданий выделяется также кон­структ нереалистичного оптимизма, позволяющий анализировать варианты «нездорового» оптимизма, включая феномен позитивных иллюзий, иллюзии контроля и их последствия. Поскольку люди склонны с оптимизмом относиться к жизненным событиям, особенно к тем, которые происходят в их собственной жизни [30; 32; 34], они могут использовать оптимизм чрезмерно, иногда слишком полагаясь на него. Этот тип оптимизма представляет интерес в связи с распространенностью реакций, включающих недооценку серьезности пандемии, которую продемонстрировали многие люди и целые страны.

Исследования показывают, что контекстно-специфические типы оптимизма могут быть лучшими предикторами показателей психического здоровья, связанных с COVID-19 [19], чем обобщенный диспозицион- ный оптимизм. В целом, контекстные личностные переменные отличаются более высокой критериальной валидностью, чем обобщенные личностные черты [31]. В соответствии с этой логикой, недавний метаа­нализ позитивных ожиданий [18] показал, что специфическая (конкретно-деятельностная) самоэффективность сильнее связана с ПТСР, чем общая самоэффективность.

На основе наших прошлых исследований [20] мы выделяем специфический тип оптимизма, являющийся реакцией на стресс, вызванный угрожающими событиями в жизни, или защитный оптимизм. Защитный оптимизм — это тенденция полагать, что ситуация не так плоха, как это (реалистично) представляется другим. Это — вариант нереалистичного оптимизма, включающий самообман, основанный на защитном отрицании происходящего и помогающий справиться с чувствами тревоги или вины. Защитный оптимизм близок выделяемой в когнитивно-бихе­виоральной терапии ошибке мышления, называемой минимизацией, — широко известному типу когнитивного искажения [1], выступающему противоположностью другого искажения — преувеличения.

Тревога по поводу пандемии как предиктор защитного поведения

Тревога — наиболее характерный психологический феномен пандемии, связанный с ситуацией неопределенности и стрессом, вызванным риском заражения, угрозой негативных последствий для здоровья, финансового неблагополучия, изменением привычного образа жизни и нарушением социальных связей [10].

Из исследований реабилитации соматических больных известно, что тревога и депрессия являются нормативными эмоциональными переживаниями в стрессогенной ситуации [22]. В связи с этим нельзя согласиться с пониманием тревоги как однозначного показателя психологического неблагополучия [27; 35]. В контексте пандемии коронавируса и связанных с ней страхов важно различать тревогу необоснованную и реалистичную, это разделение подчеркивается в рамках когнитивной терапии тревоги и тревожно-фобических расстройств [11; 15]. Первая, чрезмерная, тревога основана на преувеличенных оценках угрозы и неточной оценке собственных ресурсов; такая тревога ведет к нарушениям функционирования и снижению качества жизни. Напротив, реалистичная тревога, будучи основанной на точной оценке ситуации, способствует осторожности, вниманию и необходимой бдительности во время угрозы, она адаптивна и способствует выживанию [3].

Тревога во время пандемии может иметь разные поводы, включая страх заболеть (самому или близким), страх ухудшения экономического благосостояния и лишения заработка, а также ряд других, например, тревога из-за неопределенности ситуации, безответственности сограждан, несоблюдающих меры безопасности, нарушения приватности и контроля, цифровизации образования и т. п. [9]. По данным А.Ш. Тхостова и Е.И. Рассказовой, тревога заражения связана с защитным поведением — самоизоляцией и активной профилактикой, ношением масок и печаток, покупкой продуктов «про запас» [9]. По мнению этих авторов, апеллирующих к результатам регрессионного анализа, пре­диктором тревоги заражения является профилактическое поведение (ношение перчаток, отказ от общественных мероприятий, а также отслеживание информации и общение по поводу пандемии). Однако, с нашей точки зрения, в логике «порочного круга» тревоги, данная последовательность может быть и обратной — тревога (и стоящие за ней когниции) является причиной следования людей рекомендациям и защитным формам поведения.

С психологической точки зрения интересны когнитивные стратегии, способствующие борьбе человека с такого рода тревогой, которые могут принимать форму ковид-нигилизма, включающего отрицание серьезности угрозы коронавируса. В соответствии с когнитивным подходом к тревоге [1], за интенсивными эмоциональными переживаниями всегда стоят определенные деструктивные или неадаптивные когниции. Важно понять, какие когнитивные установки в отношении пандемии могут предсказывать тревогу и страх заражения, стимулирующие, в свою очередь, эффективное социальное поведение.

Задачей нашего исследования является изучение роли разных типов оптимизма как факторов, способствующих соблюдению рекомендации оставаться дома в период введения режима самоизоляции. Основываясь на исследованиях диспозиционного оптимизма [26], нереалистичного оптимизма и защитного пессимизма, мы выделяем два типа специфического (контекстного) оптимизма в ситуации пандемии COVID-19: конструктивный и защитный оптимизм. Конструктивный оптимизм означает веру в роль усилий, которые могут предотвратить распространение вируса, в то время как защитный оптимизм представляет собой нереалистичную веру в позитивное «беспроблемное» будущее. Оба типа имеют отношение к преодолению стрессовой ситуации, но конструктивные оптимисты поддерживают у себя чувство контроля и инициативу, веря в роль усилий, тогда как защитные оптимисты преуспевают в преодолении вызванной стрессом тревоги.

Гипотезы:

1)   основанный на диспозиционном оптимизме конструктивный оптимизм в ситуации пандемии предсказывает лучшее соблюдение рекомендации оставаться дома, в то время как защитный, обратно связанный с диспозиционным оптимизмом, напротив, предсказывает меньшее следование этой рекомендации;

2)   в соответствии с данными предыдущих исследований [9; 21], мы ожидали, что страх заражения также вносит позитивный вклад в соблюдение рекомендации оставаться дома;

3)   защитный оптимизм, отражающий нереалистичные нигилистические установки, присутствующие у так называемых ковид-диссидентов, выполняет защитную функцию, связанную с вытеснением эмоций тревоги и страха, в том числе адаптивных, отражающих наличие реальной опасности.

Выборка и методы исследования

Исследование проведено на выборке молодежи, наиболее подверженной тревожности, стрессу и восприятию угрозы жизни из-за пандемии COVID—19 [7]. Выборку составили 306 студентов УрФУ (89% женщин, средний возраст M = 21,20; SD = 4,54). Преобладание женщин в составе выборки оправдано тем, что они являются более уязвимой группой в отношении стресса, вызванного пандемией [20]. Исследование проводилось онлайн, оно началось 10 апреля 2020 года, через две недели после введения режима самоизоляции в России (с 25 марта 2020) и закончилось 2 июня 2020. Участники отвечали на опросники дважды, с интервалом в полтора месяца: показатели психологического благополучия и следование рекомендации оставаться дома были измерены как в первом, так и во втором срезах, конструктивный и защитный оптимизм были измерены только в первом срезе, а тревога по поводу коронавируса — во втором.

Для оценки диспозиционного оптимизма использовался пересмотренный тест диспозиционного оптимизма ТДО-П [1]. Методика состоит из 10 пунктов (3 прямых, 3 обратных и 4 пунктов, маскирующих цель) с пятибалльной шкалой ответов от 0 («Абсолютно не согласен») до 4 («Полностью согласен»). Надежность шкалы (здесь и далее приводятся коэффициенты а Кронбаха) составила 0,88.

Для оценки конструктивного и защитного оптимизма использовался опросник, апробированный в нашем прошлом исследовании [20]. В соответствии с определением этих конструктов, содержание пунктов отражает характерное для конструктивного оптимизма понимание важности усилий в совладании с проблемами и типичное для защитного оптимизма отрицание проблемы, «позитивную» недооценку вызванных пандемией проблем. Шкала конструктивного оптимизма включала следующие три утверждения: «Я верю, что, прилагая усилия, мы можем улучшить ситуацию и найти оптимальные пути решения проблем»; «Я верю, что наши усилия могут помочь предотвратить распространение заболевания»; «Я верю, что если подойти к этому вопросу осознанно, то можно избежать негативного развития событий, взять их под контроль». В данном исследовании, в отличие от предыдущего [19], последний пункт был новым, более согласованным с другими. Шкала защитного оптимизма также состоит из трех утверждений: «Я думаю, что все преувеличивают и на самом деле этот вирус не так опасен, как про него рассказывают»; «Окружающие и СМИ слишком сгущают краски, на самом деле, все будет хорошо»; «В текущей ситуации нам не о чем беспокоиться, я не вижу никакой реальной опасности». Испытуемые оценивали степень своего согласия с каждым из пунктов по шкале от 1 («Абсолютно не согласен») до 5 («Полностью согласен»). Двухфакторная структура методики, соответствующая шкалам конструктивного и защитного оптимизма, подтверждается результатами эксплораторного структурного моделирования (ESEM): x² = 3,84; df = 4; p = 0,429; CFI = 1,000; TLI = 1,001; RMSEA <0,001; 90%-ный доверительный интервал (ДИ) для RMSEA: 0,000­0,085; PCLOSE = 0,737; N = 306. В данной модели нагрузки каждого утверждения на собственные факторы лежат в пределах от 0,45 до 0,84 при величине кросс-нагрузок не более 0,23. Коэффициенты надежности в данном исследовании составили 0,71 для шкалы конструктивного оптимизма и 0,79 для шкалы защитного оптимизма.

Для оценки тревоги в ситуации пандемии использовалась методика, предложенная А.Ш. Тхостовым и Е.И. Рассказовой [8; 9]. Опросник состоит из восьми вопросов, оценивающих страх заражения (5 пунктов) и страх последствий пандемии (3 пункта), также вычисляется общий показатель тревоги по поводу коронавируса. Коэффициенты надежности для каждой из шкал составили соответственно 0,82; 0,64 и 0,78.

Соблюдение рекомендаций измерялось с помощью одного вопроса: «Чтобы снизить риск распространения коронавируса, рекомендуется, чтобы люди оставались дома как можно дольше. Насколько Вы в настоящее время следуете рекомендации, чтобы оставаться дома как можно больше?». Испытуемые указывали ответ на шкале от 1 («Совсем нет») до 7 («Полностью следую этой рекомендации»).

Субъективное благополучие оценивалось в соответствии с моделью Э. Динера: для оценки ее когнитивного компонента применялась шкала удовлетворенности жизнью [6], а для оценки позитивных и негативных эмоций — шкала позитивного и негативного аффекта [5]. В обеих методиках использовалась пятибалльная шкала ответов (от «Абсолютно не согласен» до «Абсолютно согласен»). Коэффициенты надежности этих шкал лежали в пределах от 0,80 до 0,89. На основе данных показателей рассчитывался общий индекс благополучия (из суммы показателей удовлетворенности жизни и позитивных эмоций вычитался показатель негативных эмоций).

Количественная обработка данных была выполнена в среде R; структурное линейное моделирование проводилось в программе Mplus 8 с использованием алгоритма MLR. Для оценки статистической значимости медиационных эффектов в модели был выполнен бутстреп-анализ (5000 выборок).

Результаты

Сравнение показателей субъективного благополучия, оптимизма и следования рекомендации оставаться дома на разных этапах самоизоляции с помощью t -критерия Стьюдента показало, что как когнитивная (удовлетворенность жизнью), так и эмоциональная (позитивный и негативный аффект) составляющие субъективного благополучия практически не изменились (рис. 1). Стабильность также продемонстрировал диспозиционный оптимизм. Существенные изменения показало лишь соблюдение рекомендаций по самоизоляции, высокое в начале (M = 5,98) и снизившееся, но довольно выраженное в конце исследования (M = 5,11; t(273) = 10,90; p <0,001; d-Коэна = 0,66).

Результаты корреляционного анализа (табл. 1), свидетельствуют о прямой связи между диспозиционным и конструктивным оптимизмом (r = 0,34; p<0,001), а также обратной связи между конструктивным и защитным оптимизмом (r = -0,15; p<0,01). Диспозиционный и конструктивный оптимизм связаны с психологическим благополучием, измеренным как на первом, так и на втором этапе исследования, причем диспозиционный оптимизм коррелирует с благополучием теснее (r = 0,49 и 0,42 соответственно; оба — при p<0,001), чем ситуационно-специфический конструктивный оптимизм (r = 0,22; p<0,001 и 0,13; p<0,05). Защитный оптимизм не показывает связей с благополучием и обратно коррелирует со страхом заражения (r = -0,32; p<0,001) и общей тревогой по поводу коронавируса (r = -0,23; p<0,001). В свою очередь, общая тревога и страх последствий коронавирусной пандемии показали слабые обратные связи с психологическим благополучием, измеренным на каждом этапе.

Соблюдение рекомендации оставаться дома на первом и втором этапах оказалось наиболее тесно связано с конструктивным оптимизмом (r = 0,34 и 0,22; оба — при p<0,001). Страх заражения и общая тревога по поводу коронавируса также показали прямые связи с соблюдением 34

Для углубленного анализа эффектов различных типов оптимизма и страха заражения на соблюдение рекомендации было проведено структурное моделирование. На основе результатов корреляционного анализа в модель были включены в качестве вероятных предикторов соблюдения рекомендации по самоизоляции на втором этапе следующие факторы: страх заражения, защитный и конструктивный оптимизм; причем влияние двух видов оптимизма, измеренных лишь на первом этапе, было опосредовано соблюдением рекомендации на первом этапе. В качестве предиктора конструктивного оптимизма в модель был включен фактор диспозиционного оптимизма и вспомогательный фактор стиля ответов, объясняющий общую дисперсию обратных пунктов теста ТДО-П. Представленная на рис. 2 модель показала хорошее соответствие данным: x² = 251,53; df = 144;p <0,001; CFI = 0,943; TLI = 0,933; RMSEA = 0,049; 90%-ный ДИ для RMSEA: 0,039-0,059; PCLOSE = 0,526; N = 306.

Результаты анализа опосредованных эффектов свидетельствуют о том, что статистически значимым является опосредованный эффект диспозиционного оптимизма на соблюдение рекомендаций, как на первом этапе (стандартизованная оценка эффекта = 0,14; p<0,001), так и на втором (0,08; p<0,01). Соблюдение рекомендаций на втором этапе, опосредованное переменной соблюдения рекомендаций на первом этапе, связано как с конструктивным оптимизмом (0,19; p<0,001), так и обратно — с защитным оптимизмом (-0,10; p<0,05). Также статистически значимым является негативный эффект защитного оптимизма, опосредованный через страх заражения (-0,06; p<0,05).